Младший: Записки Карвера

Завтра приплываем в Киркволл. Город, который никогда не увидит Бетани… Я порой думаю, что это дурной сон — она не должна, не должна была погибнуть! А когда понимаю, что больше ее не увижу, становится совсем худо. Безумно ее не хватает… Как света, как воздуха! Проще было бы остаться без руки или ноги, чем без нее. Но я и так не чувствую себя целым. Раньше даже подумать не мог, как она мне нужна. Как мне нужна ее солнечная улыбка — от нее всегда хотелось улыбаться в ответ! А наши разговоры шепотом — голова к голове, глупое хихиканье над понятными только нам шутками, наши маленькие секреты от мамы и старшей… Никогда не прощу старшую… Назвалась командиршей — и не уследила, не уберегла. Не остановила, не закрыла собой! В горле, как кислота, клокочет ярость. У меня не находится слов, чтобы отхаркнуть всю ненависть и презрение к ней. Каждый раз сталкиваясь с Мариан в тесном трюме, отшатываюсь от нее, как от прокаженной, и рычу от боли и гнева. Почему Бетани, а не. .? От таких мыслей на глаза наворачиваются злые слезы. А ночью еще хуже. Снова снятся кошмары. Теперь в них моя близняшка и тот огр. Огромная уродливая туша склоняется к сестре, чудовищная лапа сгребает ее… Я бегу к ним — и не успеваю. Невозможная, не воспринимаемая мозгом картина вновь и вновь вспарывает зрение, опаляет сознание и окунает в безумие… Просыпаюсь — и хочется кого-нибудь убить, или кричать в голос. Обычно кричу на Мариан. Кричу много и страшно, срывая голос, распугивая соседей по трюму, пока не приходит Авелин и не уводит сестру куда-нибудь с моих глаз. Становится немного легче. Но если бы она начала оправдываться, опускать глаза или хоть как-то признала, что виновата, было бы еще легче. Но она смотрит в упор невидящим взглядом и молчит. Молчит, проклятая, все время. И на корабле, полном беженцев, которые ревут все подряд, иногда даже железная Авелин, она одна сидит каменной авварской статуей, не уронив ни слезинки. Только обнимает мать за плечи и гладит ее по голове… А если и открывает рот, начинает натужно шутить и всех подбадривать. Как она может?! Неужели ей нисколько не стыдно?! Неужели совсем не жалко сестру?! И с той драконихой тоже — щебетала, словно ничего не произошло, словно наш мир не рухнул, не рассыпался в одночасье на тысячи кусков! Улыбалась и острила, как будто час назад не заваливала изувеченное тело Бетани камнями и не удерживала мать, пытающуюся лечь там же… Драконихе она понравилась, все они, ведьмы, одинаковы… Ну, хоть польза от нее была: домчала нас до побережья, и мы успели на корабль, отдав за билет все сбережения. То есть вроде как спасла нас. А сестрица вроде как оказалась права, что пыталась ей понравиться. Ненавижу ее в такие моменты особенно сильно. Но себя ненавижу еще сильнее. Потому что тоже был рядом, промедлил и не уберег… Может, струсил? Эта мысль грызет и терзает просто нестерпимо. Как будто мало мне страданий… Невыносимо жалко маму. На нее сейчас страшно смотреть: похожа на собственный труп. Исхудала, почернела, глаза запали и погасли. Даже потерю отца она переживала не так тяжело. Говорила, что раз у нее есть мы, значит, Малькольм всегда будет с ней. А сейчас молчит, погруженная в себя, только раскачивается из стороны в сторону. Мариан нянчится с ней, как с ребенком: кормит, укладывает спать, водит в туалет… Но, кажется, сейчас мама уже потихоньку приходит в себя: она начала тихо-тихо плакать, уткнувшись в плечо сестры. А та лишь гладит ее, как кошку, и тоже молчит. И глаза у нее страшные и мертвые. Но мне все равно ее не жалко. Грэй от сестры не отходит. Положит голову на лапы и скулит еле слышно. А по морде, оставляя светлые следы на грязной шерсти, катятся слезы. Наверное, ему тоже не хватает Бетани… Не знаю, что мы будем делать, когда сойдем на берег. Думать об этом не хочется…