Планета

Я просыпаюсь в оглушающей тишине. Все предельно понятно. Огастус ушел. Причем ушел уже давно. Вчера, поев мороженого, мы отправились в мотель, находящийся поблизости церкви, куда Гас ходил на собрания для раковых больных. Все снова было так же невероятно, как и в первый раз. Только мы были трезвыми. И от этого мое сердце трепыхалось, словно маленькая птичка в западне. Я чувствовала, что трезвый Гас так же страстно целует меня. Так же осторожно раздевает. Так же ласково шепчет на ухо какие-то приятные слова. Так же нежно проникает в меня. И так же прерывисто вздыхает: - Ты такая сладкая, Джо. Он называл меня своей маленькой девочкой, своей сладкой девственницей, своим сокровищем. И все это было так искренне, что я готова была обманывать его всю жизнь. В чем обманывать? Пребывая в абсолютно нестоябельном состоянии, Огастус с чего-то, в тот первый раз, решил, что он был у меня первым. Я же оказалась настолько малодушной и зависимой от его нахождения рядом, что не рассказала ему правды. Да и кто бы ему ее поведал? Ти Джей Джексон давно уехал в Йельский университет и всякое общение с ним было прервано, а другие просто ничего об этом не знали. Ради Гаса, я готова была хранить этот маленький секрет до конца. Я пребывала на седьмом небе от счастья, когда мы засыпали вдвоем. Спустя столько месяцев, меня обнимали Его руки. И первый раз в жизни, я засыпала абсолютно счастливая. Гас рассказывал мне о новой девушке. Только не называл ее по имени. Я понимала его страх. Кто меня знает, я ведь могу обезуметь от невероятной любви к нему, найти ее на фейсбуке и рассказать все, что между нами было. По крайней мере, так он, наверное, думает. Хотя, я бы никогда так не поступила. Рассказал, что у нее бронхогенная карцинома, и что пока она держится на экспериментальных лекарствах, которые, по его мнению, провоцируют постоянный избыток жидкости в легких. Рассказал, как познакомился с ней. И о том, как она была в гостях, когда Моника бросила Айзека. Айзека мне было жаль. Я была знакома с ним задолго до этой истории с Гасом, мы вместе ходили в воскресную школу. Родители Айзека - невероятно богатые люди, что в очередной доказало мне, как ничтожны деньги в сравнении с могуществом рака. Он селится в тебе, словно незваный гость на празднике, прячется среди приглашенных, отведывая выставленные тобой яства и пользуется твоим туалетом, возможно даже подворовывает что-то в комнате твоих родителей, а потом вслед за всеми покидает твой гостеприимный дом. *** Я выхожу из номера мотеля в солнцезащитных очках, чтобы никто не узнал меня, если встретит на выходе. Оставляю ключи у портье и ловлю такси до дома. Сегодня будет взбучка от мамы. Но это того стоит. *** Вечером, наконец-то приходит sms-ка от Огастуса: "Привет, малышка. Ты хорошо доехала до дома? Что делаешь?" "Привет, Гас! :) Да, нормально!))) Я чатюсь. А ты?" "Возле твоего дома. Ты ведь живешь там же, Джорджиана Элис Брут?" "Откуда ты помнишь мое второе имя?!))) Вообще-то я переехала..." "Шучу, я вижу твою машину!)))))" "Ты выйдешь?" "Подожди, мне нужно одеться :)" "Мне ты больше нравишься раздетой...)))" "Шутка, жду!" "Хотя нет... Не шучу!))))))" Я выхожу к Гасу в домашней одежде, задержалась лишь для того, чтобы принять душ и накраситься. Он стоит, облокотившись на дверцу своего джипа и стоит мне оказаться рядом, заключает в свои медвежьи теплые объятия. - Ты скучала? - Очень. - я не спрашиваю его о том же, потому что боюсь услышать правдивое "нет" или фальшивое "я тоже". Мне хватает быть с ним рядом, чтобы чувствовать себя хорошо. Я не нуждаюсь в этих проявлениях любви. Помню после первой химии, Гас приехал ко мне домой. Его беспрерывно тошнило, он смотрел на меня глазами, в которых не было даже намека на осмысленность и хватал меня за руки, словно пытаясь найти хотя бы какую-то опору в своем разрушающемся мире. Мычал что-то, иногда его лепет срывался на пронзительный высокий крик и он зажимал свои уши в надежде заглушить вопли, которые жили внутри него каждый день его борьбы. До всей этой истории я общалась с одной девочкой аутисткой. У нее был синдром Аспергера. Ее поведение чем-то напоминало сейчас поведение Гаса. И хотя я прекрасно осознавала, что на Огастуса мой метод может не подействовать, я все же попыталась. Напевая песню The Rasmus - Living in the world without you, я толкнула его на ковер возле кровати, накрыла своим плотным зимним покрывалом и легла сверху, прижав все его тело к земле. И как ни странно, это подействовало. Гас затих, потом вывернулся из под меня и уткнулся мне в шею лицом. Спустя несколько минут он заснул, не расцепляя своих рук, крепко обхвативших мое тело. Впоследствии мы часто с ним практиковали подобный способ, когда ему становилось особенно плохо. И неважно, в больницах мы были или дома. Я объяснила его родителям, в чем заключается мой метод и подробно истолковала каждый шаг. Каждый раз после подобного, Гас изумлялся, почему же это подействовало. И каждый раз я молча улыбалась, хотя знала, что он просто хотел чувствовать себя в безопасности. И хотя он этого не помнил, но я навсегда запомнила день, когда была с ним после ампутации. Одурманенный наркозом и кучей прочих препаратов, он не сознавал, что говорит и делает. А делал он вот что - рыдал. Все его симпатичное лицо искривилось от понимания того, что ампутация одной ноги может этим не закончится. Глаза не фокусировались ни на чем определенном, а лишь рыскали по комнате, словно искали выход из этого ада. - Я не хочу умирать, Джо! - кричал он, задыхаясь от душившего его отчаяния. - Не хочу!!! Я боюсь умереть, слышишь? Ты понимаешь? Не дай ей забрать меня, малышка Джо. Пожалуйста, не отдавай меня. Я хочу жить. Я боюсь, боюсь, боюсь...! И рядом была я!!! Я утирала его губы, когда он вырывал еду после химии на себя!!! Я утешала его, я слушала его, я разговаривала с ним, я плакала с ним, я все делала для него. - Ты не умрешь, Огастус! - я схватила его за плечи, заставляя взглянуть прямо на меня, - Я не отдам тебя ей! И он затих, обмяк и замолчал. Слезы все еще катились по его щекам, но он молчал. Он верил. *** Он не берет трубку уже в пятый раз. "Я быстро, Хейзел, только съезжу в больницу и вернусь. Нужно наведаться к доктору Хайнцу и забрать документы. Не скучай, малышка!", сказал он, когда утром заезжал к нам на завтрак. Всякий раз, когда происходит нечто подобное, я чувствую себя уязвленной до глубины души, хотя ничего особенного не произошло. Но каждый раз я воспринимаю это как пощечину. Только что Гас был тут. Безраздельно мой, безраздельно единственный и безраздельно собственный. Пшик. И Огастус там, где я присутствовать не смогу при всяком желании. И мне остается только гадать, что же происходит с ним в мире здоровых. Так недавно я окрестила все, что не касалось рака. Да, возможно с моей стороны все это чересчур эгоистично, но тем не менее никто не вправе осуждать любовь. Тем более любовь больной раком. Плюс ко всему меня здорово стала напрягать одна девушка. Я нашла ее в друзьях у Линн Джонс, которую в свою очередь нашла в друзьях у Гаса. Да, порой я совершаю маниакальные поступки, однако никому вреда они не приносят. Так вот. Линн Джонс - бывшая одноклассница Гаса, капитан группы поддержки, платиновая блондинка с дойками пятого размера и развратным взглядом зеленых глаз. Стоит ли упоминать, что она мне мгновенно не понравилась? Несмотря на отсутствие одной ноги, я прекрасно знала, как к нему до сих пор относятся девицы наподобие Линн. Все еще живо помню реакцию Кейтлин на мой рассказ о Гасе. И еще более меня насторожила эта девушка в ее друзьях. Джорджиана Брут вызывала у меня двойственные ощущения. Я - абсолютно не завистливый человек, я не завидую даже здоровым людям. Людям, которые могут участвовать в марафонах и дышать свободно каждую секунду жизни. Но смотря на ее фотографии, меня неприятно кольнуло какое-то странное чувство... Оно напоминало укол иголкой. Только прямо в сердце и очень глубоко. Это напугало и разозлило меня одновременно. У Джорджианы было идеальное лицо. Это вам не мое одутловатая стероидная рожица с кучей веснушек и блеклыми глазенками. У нее скуластое, формы сердечка, с точеным подбородком, личико. У нее достаточно тонкий нос, с небольшой горбинкой и немного крупноватыми ноздрями, на такие взглянешь и захочешь сказать "чувствительные". Безумно красивый разрез глаз, продолговатые в длине и большие, насыщенно голубого цвета, такие хочешь не хочешь, а полюбишь. Губы больше моих раза в три точно. Пухлые, сочные, чувственные. Но убило меня не это. И даже не ее потрясающе стройное длинноногое тело с немаленькой грудью и крепким задом в форме черлидерши школы Огастуса. Нет. Вовсе не это. Этим всем я восхищалась. Меня убила фотография, которую я откопала в альбоме "Моя жизнь, пончики и Я!". Огастус в больничной палате, в халате, который надевают на тебя после химиотерапии, побритый налысо, лежит на кровати и смеется. В руке йогурт "Дино-Динозавр для самых маленьких" с кусочками орехов. Мама покупала мне такой же, потому что после химии, предпочтительно есть жидкое и орехи. Помогает восстановлению. Но это все ерунда. Вы слушайте дальше. Рядом с Гасом на той же кровати, по-турецки сложив ноги, сидит эта самая Джорджиана Брут. На ней спортивный костюм цвета грязного поросенка, она абсолютно не накрашена, светлые волосы забраны в пучок, она обнимает Огастуса, улыбается и показывает три пальца. Три курса уже пройдены. А теперь шок номер два. Свободной рукой он держит ее за бедро. Я захлопнула крышку ноутбука с такой силой, что казалось, треснет экран.