Научи меня любить

Алик

С того дня, что я ночевал у Глеба, прошло больше недели. Всё это время я только и делал, что работал, работал и еще раз работал. А еще всячески избегал самого Глеба. Тот эпизод на кухне напугал меня до чертиков. Не столько самим фактом орального секса, сколько тем, что я почувствовал во время и после него. Мое сердце наполнилось нежностью, сознание взрывалось радостными фейерверками, а в голове пульсировала одна единственная мысль: «Я ему не безразличен! Не безразличен!» Признаться, в тот день я испытал самый яркий оргазм за последнее время. Как только Глеб появился в моей жизни, я отдалился от Артема. Секс стал нерегулярным, по большей части механическим. Тогда я еще не осознавал, с чем это может быть связано, списывая всё на работу, усталость и недосып. В плане постели Тёмка был таким же непроходимым романтиком, что и в отношениях. Каждый наш секс сопровождался непременной атрибутикой в виде свечей, музыки и вина. Практически всегда он был чувственным и нежным. В нем по определению отсутствовала грубость и необузданная страсть. Поначалу, когда мы только познакомились, я очень этому радовался, одобрял и поощрял. Таким образом я хотел убежать от любого, даже самого незначительного, напоминания об Олеге. А поскольку мой бывший любовник в постели вел себя, как похотливое животное, всяческое проявление сексуальной агрессии воспринималось мною с ужасом. Но от себя не убежишь, как и от своих сексуальных предпочтений. Буквально через три месяца, как мы начали с Тёмой встречаться, мне стало не хватать тех чувств и экспрессии, того накала страстей, что неизменно присутствовал в наших с Олегом отношениях. Может быть, именно поэтому я и не смог его полюбить. Артем был слишком нежным, слишком трогательным, слишком правильным во всём. А мне нужен был «жесткий трах», по крайней мере, хотя бы иногда. И вот уже как неделю я прячусь от Глеба, от себя и от своих собственных чувств к этому сложному и не простому человеку. Я слишком сильно боюсь повторения прошлого. Второго раза я просто не переживу… В данный момент я еду на очередную терапию к Владиславу Илларионовичу. Эта — уже четвертая по счету. На них мы много разговариваем, учимся правильно дышать, правильно думать, правильно себя вести в моменты панической атаки. Пару раз он применил ко мне гипнотерапию. Сказал, что у меня очень гибкое и податливое к гипнозу подсознание. Даже и не знаю, хорошо это или плохо. За эту неделю я о многом передумал. О том, чего хочу я, о том, чего хочет Глеб, о том, как с ним быть, как вести себя, чего ждать и к чему готовиться. Конечно же я отдаю себе отчет в том, что Глеб — улучшенная копия Олега, более человечная, что ли. И это убивает меня больше всего. Ну почему в жизни все так нелогично? К тому, от кого нужно бежать сломя голову, наоборот, тянет магнитом, словно мотылька на огонь. Пару дней назад Артём вывез от меня последние вещи. Не могу сказать, что легко перенес нашу встречу. Он был так подавлен, бледен и печален, что сердце сжималось в груди, и снова начинало отдавать чувством вины. Я знаю, что Тёмочка меня ни в чем не винит, но почему-то мне от этого не легче. Наверное, потому, что я очень хорошо знаю, что он чувствует. — Здравствуй, Алик, проходи, — как всегда безупречный, выглаженный и выбритый, Владислав Илларионович восседает за своим массивным столом и что-то усиленно печатает на ноутбуке, — подожди минутку, я сейчас. — Доброе утро, хорошо, — прохожу и сажусь в удобное кожаное кресло. Кабинет у Влада типичный. С множеством функциональных полочек, ящичков, книг и историй болезней. Помимо рабочего стола и кресла, здесь еще есть: большой диван, журнальный столик и кушетка. Да, да, именно такая, как у психоаналитиков в американских фильмах. Сам же «док», посмеивался над этим, утверждая, что это подарок коллеги из США. — Ну что, как дела, как самочувствие? — поднимаясь из-за стола, спрашивает Влад. — Всё хорошо, — пожимаю плечами. — Как сон? Кошмары не мучают? — продолжает привычный опрос мужчина. — В последнее время мне вообще ничего не снится, — это правда. Засыпаю и просыпаюсь с серым экраном перед глазами. С одной стороны, неплохо. Было бы куда хуже засыпать и просыпаться с образом Глеба перед глазами. Вполне достаточно и того, что он у меня и так из головы не выходит, постоянным фоном присутствуя на задворках сознания. А с другой стороны, страшно и непривычно. — Не переживай, это временное явление, — беспечно махнув рукой, успокаивает Влад, — своеобразная защитная реакция сознания на терапию. Такое бывает, тем более, когда применяется гипноз. Сегодня, кстати, я снова хочу поработать с твоим подсознанием и пора подключать Глеба. При упоминании последнего меня обдает жаром и тут же холодом, а сердце срывается в бешеный галоп. — Что, поссорились? — по-своему расценивает мою реакцию и перепуганное лицо Влад. — Нет, просто… я… у меня сейчас очень много работы, и мы практически не видимся, — нет, ну а что еще я могу сказать? Что я страус, прячущий голову в песок? Что специально загружаю себя работой по самое «не могу», чтобы времени не оставалось ни на что, кроме сна? К слову сказать, Глеб подобной херней не страдает. Первые несколько дней моего усиленного бегства он еще пытался со мною увидеться, звонил, приглашал посидеть в ресторане, поиграть в боулинг, на худой конец, сходить в кино, но я каждый раз находил тысячу и одну «отмазку», ссылаясь на непроходимую занятость и завал по работе. К концу недели ему предсказуемо надоели все эти танцы с бубном, и он исчез с поля моего радара. — Ну, значит, придется найти время, — безапелляционно заявляет Влад, пристально заглядывая мне в глаза, — Алик, если ты еще не понял, то мы тут не в игрушки играем. Человеческая психика — очень тонкий и сложный инструмент, с которым мне приходится работать. Я не потерплю неуважения к себе и к своей работе. Насколько я помню, мы изначально договорились, что Глеб примет участие в терапии, когда это потребуется. На основании этого я и построил всю систему твоего лечения. Так что выкрои вечерок другой для того, чтобы заняться и приятными вещами, — ни тени улыбки, одна лишь сталь в голосе и хмурый, недовольный взгляд темных глаз. — Х-хор-рошо, — блею я под силой его давления, — простите. — Что ж, раз мы все выяснили, тогда приступим. Спустя час, провожая меня до двери, Влад говорит: — В общем, так, Алик. Как смог, я тебя подготовил, теперь всё дело за тобой и Глебом. Будете делать всё правильно, не торопясь, рецедива не последует. Просто не забывай о концентрации внимания на самом процессе, а не на своих мыслях, страхах и ощущениях. Живи настоящим. Забудь о прошлом, — наставительно штампует слова Владислав Илларионович, стоя на пороге своего кабинета, — если что, звони. Всё, удачи и успехов. — Да, спасибо, и вам всего хорошего, — вежливо прощаюсь я и ухожу. После гипноза состояние выжатого лимона. В голове пусто и гулко. Всё тело будто ватное. Иду, а ноги заплетаются. Выхожу на улицу, вдыхаю свежий осенний воздух. Делаю несколько шагов по тротуару и вижу черный припаркованный Порше с сидящим на капоте Глебом. Дергаюсь в сторону своей тачки, но не успеваю. Говорю же, слабость. Сильные руки перехватывают меня и разворачивают к себе. — Не надоело бегать? — зло шипит в лицо Глеб, сжимая мои локти. — Глеб, пусти, мне больно, — но мужчина глух к моим мольбам. В нем клокочет ярость и гнев. — Нет, малыш. Хватит. Добегался, — грозно рычит он, сверкая грифельно-серыми от злости глазами, — теперь ты от меня уже никуда не денешься. Садись в машину, — не просьба, приказ. Открывает дверь и ждет, пока я сяду на пассажирское сиденье. — А как же моя… — не успеваю договорить, властный голос меня перебивает: — Отправлю людей, пригонят. Садись уже, Алик! Признаться, видеть Глеба в таком состоянии мне еще не доводилось. Казалось, что он из последних сил сдерживается, чтобы не устроить мне разнос. Делать нечего. Раздражать его еще больше своим упрямством желания нет, да и страшно как-то. Сажусь, пристегиваюсь. Прямиком едем к Глебу домой. Субботний день, дороги свободны, долетаем за десять минут. Выходим, поднимаемся на восемнадцатый этаж его элитного дома, заходим в квартиру. Всё это мы проделываем в полнейшей тишине. И как только дверь с тихим щелчком закрывается, Глеб впечатывает меня в нее спиной и впивается болезненным, злым, сминающим поцелуем, а затем резко отстраняется и говорит: — Совет на будущее. Не испытывай моего терпения, Алик. Тебе это может не понравиться, — отходит и направляется вглубь квартиры. А я стою и начинаю закипать от негодования. Срываюсь с места и иду за ним. — Да как ты смеешь так со мной разговаривать, — моему возмущению нет предела, — кто ты такой, чтобы приказывать или угрожать мне? — О, поверь, Алик, это всего лишь предупреждение, — хищно улыбается он, сложив руки на груди, — я — взрослый мужчина, глава компании, бегаю за тобой, как какой-то мальчишка, и уговариваю о встрече, а ты… — Глеб подходит и тыкает пальцем мне в грудь, — строишь из себя, недотрогу. — Да кто тебя просит за мной бегать, Глеб? — не выдерживаю, ору я, — чего ты вообще ко мне привязался? От моих слов он дергается, как от пощечины и отступает. Лицо его разглаживается и перестает уже напоминать маску зверя, которому прищемили хвост. На нем сейчас больше усталости и грусти, чем гнева и ярости. — Знаешь, Алик, ты меня просто поражаешь, — разочарованно говорит мужчина, медленно подходя к бару, — я никак не могу тебя понять, — налив себе выпить, одним глотком выпивает, — то ты признаешься мне, по пьяной лавочке, что устал меня хотеть, думать обо мне… — слышу эти слова и стону в голос: «ну кто бы сомневался…», — то делаешь всё, чтобы избежать нашей с тобой встречи. Может, объяснишь мне, тупице, чего ты вообще хочешь? — жемчужно-серые глаза Глеба заглядывают мне прямо в душу. Присаживаюсь на диван, судорожно соображая, что же на это ответить. Запал кричать и топать ногами кончился. Всё, сдулся шарик, уже не лопнет. — Я боюсь тебя, Глеб, — говорю правду, не вижу смысла лгать, — меня до усрачки пугает твоя сильная и властная натура. Ты давишь ею, подчиняешь себе, а я этого не хочу. Хватит с меня и одного раза… — резко осекаюсь, смотрю на Глеба, он хмурится, обдумывает мои слова, – да, не буду отрицать, меня к тебе тянет. Да что уж там… — нервно усмехаюсь, — я пиздец, как хочу тебя, но… — судорожно вздыхаю, — в тоже время боюсь своих чувств к тебе, — замечаю в его глазах панику вперемешку с растерянностью, усмехаюсь, поясняю, – нет, Глеб, это не любовь. Можешь не переживать на этот счет. Меня уже отучили испытывать это чувство… — да что ж такое, чего это меня на откровенность потянуло?! Черт! Черт! Черт! — Что с тобой случилось полтора года назад, Алик? — тихим, глубоким, с нотками сочувствия и участия голосом спрашивает Глеб. — Но откуда ты… — вспыхиваю я. — Влад сказал. — Да как он посмел…? — не знаю зачем, подскакиваю на ноги. — Стоп! Сядь! — властно осаживает меня Глеб и как-то смущенно добавляет. — Пожалуйста. Сажусь обратно на диван. Сверлю его тяжелым взглядом прищуренных глаз. — Не сопи так грозно, Алик, а то мне уже страшно, — усмехается Глеб и я тут же успокаиваюсь от этой озорной улыбки. Как же он красив, когда на нем нет привычной маски холодного тирана, — док ничего мне не рассказывал. Лишь только то, что с тобою что-то произошло около двух лет назад. И что эти события послужили причиной твоего расстройства. Это всё. Так что не кипятись. Какое-то время он молчит, давая мне возможность успокоиться. — И всё же, не хочешь рассказать мне, что произошло… — Нет! — поспешно восклицаю я, перебивая Глеба. — Ладно, как хочешь, — и вот снова предо мною привычный генеральный директор строительной компании, сдержанный,  властный и непоколебимый мужчина. — Прости, но я ни с кем не могу обсуждать эту тему, — решаю сгладить острые углы я. — Хм… Ладно. Проехали. Ты голоден? — отрицательно качаю головой, не понимая, почему мне так обидно от его безразличия и отсутствия настойчивости. — Нет, спасибо, не хочу. Глеб, зачем ты меня сюда приволок? — задаю я самый главный вопрос. — А разве у тебя сегодня была не последняя встреча с Владом? — лукаво улыбается он, с кошачьей грацией подкрадываясь ко мне. — Разве нам не пора перейти от теории к практике, как советовал тебе врач. От чуть хриплого, волнующего голоса мужчины, от вида его сильного тела, запаха его утонченного парфюма, от всего этого у меня по телу пробегает стая мурашек, поднимая волну желания и накрывая ею с головой. Смотрю ему в глаза и тону… Жидкое серебро с поволокой возбуждения рушит все мои заслоны и кордоны. Вскидываю руки и притягиваю его к себе. Прижимаюсь своими губами к его, решительно раздвигаю их языком и страстно целую, захватывая право лидерства. Какое-то время Глеб позволяет мне вести. Трогать и ласкать себя, тискать и сжимать. Возбуждать и кружить голову. Но в один прекрасный момент всё меняется. Рывок и я уже лежу без верхней одежды, еще рывок и я полностью вжат его телом в диван, сам же он, возвышаясь надо мною, целует каждый миллиметр моего изнывающего по нему тела. Его дерзкие, ненасытные губы скользят по моим губам, ключицам, задерживаются на затвердевших сосках, покусывая и зализывая их. Затем снова продолжают свой исследовательский путь по груди, ребрам, прессу… Снова остановка, отдельное внимание пупочной впадине и снова упоительное движение вниз. От нахлынувшего желания не знаю, куда себя деть. Возбуждение такой силы, что от него ноет не только низ живота, но и всё тело. Сладкая, упоительная мука. Стону, мечусь, о чем-то прошу, в какой-то момент перестаю чувствовать руки и тяжесть Глеба на себе. Прохлада пробегает по моим бедрам и ногам, а затем я выгибаюсь с протяжным стоном от яркой вспышки экстаза, что пронзает мое тело и поясницу, когда его горячий рот накрывает мой возбужденный член. Распахиваю глаза и смотрю на Глеба. О-х-х… Лучше бы я этого не делал… Расплавленное серебро его глаз обжигает меня похлеще раскаленной лавы. А страсть, бушующая в них, заставляет забыть о такой незначительной вещи, как дыхание. Когда голова начинает идти кругом, вспоминаю, что нужно дышать. Делаю глубокий вдох и вместе с ним захлебываюсь новой волной удовольствия, потому что Глеб вбирает мой член практически до основания, ласково и нежно поглаживая яички. Смотрю на него, не отрываясь, упиваюсь моментом редкого откровения между нами. Именно здесь, именно сейчас нет места лжи, притворству, лицемерию, холодности и безразличию. Страсть стирает и размывает все эти границы, делая их ненужными, безликими, бессмысленными. Оголяя и открывая истинные лица людей, охваченных ею. Не разрывая зрительного контакта до самого последнего момента, кончаю Глебу в рот с глухим, протяжным стоном, эхом, прокатившимся по квартире. Ощущение такое, словно мир взорвался на миллиарды осколков, затопив мое сознание чистейшим экстазом. Секунда, другая и все меняется в одночасье, как только я чувствую давление пальцев на сжатое колечко мышц у себя между ног. Захлебываюсь новой волной чувств, не имеющей ничего общего с возбуждением и страстью. Ужас смерчем врывается в мое сознание и закручивает меня в своем ураганном вихре. Судорожно начинаю вспоминать, о чем говорил Влад, но вместо этого слышу голос Глеба: — Тише, тише… Все хорошо… Дыши, Алик, дыши. Все свое внимание сосредотачиваю на его голосе и своем дыхании. Паника чуть отступает, но не проходит полностью. — Посмотри на меня, малыш, — тихо, практически шепотом, просит он, продолжая поглаживать и ласкать, — я не сделаю ничего из того, что ты сам не захочешь. Ты мне веришь? Смотрю на Глеба, в его глаза и понимаю, что верю. — Да, — выдыхаю и чувствую, как скатывается одинокая слезинка из уголка глаза. — Алик, я не буду заниматься с тобой сексом сегодня. Я лишь хочу показать тебе, что здесь нечего бояться, — легкий, невесомый поцелуй в губы, и палец Глеба, смоченный в слюне, проникает в меня, мягко скользя по узкому проходу, — посмотри на меня, Алик, прислушайся к своим ощущениям и скажи мне, разве тебе неприятно? — Чуть согнув его, он проходится по чувствительному бугорку, и мое тело пронзает яркой вспышкой удовольствия. — Что ты чувствуешь, расскажи мне? — продолжая двигать рукой, настаивает на ответе Глеб. — Мне приятно, очень… — учащено дышу я, кайфуя от давно забытого чувства наполненности. Тревога и страх отошли на второй план, уступив место новой волне возбуждения. — Аличек, — зовет меня Глеб, — я сейчас отойду ненадолго и тут же вернусь, ладно? — киваю и улыбаюсь. Когда Глеб возвращается, в руках у него смазка, а сам он абсолютно обнажен. Не стесняясь, «поедаю» его глазами. Мощный, сильный, загорелый. На груди густая поросль темных волос, от вида которой руки так и чешутся потрогать. Спускаюсь глазами вниз и вижу крупный, подрагивающий от сильного возбуждения член с капелькой смазки на конце. Непроизвольно облизываюсь. — М-м-м… Если бы ты знал, как сексуально у тебя это получается, — стонет Глеб, опускаясь перед диваном на колени. — Что «это»? — голова уже не соображает, поэтому действительно не въезжаю, о чем он говорит. — То, как ты смотришь на меня, как облизываешь свои порочные, сводящие с ума губы… — тихий, томный голос Глеба действует на меня не хуже афродизиака, — Алик, мне нужна твоя помощь, — мужчина смотрит вниз, указывая глазами на свой обделенный лаской член. — Тогда мне лучше встать, — говорю я, делая попытку подняться. — Нет, лежи, — полупросьба-полуприказ, — я буду ласкать тебя пальцами, а ты меня рукой. Если почувствуешь дискомфорт, говоришь мне об этом, договорились? — Может, всё–таки, не будем… — не хочу все испортить очередным приступом паники. — Будем, еще как будем, — мурчит Глеб в мои приоткрытые губы, — не бойся. Поцелуй получается глубоким и чувственным. Ласковым и нежным. Холодный гель и повторное давление на сжатое колечко мышц заставляют напрячься, но возбуждающе-болезненный поцелуй в шею стирает все ненужные страхи и опасения. С опозданием понимаю, что во мне уже не один палец Глеба, а два. Выныриваю из томительной неги, в которой плавает мое тело, прошу его выдавить немного смазки себе на ладонь. Снова погружаюсь в сладостную пытку из поцелуев и безудержных ласк. После третьего пальца понимаю, что начинаю сходить с ума от недостатка чего-то другого, более крупного, горячего и пульсирующего. Откровенно стону, хнычу и умоляю Глеба дать мне это. — Нет, мой сладкий, не сегодня, — еле сдерживая себя, хрипло шепчет мне на ухо мужчина, — ты еще не готов к этому… — Готов, Глеб, прошу тебя… Я больше не могу… — «крышу» рвет, тело пылает от желания, а сам я плавлюсь от неудовлетворенности, — пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… Чтобы остановить мой скулеж, Глеб затыкает мне рот поцелуем, убирает руку от ануса и сжимает мой эрегированный член. Давлюсь стоном, выгибаюсь под ним, сам толкаюсь в кулак в немой мольбе дать мне долгожданную разрядку. В унисон двигаем руками. Я ему, он мне. В унисон и с протяжным стоном кончаем, растворяясь в невесомости…