* * *
Итак, каждый день он приносил с собой что-то новое и старался изо всех сил. Сначала он пробовал попросту оттягивать его веки (как выяснилось, глаза у него были синие) и кричать ему в ухо. Толку от этого не было никакого. Потом он принес его любимую еду и попытался разбудить его с помощью ее запаха. (Судя по всему, раньше принц очень любил хорошо покушать. Хината его понимал.) Он протащил самый маленький барабан, который могла предложить ему Саеко, и провел какое-то время, набивая разные ритмы, пока его не нашла мать и не вытащила из комнаты за ухо, заставляя его пообещать больше никогда так не беспокоить принца. (— Но как вообще можно потревожить того, кто спит вечным сном?! — Не умничай тут мне, сынок. — Разве принца не будут больше беспокоить какие-то целующие его незнакомцы?! — Шое… мы с тобой уже это обсуждали. — И ты тоже считаешь, что это неправильно! — Не в нашей позиции осуждать королевскую семью, дорогой.) Чуть не дымясь от злости, Хината продолжал придумывать различные планы и пробовать всякие трюки. Чем больше времени он проводил в комнате с бессознательным принцем, тем печальнее становился и больше злился на остальных. Ему хотелось загородить дверь и убрать всех людей с их эгоистичными и плохими намерениями подальше от беспомощного принца. Он хотел защитить его от них. Но он был одноразовым, беспомощным слугой. И помочь юноше он мог лишь одним способом — разбудив его. Только голос принца мог прогреметь достаточно громко, чтобы остановить все это. Хината рассказывал ему волнующие стихи с большим количеством «бва-ах!» и «па-а-ах!» и «гу-а-а-ах!», но этого было недостаточно. Он пытался писать веселые песни, но обнаружил, что ни с пением, ни с письмом у него как-то не ладилось, да и без барабанов было весьма скучно. Он щипал его за щеки. Щекотал ему пальцы ног. Рассказывал ему самые страшные истории, какие только мог вспомнить (и в итоге ночью прижимался к Натсу, чтобы справиться со своими страхами). Он прыгал по его кровати, топча при этом все цветы, и почему-то это его несказанно радовало. Как-то раз он заставил принца скатиться с кровати и бесцеремонно рухнуть на пол, а ему пришлось провести много времени, пытаясь поднять удивительно высокого и совершенно безвольного принца обратно в кровать и уложить так, как он лежал раньше. Убирая прядь волос с его глаз, Хината фыркнул. — Какой же ты тяжелый. И как же тебя сложно разбудить. Но я не сдамся, так что держись там, Кагеяма. Тогда он впервые назвал его по имени, и Хинате понравилось, как оно звучало его голосом. Когда люди задались вопросом, откуда у принца, похоже, взялся синяк на лбу, Хината держался тише воды, ниже травы и с добрым усердием отскребал полы от грязи, которую нанесли сегодняшние посетители. Злость заставила его прикусить губу и сжать кулаки на ручке метлы. Он знал, что не должен был говорить, мать рассказывала ему об опасностях, которые поджидали его у благородных — но это было невероятно трудно. Злоба наполняла его тело: злоба на короля и королеву, готовых на все ради мельчайшего шанса разбудить своего сына, злоба на всех тех ужасных людей, которые нисколько не заботились о принце, но больше всего — злоба на самого себя. Он поклялся защитить принца, и, тем не менее, у него никак не выходило.* * *
А потом он подслушал вещи, о которых не должен был знать. Вещи, которые заставили его дрожать от ужаса. Вещи столь ужасные, что он не мог поверить, что это могло произойти. Он не мог позволить им.* * *
— Я просто не знаю, что делать, — сказал он вслух несколькими днями позже, после множества тщетных попыток. Беседовать с принцем вошло у него в привычку — словно они и впрямь были друзьями. Как жалко, сказал бы Тсукишима. И в кои-то веки, он был бы прав. Не то чтобы Хината вздумал признаться в этом. Уж лучше он себе язык откусит. — Они хотят попробовать кое-что новое. Они хотят… Хината даже произнести это вслух затруднялся. С тех пор, как он прознал об этом, его словно подменили. Как они могли на такое пойти? Как они могли быть столь жестокими и эгоистичными? — Они х-хотят… причинить тебе боль. Думают, может, это поможет… «Причинить тебе боль» — это было еще мягко сказано. Как бы глубоко он ни спал, его грудь все еще вздымалась и опускалась. Хината наблюдал за этим долгими вечерами, однажды даже положил ладонь на грудь принца и почувствовал стабильное сердцебиение под кончиками своих пальцев. Никто не имел права… делать… творить с ним нечто подобное! Хината снова прикусил губу, будучи напряженным с той ночи, когда он подслушал о том их плане, а потом не был удивлен, почувствовав привкус крови. Да его это и не заботило. Сегодня он принес с собой мяч, чтобы отвлечься и успокоиться, и пасовал его над собой, вверх, вверх и вверх, снова и снова. — Прежде, чем они успеют натворить что-нибудь такое… — решительно выпалил он. В его разуме вспыхнули нечеткие видения того, что они с ним сделают. — Я заберу тебя отсюда, слышишь?! Я… Разозлившись, он упустил мяч, и тот полетел через всю комнату. Хината поморщился, увидев, как он шмякнулся принцу прямо в лицо. — Упс, извини, — позвал он, вставая на ноги, чтобы достать мяч. Тут его словно к полу пригвоздило, когда он встретился с парой словно наэлектризованных синих глаз, в замешательстве уставившихся на него. — Какого хрена, — ругнулся Кагеяма хриплым голосом, словно он… ну, не пользовался им уже много лет. Хината все еще не мог двинуться с места, а мяч тихо катился по полу, невинно останавливаясь неподалеку. Голос у Кагеямы был хриплый и не такой красивый, как он сам, а все его красивые черты собрались в самый хмурый вид, который довелось видеть Хинате. Он явно не был тем грациозным сказочным принцем, каким его все описывали, но Хината был за это более, чем благодарен, потому что это был он, действительно он. В следующую долю секунду Кагеяма хмыкнул, будучи в полном тупике, когда Хината подлетел к нему и обнял изо всех сил. Он был так счастлив, казалось, вот-вот заплачет. — Ты проснулся. Ты проснулся, они не станут… — Чего, — выдавил Кагеяма. Хината отстранился, осознавая, что он сам сделал то, за что так ненавидел остальных — прикоснулся к Кагеяме без спроса, навязывался ему. — Извини. Он прошелся по глазам тыльной стороной ладони, смущаясь от того, что и впрямь заплакал, улыбаясь Кагеяме. — Я просто очень счастлив, что ты проснулся. Все последние дни, полные ужаса, волнений и фантазий на тему того, что они сделают с Кагеямой, чтобы «помочь» ему. Все его страхи растаяли, как и вся вина от того, что он не мог уберечь принца. Кагеяма уставился на него с широко распахнутыми синими глазами — очень, очень красивыми и полными жизни. И тут дверь открылась. — Эй, слуга, чего ты так… о Боже! Мужчина поспешил к ним, и Хината вскрикнул, когда железная хватка оторвала его от Кагеямы с такой силой, что он чуть не перевернулся, падая на пол. — Отойди от него! Господи Боже, это действительно принц. О чудо! Свершилось чудо! Поспеши, слуга. Поведай всем. Расскажи народу, что принц, наконец, пробудился!* * *
Следующие дни шли, как в тумане. Весь замок гудел слухами и предвкушением. Все были заняты приготовлениями к самому роскошному празднеству со времен рождения принца. Хинату освободили от его бывшей работы — естественно, большую часть времени он теперь помогал Асахи на кухне. Повар выглядел устрашающе, но, на самом деле, был добрейшей душой из всех, кого знал Хината. А еще был единственным человеком, который его ни о чем не спрашивал. Иногда он задерживался взглядом на Хинате, но никогда не давил на него. Не заставлял рассказывать о том, как тот себя чувствовал, понимая, что больше никогда не увидит Кагеяму. Он был искренне за него счастлив, но… когда он случайно видел Кагеяму на расстоянии, понимал лишь то, каким замкнутым казался принц, словно не в своей тарелке — он явно чувствовал себя некомфортно и закрепощено. — Мне кажется, он несчастлив, — сказал он своей лучшей подруге Ячи одним вечером, пока они, вытянувшись, лежали на улице, разглядывая небо. Руки они вытянули за головы и касались друг друга на прохладной траве. Больше они его не тронут, но… но Хината все еще не был удовлетворен тем, какая жизнь теперь была уготована Кагеяме. — Я просто хочу увидеть его улыбку. — По-моему, ты мог бы, — сказала ему Ячи мягким голосом, глядя на озаренное звездами небо. — Как по мне, так ты можешь любого заставить улыбнуться. Ее слова заставили улыбнуться его самого, но он все равно чувствовал какую-то горечь. — Но я ведь всего лишь слуга, меня никто к нему и близко не подпустит. — А вот он сам, думаю, будет не против. Если он знает, что ты сделал ради него. — Я всего лишь запустил ему мяч в лицо. — Ты не сдался. Ты хотел уберечь его. Ячи присела, смотря на него поблескивающими в темноте глазами. — И в итоге ты сделал для него больше, чем кто-либо другой.* * *
Для того, чтобы попасть в апартаменты принца за день до самого размашистого празднества этого столетия, нужно было быть безумным, глупым и совершенно отчаявшимся. По крайней мере, Тсукишима охарактеризовал это именно так. Последнее время он слишком уж часто оказывался прав, это бесило Хинату. Как и тот факт, что он попытается навязаться Кагеяме, потому что он попросту не мог не попробовать, а Ячи дала ему надежду, что он, возможно, и не усугубит ситуацию. С тех пор, как принц пробудился, вся жизнь Хинаты была просто цепочкой плохих идей. Он покрепче укутался в плащ и склонил голову, торопливо проходя по окутанным тьмой землям дворца, и чуть ли не заорал, врезавшись в кого-то. Черт, черт, черт — и как ему теперь объяснить свое присутствие в дворцовом саду, когда он должен был быть в бараках, где спала прислуга?! Он спешно подался назад, уже выбалтывая кучу невнятных извинений, но тут его рот зажала чья-то рука. Он моргнул, а потом заметил напряженный взгляд синих глаз, о которых он размышлял так часто за последние несколько дней. — Умолкни, или ты хочешь, чтобы нас нашли? — прошипел принц уже более спокойным голосом, но все еще жутко грубым. — Разумеется, нет! — прошипел в ответ Хината, отдирая от себя руку Кагеямы и отчаянно желая, чтобы его сердце перестало так бешено биться и пританцовывать. Он здесь, он здесь… Кагеяма здесь. — Тогда ладно, — проворчал Кагеяма и сделал шаг назад. На мгновение Хинате показалось, что он развернется и уйдет, но тут он наклонился, поднимая что-то с земли, и бросил ему. Мяч чуть не выскользнул из его ладоней прямо ему в лицо. Хината решил, что так было бы достаточно справедливо. — Он ведь твой, не так ли? Голос Кагеямы звучал так сердито, что Хинате захотелось расхохотаться от одной только мысли о том, что люди рассыпали вокруг его лица лепестки цветов, ведь это так ему не подходило. — …ну, да. Он крутанул его в руках, глядя на Кагеяму. Выражения его лица видно не было. Но, вероятно, даже если бы он его увидел, понять бы все равно не смог. Кагеяма стал для него другом во многих отношениях, но… они ведь никогда не беседовали. Кагеяма никогда и не знал о его присутствии. Они не были настоящими друзьями, все это была ложь. Любопытно, но наполнявшая его грусть заставила Хинату бросить мяч обратно Кагеяме. — Можешь оставить себе, — гордо заявил он. Может, надеялся, что Кагеяма не забудет о нем насовсем. Кагеяма подбросил его в воздух и снова поймал. — Какой мне от него прок, если поиграть не с кем? — Ну, ты ведь принц! Ты можешь любому приказать помочь тебе. Кагеяма вновь подбросил мяч в воздух. Он повторял это ритмичное движение снова и снова, пока говорил, и голос у него был почти что нейтральный. — Я могу приказать, и они лоб расшибут, чтобы угодить мне. Но потом скажут, что я не могу, потому что я слишком слаб, не должен, потому что мне надлежит учиться, мой долг — представлять королевство, я обязан быть тут и там. Все говорят, что они так благодарны, что я проснулся… но мои дни наполнены бессмысленными заданиями и бессмысленными правилами, и никому… — Никому нет дела до того, что ты чувствуешь и чего ты хочешь, — неосознанно пробормотал Хината, сжимая кулак и глядя на землю. Все это продолжалось слишком долго. Кагеяма двигался быстрее, чем ожидал Хината, внезапно приблизившись к нему, сжав в кулак его воротник. — Но ты говоришь так, словно ты — другой, — взгляд у него был напряженный, горящий, даже во тьме. — Они зовут это чудом, но это был ты! Ты пробудил меня, но награду так и не попросил. Чего ты на самом деле хочешь?! Что же тебе нужно?! — Твоя улыбка. Его ответ был столь простым, что он сорвался с губ Хинаты безо всяких раздумий. — Я хочу увидеть твою улыбку. Еще пару мгновений хватка Кагеямы вокруг его воротника не ослабляла. Потом он отпустил его и отступил назад. Хината выдохнул, будучи неуверенным, оттолкнул ли он Кагеяму насовсем. — Значит, это должен быть ты, — сказал Кагеяма. Хината недоуменно моргнул. — Что? — Тогда не отдавай этот мяч мне. Вместо этого составь мне компанию и поиграй со мной. Широкая, широкая улыбка — вероятно, широчайшая и самая искренняя с пробуждения Кагеямы, расплылась на лице Хинаты. — Разумеется, Кагея… ваше величество. — И не надо мне тут этого королевского дерьма. Зови меня Кагеямой. Или… — голос его внезапно смягчился, едва не потерявшись в ночном бризе. — Тобио, если хочешь. Как тебя зовут? — Хината. Хината Шое. Кагеяма слегка наклонил голову. — Хорошо. Я пока не хочу спать. Не хочешь прогуляться со мной, Хината? Все еще не отпуская той широкой улыбки, от которой практически болели щеки, Хината пошел следом за Кагеямой, который уже развернулся и куда-то направился. — Ха, еще бы! — …шумный ты. — А ты — ворчливый. Эй, эй, а ты побросаешь мне мяч?!