«В плену своих фантазий»//«Captivated in fantasies»

Три года назад… — Мне очень жаль, миссис Трюмпер, — пожилой мужчина в светло-голубом халате покачал головой, сочувственно глядя на женщину. — Билли молчит, как и ранее. Мы не можем заставить его говорить. — Но он же не может всю жизнь молчать! — всхлипнула та, закрывая лицо руками. — Боюсь, что нам потребуется некоторое время, чтоб привести его в чувство, — доктор, несомненно, намекал на госпитализацию мальчика. — Пройдемте, вы подпишете договор и мы обещаем сделать все возможное, чтоб помочь вашему сыну. — Но он ведь все время зовет меня, — едва не плача, выдохнула миссис Трюмпер. — Я каждую ночь просыпаюсь от его «мама»… Это единственное, что он говорит. — Как я и говорил, мне очень жаль, — уже более сухо произнес врач. — Но вы должны понимать, что он зовет не вас. Пока женщина колебалась, подписывать ли ей договор о срочной госпитализации Билли, сам мальчик сидел в уже подготовленной для него палате и смотрел в одну точку на стене. Он прекрасно понимал, что ему предстоит пробыть здесь не неделю, не месяц, возможно, даже не год. Поэтому он изо всех сил старался вспомнить все, что ему удавалось, о доме. Что обыкновенный подросток может вспомнить о своем доме? Ну, допустим, цвет стен или запах свежесжаренных маминых блинчиков, расположение мебели в гостинной или узор на своих занавесках в комнате. Возможно, причиной госпитализации Билли было как раз то, что вспоминал он нечто иное. А именно — паутину, жесткую, как стальные прутья, паутину на окнах вместо стекол и решеток, покрытые едкой плесенью стены, иглы… Много, очень много игл, которые валялись везде без присмотра и на которые была большая возможность наступить и пораниться. Он вспоминал большие дубовые кресла и стол, которые по своей форме всегда напоминали ему здоровенных раздавленных насекомых, на которых как будто наступил чей-то огромный ботинок. И неудивительно, что они казались ему раздавленными — под ними гнездились сгустки темной запекшейся крови и комки чего-то неприятно пахнущего, отдаленно напоминающего внутренние органы. Но самым главным его воспоминанием была Она… Мамa… Несомненно, вся эта картина была лишь «плодом синдрома Кандинского-Клерамбо», который психиатр, не жалея чернил, много раз вписал в различные медицинские документы Билли. Синдром отчуждения, диагностированный у него в раннем детстве, по словам доктора, сейчас начал набирать обороты, из-за чего парень совсем потерял связь с реальным миром и продолжал существовать в своем, вымышленном, полном кошмаров и жутких тварей. Постоянно просыпаясь по ночам, он с завидным надрывом звал некую Маму, которая, похоже, была главным героем его галлюцинаций. И сколько бы сеансов ни проводил с ним доктор Дирдж, — психиатр, которого миссис Трюмпер слезно просила о помощи, — ни один не принес никакого результата. Ведь с момента «переселения» в свой собственный мир Билли перестал говорить… Том закончил свой рассказ и отпил чай из своей кружки, Коралина же старательно вспоминала эту историю в деталях и пыталась разложить всю информацию у себя в голове по полочкам. — То есть, ни с какой тетушкой Билли не жил? — нахмурилась она. — Нет, — покачал головой Том. — Эту легенду выдумала наша мама, чтоб не пришлось никому говорить о том, что ее сын, якобы, психопат. До семи лет с ним все было в порядке, но затем… Он стал все реже выходить из своей комнаты, разговаривать с нами. С успеваемостью у него тоже были большие проблемы, учителя говорили, что он будто и вовсе не присутствует на уроке. А затем, когда в четырнадцать лет мама обнаружила его в гостиной, пока он пытался пришить нашей кошке две пуговицы на месте глаз, она отвела его к психотерапевту. — Даже неловко спрашивать, на кой-черт он это делал, — пробормотала Коралина, представляя эту жуткую картину. — Его об этом попросила Мама, — саркастичным тоном ответил Том. Несмотря на явное раздражение, которое он испытывал при каждом упоминании этого персонажа, о брате и его болезни он отзывался с искренним сочувствием и сожалением. Было видно, насколько сильно он хотел бы помочь Билли прийти в себя и, наконец, покинуть этот ужасный мир, но он не мог. Никто не мог. — Врачи утверждают, что он вернулся сюда, перестал видеть эти свои глюки, — парень недоверчиво скривился и покрутил пальцем у виска. — Но откуда они могут это знать, если он до сих пор не говорит? — Возможно, со временем он окончательно реабилитируется, — с ободряющей улыбкой произнесла Коралина, видя, как бедняга мучается и теряется в догадках, идет ли его брат на поправку или врачам всего лишь надоело безрезультатно биться над этим вопросом. — Мне ведь не могло показаться, он действительно говорил со мной. — Так может, ты какой-нибудь маг-психиатр? — усмехнулся Том, постепенно избавляясь от навязчивых пессимистичных мыслей. — Фея Психиатрии? Матерь психопатов? Девушка рассмеялась, а про себя задумалась. Вначале ей и впрямь показалось, будто она услышала мысли Билли у себя в голове, да так отчетливо, словно он стоял рядом и шептал ей их на ухо. Затем, вспомнив прозвучавший в ее голове голос, она сравнила его с тем хриплым баритоном, которым парень спросил ее о находке, понимая, что это действительно был один и тот же голос. Так может, здесь не один Билли «того»? Может, она сама с дырявым чердаком, вот парень и счел ее за свою, оттого и заговорил? — А вы не думали, почему Билли мог… Уйти? — спросила Коралина, пытаясь понять причину возникновения настолько тяжелого заболевания у столь юного парнишки. — Ну, у Дирджа были кое-какие теории на этот счет, — Том почесал затылок и задумчиво уткнулся взглядом в стену. — Он не раз говорил с нашей матерью, но ни разу у них не получалось довести разговор до конца. Она постоянно уходила под предлогом работы как раз тогда, когда наступало время ключевого вопроса. А вот однажды он задал ей его с порога и, как ему показалось, в тот момент он докопался до истины. — Что за вопрос? — девушка подозревала, что именно спросил у миссис Трюмпер доктор, но все же решила уточнить. — Любит ли она его, — с горькой усмешкой ответил Том, опуская взгляд. — Она долго колебалась, не могла ответить, но, на мой взгляд, хотя бы секунда задержки и задумчивости в такой момент равняется отрицательному ответу. Я всегда понимал, что мама недолюбливает Билли, но не знал, что это настолько сильно повлияет на него. Коралина была права. Она так и думала, предполагала, что именно этот вопрос и задал матери мистер Дирдж. Только вот она совсем не ожидала, что миссис Трюмпер ответит на него отрицательно. — Билли с детства был немного… Другим, — тихо произнес Том. — Он вечно пропадал в гостиной, смотрел какие-то познавательные передачи про животных или вроде того, пока я играл с остальными детьми в футбол. Он увлекался музыкой и подолгу оставался один в комнате наедине с отцовской гитарой, которую ему никак не удавалось освоить. Он был не таким, как… Как хотела бы мама. — А ты был? — поинтересовалась Коралина, снова заранее предугадывая ответ. — Мама хотела видеть в нас погибшего отца, — вздохнул парень, которого явно расстраивал этот разговор. — И я был таким. Весь в отца. Я занимался спортом, вся моя комната была увешана всякими медалями и наградами за участие в соревнованиях; я играл на гитаре, которую Билли мучил днями напролет, да так, что мама нередко звала соседей, чтоб те послушали. Это всегда выводило из себя… Я подходил под ее видение идеального сына, а слабенький и «бесталанный» Билли — нет. И знаешь, я, вроде, должен быть счастлив, но нет. Я не мог и никогда не смогу смотреть на то, как фоне моих мелочных и незначительных достижений меркнут реальные таланты моего брата, которые мать никогда в упор не замечала. Коралине казалось, что будь Том чуть посентиментальнее, он сейчас пустил бы скупую слезу. Она впервые в жизни видела, как любят братья. По-настоящему, по-мужски, до боли по-родному. Исковерканное сериалом про братьев Винчестеров представление о братской любви сейчас в корне изменилось. — А ведь он великолепно играет на фортепиано, да и поет неплохо, — вставая из-за стола, произнес Том. — У него всегда были способности к пониманию чего-то, что мне было не под силу. Например, биология и искусство. Я не мог даже запомнить, чем отличается пестик от тычинки, а он мог часами объяснять мне это, причем с завидным удовольствием. Когда нас водили на экскурсию в какой-то там музей, я вернулся домой и смог рассказать лишь то, что видел какие-то сомнительные мазки краски на холстах. Билли же чудесно разбирался в этих стилях и потом сказал мне, что это… Как его… — Абстракционизм, да? — услужливо подсказала Коралина. — Он самый, — щелкнул пальцами Том. Похоже, разговоры о брате не вызывали у него никаких положительных эмоций, кроме щемящей гордости, поэтому Коралина поспешила закрыть эту тему. Ей больше нравилось, когда Том убирал от лица сцепленные в замок руки и начинал, загадочно улыбаясь, рассказывать ей о чем-то веселом и хорошем, о чем ему было приятно говорить. Да и в целом ей нравилось то, как менялся парень, стоило им только заговорить. Любая тема, которую поднимала Коралина, будто была ему близка, он готов был беседовать с ней целую вечность. Насколько девушка помнила, в школе Том был точно таким же разговорчивым мальчишкой, который мог поддержать любую беседу. Вот только конкретно с ней в те годы он не ладил. Коралина считала парнишку заносчивым и высокомерным, а он ее — слегка чокнутой ханжой. И он никогда не упускал возможности подшутить над девочкой. Конечно, излюбленным объектом его насмешек были ее тогда ярко-синие волосы, из-за которых он постоянно называл ее Мальвиной. А еще он обожал коверкать ее имя и называл не Коралиной, а Каролиной, при этом нарочито противно протягивая букву «а» во втором случае произношения. Признаться, его и сейчас забавляла реакция девушки, когда он, теперь по чистой случайности, путал буквы. Несмотря на то, что нынешняя Коралина привлекала его как внешне, так и глубиной и чистотой своего мышления, он видел в ней нечто, что так портило образ когда-то счастливой и бесконечно улыбающейся девочки. Глубоко в ее карих глазах затаились сразу несколько негативных эмоций, которые копились там долгие годы и продолжают по сей день. Они, как какая-то спиртовая настойка, выделяли все больше едкого сока, впитываясь в ее душу, сливаясь с ее кровью, чтоб в один прекрасный момент ударить в голову девушки сильным высоким градусом, ни на секунду не задумываясь о последствиях. Так, Том видел в ней какую-то сильную обиду на кого-то конкретного, обозленность, боль, печаль, невозможность рассказать обо всем этом кому-то, кто смог бы понять ее. Да, Коралину редко кто понимал. Впрочем, никому и не приходилось, ведь девчонка по привычке держала все свои переживания в себе и не любила ими делиться. Однако, сейчас парню очень хотелось заставить ее, так сказать, излить душу, ведь подобный взгляд его очень пугал и настораживал. Не сказать, чтоб Коралина как-то косо на него глядела, нет, просто такие глаза Том наблюдал каждый чертов день. Таким же взглядом, с точно теми же эмоциями, на мир смотрел его брат. Парень изо всех сил старался хоть как-то изменить его, убрать эту концентрированную боль и обиду из темных глубоких радужек, но все его попытки были заведомо провальными. И теперь, когда он повстречал еще одного человека с такими же потухшими глазами, он не мог позволить себе так просто сдаться и не зажечь их. Возможно, у него и не удастся полностью изменить Коралину, вернуть ту беззаботную улыбчивую девчушку, которую он знал и так недолюбливал. Но он хотя бы постарается разузнать, что именно привело к такому плачевному душевному состоянию. А затем обязательно попробует устранить все раздражители и облегчить жизнь девчонки. Он не позволит ей оставаться такой же печальной и уходить в себя. Он не позволит еще кому-то повторить судьбу его брата. — А вот и Билли, — Том отвлекся от размышлений о судьбе Коралины и обратил внимание на то, что в кухню вошел его брат, все такой же немного хмурый и мрачный. Девушка уже который раз сравнивала его про себя с большим и костлявым пауком, который плетет свою паутину у себя в голове, называя ее настоящим миром. Парень был уже готов к выходу, ему оставалось только зашнуровать ботинки и накинуть куртку, поэтому он недовольно смотрел на Тома, который из-за затянувшегося разговора с Коралиной не успел собраться. Оставив брата и соседку наедине, он спешно поднялся наверх. Билли присел напротив девушки и стал изучать взглядом помещение, словно видел его в первый раз. Так обычно рассматривают комнаты или отдельные предметы интерьера подростки в тех случаях, когда смотрят с родителями кино, а на экране показывают какую-то сцену эротического характера. Похоже присутствие Коралины смущало парня примерно в такой же степени. — У вас… Довольно уютно, — девушка понимала, что было откровенно глупо пытаться завести разговор, но все же произнесла эту бессмысленную фразу в надежде услышать ответ. Если подумать, то это выглядит вдвойне глупо, учитывая то, что на это и здоровый-то разговорчивый человек с трудом нашел бы ответ. А рассчитывать на то, что Билли выдавит из себя банальное «спасибо», было просто смешно. — Ты не говоришь, Билли, — констатировала факт Коралина, из-за чего парень прекратил с серьезным видом бегать взглядом по комнате и задержался на ней. — Это печально. Я, конечно, не доктор, но, мне кажется, тебе… Не хватает мотивации. Это правда, людям во многом не хватает банального желания. И я… Боюсь, я тебя понимаю. Мне самой иногда так хочется закрыться навсегда, молчать целую вечность, в ответ всему миру, всем его жителям. Но знаешь, я думаю, если даже я это сделаю… Этого никто не заметит. Никто не подойдет и не спросит, почему я молчу. Но, Билли… Я, похоже, уже третий человек, который искренне готов поинтересоваться этим. И это не считая врачей. Твоя мама и брат, они же, наверняка, безумно скучают по твоему голосу. Они очень хотят, чтоб ты вернулся. Понимаешь? Билли едва заметно кивнул, что нельзя было не счесть за очевидный успех. — Так все-таки, — Коралина переклонилась через стол, чтобы быть поближе к его лицу. — Почему ты не говоришь? Он был готов ответить ей. Он уже сформулировал в голове ответ и готов был его озвучить, но по ступенькам спустился Том, весело оповещающий о том, что они могут выдвигаться в город. Проливной дождь так и не остановился, поэтому поездку на электричке, что останавливалась в живописном месте в лесу, пришлось отменить. Вместо этого… — Ты умеешь водить? — улыбнулась Коралина, видя, что Том ведет их к гаражу, где стоял старенький пикап блекло-оранжевого цвета. — Как видишь. Полезайте, — девушка послушно залезла в салон, где приятно пахло сырой кожей и ароматизатором с запахом хвои. Рядом с ней осторожно присел Билли, который двигался настолько бесшумно, что иногда Коралине становилось не по себе. — Ну-с, Каролина, — он снова нарочно исковеркал ее имя, только вот теперь это не вызывало у нее ничего, кроме доброй усмешки. — Сейчас я покажу тебе тот Лондон, которого ты еще никогда не видела…