Глеб
С каждым часом, проведенным с Аликом, я чувствовал, как становлюсь зависимым от него. Он словно наркотик, без которого жизнь перестает бить ключом, а краски во всём мире меркнут, становясь серыми и безликими. Вот и сейчас, смотрю на него и чувствую, что живу. Он так очарователен в своем счастье. Словно большой ребенок, радуется каждому сделанному ему подарку. Интересно, как он воспримет мой сюрприз, который я запланировал на третье число? Проводы старого года идут полным ходом. Веселье с каждой минутой приближает нас к двенадцати часам, становясь всё громче и пошлее. Оценивающе смотрю на публику, отмечая ее разношерстность, как по социальному статусу, так и по национальности. Шоу, устроенное организаторами отеля, меня не впечатляет, но гостям нравится. Они шумно аплодируют, смеются и звенят бокалами. Шампанское льется рекой, да я и сам уже немного навеселе, но не от игристого вина, а от элитного коньяка и близости Алика. Никогда не думал, что черный костюм в стиле «casual» может выглядеть настолько сексуально, а белый ворот сорочки, расстегнутый на пару пуговиц, приковывать взгляд к соблазнительно сильной шее. – Глеб, прекрати так вызывающе пялиться, – делает замечание Алик, сверкая глазами, – меня это заводит. Вот ведь… Нет, ну что за паршивец. Знает же, что меня опасно дразнить. Разве я не доказал ему этого сегодня в номере? – Ах, заводит, говоришь, – хитро щурюсь я, – тогда, может быть, уединимся где-нибудь? – Помнится, кто-то обещал, что не прикоснется ко мне до самого Нового года, – хмельным голоском, растягивая гласные, припоминает мне Алик. – Будешь и дальше продолжать меня провоцировать, – шепчу я ему на ухо, – мне придется нарушить свое слово и во второй раз. – Хотелось бы… – слышу я в ответ и удивленно выгибаю бровь. – Ах ты ж, маленькая похотливая сучка, – рычу я, хватая парня за коленку под столом, – чего ты добиваешься? Чтобы я утащил тебя прямо сейчас в номер? – Возможно… – задумчиво отзывается он, поглядывая на импровизированную сцену. Да что это с ним? С нами? Алкоголь так действует, или же у нас обоих развивается сексуальная зависимость друг от друга? Никогда прежде мне не хотелось столько секса, как сейчас его требует от меня мое тело, разум и душа. Я, взрослый мужчина, умеющий контролировать себя и свое либидо, пасую и становлюсь озабоченным мальчишкой, когда дело доходит до Алика. Боже, я схожу с ума. Эта любовь погубит меня… За десять минут до наступления Нового года увожу парня из зала ресторана. Он как обычно спрашивает меня, куда мы идем, а я, как уже повелось, отвечаю ему, что увидит. Прихватив с собой приготовленную заранее бутылку шампанского и бокалы, веду его к месту, где мы высадились из гондолы. Идти приходится по улице, поэтому заскакиваем в номер за верхней одеждой. Снега навалило не меньше тридцати сантиметров, но сейчас уже ясно и морозно. Когда мы добираемся до пункта назначения, Алик замирает около панорамного окна с открытым ртом. Да я и сам поражен видом, открывающимся нам с высоты птичьего полета (1). Внизу, у подножья горы, притаился город Люцерн с миллионами сияющих огней. Когда часы пробивают двенадцать, я с хлопком открываю бутылку шампанского и разливаю его по бокалам. Оно шипит и пенится, проливаясь на пол, Алик весело смеется, поздравляя меня с наступившим Новым годом, я же крепко его обнимаю и целую, разворачивая лицом к окну. Через несколько минут шоу начинается. Небо взрывается огнями салюта, то тут, то там вспыхивающими в разных концах города. Большими и маленькими, круглыми и каскадными, многоярусными и разноцветными они озаряют всё пространство вокруг, разрывая тишину приглушенными хлопками, долетающими до нашего слуха со значительным опозданием. Крепко прижимаю к своей груди парня, любуюсь его сияющим личиком. Безумно хочется сказать ему о своих чувствах, но я молчу. Страшно... Я пока не готов доверить свою жизнь другому человеку. Даже тому, кого уже заведомо люблю. В скором времени наш тет-а-тет нарушает толпа подвыпивших гостей. Они шумно поздравляют всех вокруг, смеются и разливают по бокалам шампанское. Немного присутствуем на этом празднике жизни, но вскоре я увожу Алика от пьяной толпы. Не могу спокойно реагировать на похотливые взгляды дамочек, которые ловлю не только на себе, но и на своем мальчике. Я жуткий собственник. Терпеть не могу, когда трогают то, что принадлежит мне, а с появлением в моей жизни Алика, стал еще и ревнивцем. Прекрасный коктейль, вы не находите? Остаток ночи мы пьем, гуляем и веселимся. Точнее, это делает Алик, отплясывая зажигательные ритмы под заводную музыку и с азартом участвуя в конкурсах, я же всё это время сижу и грозным цербером наблюдаю за ним и за окружающей его толпой. Ближе к трем часам утра увожу его из ресторана в номер и до самого рассвета не выпускаю из своих объятий, изучая языком и руками каждый сантиметр его красивого сильного тела, до тех пор, пока мы оба в изнеможении не засыпаем, провалившись в крепкий и глубокий сон...***
Два дня на Пилатусе пролетают, как один день. Сегодня вечером мы возвращаемся в город. Пожалуй, я смело могу назвать эти дни лучшими в моей жизни. Сейчас, сидя в ресторане отеля и любуясь на облака и горы, что видны через большие панорамные окна, я с удовольствием вспоминаю те восхитительные часы и минуты, что мы провели здесь… Как-то поздно вечером, когда мы были одни в небольшом каминном зале, попивая глинтвейн возле камина, Алик рассказал мне о своих непростых отношениях с семьей. Как оказалось, у него имелись старший брат и сестра. Узнав о «неправильности» младшенького, сестрица тут же его возненавидела, сведя общение к минимуму, брат же отнесся к этому известию менее бурно, сделав вид, что его это вообще не касается. В отличие от истеричной сестренки, он никогда бы не отвернулся от брата, потребуйся тому помощь. Но от этого Алику было не легче. Он всё равно переживал. Родители же восприняли новость об ориентации сына бурно и в штыки. Особенно отец. Он просто перестал его замечать, словно того и вовсе не существовало. Мать спустя время оттаяла, но продолжала соблюдать нейтралитет, дабы не принимать чью либо сторону. Как только Алику исполнилось восемнадцать, ему купили однокомнатную квартиру-студию и отселили туда, что б глаза не мозолил. Сочувствую парню. Тяжело остаться одному в сложном и непростом мире без поддержки и понимания близких людей. Но он молодец, не сломался, не стал унижаться, умолять и что-то им доказывать. Он просто жил в своем мире, наплевав на всё. Похвальная преданность своим принципам. У меня же ситуация в семье иная, но не менее сложная… Когда мне было семнадцать, я узнал, что у меня есть сводная сестра, и что мой горячо любимый отец – пример для подражания и идеал семьянина – живет двойной жизнью. Пожалуй, эта правда стала для меня самым большим и мощным разочарованием на всю жизнь, отложив отпечаток на будущее. Я почувствовал себя преданным, униженным и грязным. Самым сложным было делать вид, что я ничего не знаю. Улыбаться матери, смотреть в глаза отцу. Когда же мне исполнилось восемнадцать, я не выдержал и спросил у него: – Отец, почему ты не разведешься с мамой, если не любишь ее? На что он ответил мне: – Не хочу потерять бизнес из-за раздела имущества. После этих слов его идеальный образ пошатнулся для меня во второй раз и теперь уже окончательно. Я отвернулся от него. Стал общаться сугубо по-деловому и только по интересующим меня вопросам. Он страшно бесился из-за этого. Обижался и кричал. Но мне было плевать. Я учился жить без него, правда, когда начал строить свою собственную бизнес-империю, пришлось принять его помощь, но вот уже как пять лет я выплатил ему все долги. Теперь я совершенно не завишу ни от него, ни от его влияния. До боли и слез мне жаль мать, которая так и продолжает жить в неведении вот уже двадцать лет. Я не могу сказать ей правду, как бы мне этого ни хотелось. Это не моя тайна и не моё бремя, поэтому я просто стараюсь как можно реже видеться с ними, чтобы каждый раз не испытывать чувство вины перед матерью и презрение к отцу. Не просто было рассказать Алику столь личные и сокровенные вещи, но тот день стал для нас вечером откровений, и я не смог промолчать. Впервые за долгие годы у меня возникла потребность выговориться. Хоть раз в жизни довериться другому человеку и посмотреть, что из этого выйдет…Алик
Возвращаться из зимней сказки жутко не хочется, но что делать. Уже через несколько часов мы покинем это место, которое подарило мне множество памятных и незабываемых моментов. Здесь, на высоте двух тысяч метров, мы с Глебом стали чуточку ближе друг другу. Наконец-таки он приоткрыл для меня дверь в свой трепетно охраняемый мир. Позволил заглянуть по ту сторону занавеса. Благодаря этому, я теперь знаю причину недоверия Глеба никому, кроме себя. В его жизни было слишком много предательства. Самым горьким, закладывающим фундамент на будущее, стала ложь отца. Она потрясла юного Глеба до глубины души, поселив в его сердце осколок недоверия, который прекрасно рос и процветал благодаря благодатной почве в виде алчного общества и окружения. Дальше институт, в котором многие пользовались тем, что Глеб был самым преуспевающим студентом. Потом девушки, которым позарез нужно было завоевать расположение «ледяного принца», коим его прозвали из-за холодности к противоположному полу. На деле же оказывающимся банальным желанием иметь статус возлюбленной самого недоступного парня университета. Когда же Глеб вышел на новую орбиту своей жизни и стал зарабатывать не только деньги, но и авторитет, появились завистники, лже-друзья, содержанки. Всем им нужно было всё что угодно, кроме самого Глеба, с его характером, душой, пороками и недостатками. Женщины и мужчины менялись в его жизни, как стеклышки в калейдоскопе, красивые, яркие, но совершенно холодные, пустые и безликие. Не знаю как, но Глеб научился жить, не доверяя никому. Привык подвергать тщательному анализу, проверке и контролю абсолютно все. Прагматичность и расчет стали его жизненным кредо. Вот и сейчас, стоя на вершине смотровой площадки и наблюдая за облаками, которые проплывают у меня не над головой, а под ногами (2), я отчетливо понимаю, что моя жизнь, по сравнению с тем, с чем жил и продолжает жить Глеб, не идет ни в какое сравнение. Стыдно признаться, но я так и не смог ему рассказать о том предательстве, что послужило моему разочарованию в людях и любви. Хотя был шанс, был момент, но я упустил его, побоявшись, что моя боль будет выглядеть слишком мелочной и жалкой на фоне того, что пережил Глеб… – Bonjour, monsieur, – раздается у меня за спиной низкий мужской голос. – Bonjour, – приветствую я мужчину, поворачиваясь к нему лицом. – C'est une vue magnifique, n'est–ce pas (3)? – моих скудных познаний французского хватает, чтобы понять, о чем спрашивает меня этот незнакомец, но для полноценного диалога их явно недостаточно. – Pardon, but I don't speak French, – извиняюсь я на привычном для себя языке, приветливо улыбаясь высокому, статному мужчине лет пятидесяти. – О, это не проблема, – тут же отзывается незнакомец на чистейшем английском, широко мне улыбаясь, – позвольте представиться, Кристоф Клавье. – Альберт Валевский, – отзываюсь я, пожимая сильную ладонь мужчины, – и да, Вы правы, вид и вправду потрясающий. – Валевский - это же польская фамилия, не так ли? – любопытствует Кристоф, становясь рядом со мной, чтобы иметь возможность наблюдать за проплывающими мимо нас облаками. – Да, Вы правы, – киваю я, краем глаза наблюдая за новым знакомым. – Мой дед, поляк, эмигрировал в Россию сразу же после войны. Встретил русскую девушку, полюбил, женился. Типичная история, – пожимаю плечами. – А Вы? Из Франции? – Oui, Марсель. Бывали там? – Нет, только в Париже, – признаюсь я, – красивый город – старинный, с многовековой историей. – Это так, – соглашается со мной Кристоф, – простите, Альберт, а можно задать Вам нескромный вопрос? – Хм… Что ж, спрашивайте, – разрешаю я, нутром чуя подвох. – Мужчина, с которым Вы приехали, Ваш любовник? Что ж, чутье меня не подвело... Задыхаюсь от возмущения столь вопиющей бестактностью и резко поворачиваю голову к мужчине. Видимо, шок и негодование, что отразились на моем лице, заставляют Кристофа удариться в извинения: – Ох, простите меня, Альберт. Это всё моя несдержанность и природное любопытство, – в глазах француза раскаяние, поэтому быстро успокаиваюсь, киваю, принимая извинения. – Почему Вы меня об этом спросили? – немного резковато интересуюсь я, передернув плечами. – Говорю же, любопытство, – примирительно улыбается Кристоф, – ну а если уж совсем начистоту, то Вы очень понравились моей племяннице, хотя о Вас и о Вашем спутнике шепчется уже весь отель. – Боже, поверить не могу, что слышу это! – в моем голосе сквозит некая доля обреченности и разочарования, – я уехал подальше от России, чтобы избежать того, о чем Вы сейчас говорите, но при этом ничего не изменилось… – Мир не изменить, Альберт, – философски замечает Кристоф, – он всегда будет с опаской относиться к однополой любви, но все же Вы не правы… – И в чем же? – не совсем вежливо перебиваю я француза, нервно всплеснув руками. – В том, что ничего не меняется, – он специально делает паузу, чтобы привлечь мое внимание, – разве вас здесь, в этой стране, кто-нибудь осудил, осмеял, упрекнул? Вы правы лишь в том, что ваша страна чересчур консервативна, моя же - чересчур открыта. У всех свои недостатки. Странный у нас диалог… Вот смотрю я на этого взрослого, весьма интересного мужчину и пытаюсь понять, зачем он вообще поднял эту сложную и непростую тему… – Да, Вы правы, Глеб мой любовник, но я все равно не понимаю, зачем Вы меня об этом спросили? – поворачиваюсь к Кристофу и внимательно наблюдаю за его лицом. – Дело ведь не в племяннице, так? – А Вы проницательны, Альберт, – смущенно признается мужчина, доставая из кармана позолоченный портсигар, – что ж, я отвечу Вам… Не желаете? – спрашивает он, протягивая мне элегантный аксессуар с тонкими сигарами внутри. – Нет, спасибо, – вежливо отказываюсь я, решив покончить с этой пагубной привычкой. – Я наблюдаю за вами с того дня, как вы приехали на Пилатус, – говорит Кристоф, прикуривая и выпуская тонкую ароматную струйку дыма, – вы привлекли мое внимание тем, как смотрели друг на друга. Такой взгляд может быть только у влюбленных пар, – на этих словах мужчина как-то грустно усмехается, делая глубокую затяжку, – вы даже представить себе не можете, насколько сильно от вас исходит эта энергетика страсти, – импульсивно признается мужчина, заглядывая мне в глаза, – поверьте, такое сложно не заметить и не почувствовать. А когда я узнал, что вы поселились в одном номере, то всё стало ясно. Тогда же я и начал обращать внимание на то, как шепчется за вашими спинами персонал. Слушаю Кристофа и охреневаю. Никогда не задумывался над тем, как и какое впечатление мы с Глебом производим на окружающих. И тут на тебе… С одной стороны приятно слышать, что наши чувства видны и осязаемы, но в то же время меня это пугает и беспокоит. Как же теперь затолкать обратно то, что уже вырвалось наружу и бесконтрольно резонирует вокруг нас?! – Я не смог отказать себе в удовольствии наблюдать за вами и дальше, – на несколько секунд Кристоф задумывается, собирается с мыслями и продолжает, – и однажды увидел, как вы целуетесь, сидя у камина, думая, что вас никто не видит, – от осознания того, что нас с Глебом видели, меня сначала бросает в жар, затем в холод… – Ох... Я... – пытаюсь найти, что сказать, но слов не нахожу, обессилено роняя голову на грудь. – Что Вы, Альберт, Вам не стоит этого стыдиться, – по-своему расценивает мое замешательство Кристоф, – это было настолько чувственно и красиво, что я совсем забыл, что передо мною двое мужчин. Вы не подумайте только, я за вами не следил, просто каминная - это единственно место, в котором можно спокойно покурить в столь поздний час. Я совсем не думал, что там кто-то может быть. А вы были настолько увлечены друг другом, что даже и не обратили внимания на открывшуюся дверь. С каждым новым словом, произнесенным Кристофом, мне хочется сбежать, но не от стыда, а скорее от неловкости перед столь взрослым и солидным мужчиной. А признание, что он посчитал наш с Глебом поцелуй красивым, вообще повергает в шок. Я не привык к людям, способным видеть в этом что-то помимо отвращения и неприязни. – Вы, наверное, силитесь понять, зачем я Вам все это рассказываю… – делает проницательное предположение француз, – на самом деле я и сам не знаю… Шел сюда покурить, подумать, полюбоваться пейзажем, а встретил Вас, – новая сигара и снова струйка дыма, – тогда, наблюдая за вами, я поймал себя на мысли, что завидую вам. Вашей молодости, красоте, беспечности и страсти. Всё это уже давно покинуло мою жизнь, оставив лишь воспоминания о былом, – грустный вздох с оттенком печали заставляет меня повнимательней присмотреться к мужчине. Плечи опущены, взгляд вдаль и внутрь себя… О чем он сейчас думает? Что вспоминает? Какие чувства испытывает? Как странно заканчивается мое пребывание на этой высокой горе, в этом удивительном месте… – Вы счастливый человек, Альберт, – уже более твердым голосом говорит Кристоф, возвращаясь из своей задумчивости, – цените это, пока оно у Вас есть. – Спасибо, буду, – хриплым голосом отзываюсь я, не зная, что еще сказать этому странному и необычному человеку. – Что ж, Альберт, мне пора, – улыбается мужчина, протягивая мне руку без перчатки. Следую его примеру, снимая свою. Рукопожатие выходит крепким, с налетом интимности из-за того, что Кристоф, удерживая мою ладонь, проходится по ней лаской большого пальца, – я рад нашему недолгому знакомству. Благодаря вам я вспомнил то, о чем давно забыл… – Мне тоже было приятно с Вами познакомиться, – лепечу я, пытаясь скрыть смущение, вызванное этим интимным поглаживанием теплых пальцев. Пытаюсь разорвать контакт, но мужчина не отпускает, крепче сжимая мою ладонь. – Вы очень красивый молодой человек, – признаётся Кристоф, сокращая между нами дистанцию. Начинаю нервничать еще сильнее, не совсем понимая, что происходит... – Прошу Вас, подарите мне один единственный поцелуй, – от услышанного в шоке распахиваю глаза, пытаясь отыскать на лице мужчины хоть единый намек на издевку, но не нахожу… – Кристоф, я прошу Вас, не надо… Я не мог… – Я прекрасно понимаю, что он не будет столь же чувственным и страстным, каким я увидел его тогда, в каминной, но позвольте мне ощутить хотя бы толику того волшебства, – перебив меня на полуслове, мужчина оттесняет нас к перилам, продолжая сжимать мою руку.. В его голосе присутствует столько неприкрытой мольбы, что я невольно теряюсь, пытаясь найти правильный выход из сложившейся ситуации. Я искренне не хочу бить или же грубо отталкивать этого человека. Хоть и могу, даже не смотря на более мощную, чем у меня, комплекцию. – Кристоф, послушайте меня, – повышаю я голос, призывая мужчину к вниманию, – я не могу сделать того, о чем Вы меня просите… – Я настолько Вам противен? – хмурится он, наклоняясь к моему лицу. Близко… Опасно близко… – Дело не в этом… – раздраженно вздыхаю я, но закончить мысль не успеваю, потому что губы Кристофа накрывают мои, а его горячий язык всего лишь на долю секунды врывается в мой рот, прежде чем я жестко отталкиваю его от себя. Он еле удерживается на ногах, скользя по утоптанному снегу. – Dieu... Альберт, простите меня ради бога, – тяжело дыша и выставив перед собою руки, просит Кристоф, я же смотрю на него с огромным желанием набить морду. – Как Вы посмели?… Я же просил Вас остановиться!… – негодую я, размахивая руками. – Я не знаю, что на меня нашло, – убитым голосом отзывается мужчина, тяжело опускаясь на заметенную снегом лавочку. Трясущимися руками достает сигару, подкуривает, все это время усиленно избегая моего взгляда. Не спрашивая разрешения, беру из его рук портсигар и тоже закуриваю. Непривычно крепкий табак рвет легкие, с кашлем вырываясь из них белыми клубами дыма. – После того, как увидел тот ваш поцелуй и то, с какой самоотдачей и желанием Вы отдавались ему, я уже не мог ни о чем другом думать, а встретив Вас здесь, заговорив с Вами, просто потерял голову… – Вы самый странный человек, которого я когда-либо встречал, – уже более спокойным голосом говорю я, присаживаясь рядом с мужчиной, – не потому, что Вы захотели, чтобы я Вас поцеловал, а потому, что Вы захотели этого после увиденного… – Я и сам не ожидал от себя такого, – вижу, что раскаяние дается ему непросто, – никогда прежде я не испытывал интереса к мужчинам, но вы, Альберт… В Вас есть что-то такое, что может сорвать крышу у любого нормального человека. Ох, простите, я не это имел в виду… – Всё нормально, я Вас понял, – решительно останавливаю его я, порядком уже устав от всего этого бреда, – что ж, Кристоф, мне пора… – поднимаюсь с лавочки, чтобы уйти, но на миг останавливаюсь и говорю: – М-да, странное у нас вышло с Вами знакомство, но тем не менее я Вас не забуду. Прощайте. – Прощайте, Альберт, – слышу я уже в спину и, не оборачиваясь, ухожу со смотровой площадки.***
– Где тебя черти носили? Ты хоть иногда на время смотришь? – допросом встречает меня Глеб, как только я преступаю порог нашего номера. – Гулял, – пожимаю плечами, на ходу стягивая с себя пальто, – ходил на смотровую площадку, прощался с этим местом. А что случилось? – Да ничего не случилось, – нервно всплескивает руками Глеб, – просто ты ушел полтора часа назад, а нам скоро уезжать… – Гр-р-р… Ну неужели так сложно признаться, что переживал за меня, – рычу я, обнимая любимого за шею, – ты просто невыносим. Прижимаюсь к его губам легким поцелуем, наслаждаясь теплом и близостью родного тела. – Алик, почему от тебя пахнет табаком и другим мужчиной? – задает вопрос Глеб, который тараном врезается в мое мозг. Твою ж мать… Ну вот как? Как можно было это учуять? Отхожу от мужчины на шаг назад, тру лицо руками, сажусь в кресло и рассказываю о своем странном и весьма необычном знакомстве… Реакция Глеба на приключившийся со мной инцидент пугает меня похлеще разбушевавшегося торнадо посреди нашего номера, а точнее, полным её отсутствием. Как только он услышал, что чужие губы коснулись меня, даже на долю секунды, он просто застыл статуей, уставившись в одну точку перед собою. Лишь желваки, ходившие ходуном на его скулах, выдавали истинные эмоции и ту бурю, что творилась у него внутри. – Глеб, не молчи, скажи что-нибудь, – жалобно прошу я, пересаживаясь на диван поближе к любимому...