Две души

      Через несколько недель лечения Гермиона вернулась с родителями домой, и только когда девочка осталась одна в своей комнате, Карина заговорила с ней вновь. За это время она успела просмотреть память девочки и уже знала о хозяйке своего нового тела почти все. — Привет, Гермиона. — П-привет, — она слегка напугалась. — Я же говорила, что буду всегда с тобой, — улыбка Карины отозвалась теплом в мыслях девочки. — А, это вы! Кстати, а как вас зовут? — Карина. И не надо говорить вслух, пожалуйста. Думай свои ответы. Тебя сочтут сумасшедшей, если ты будешь вслух разговаривать с невидимым и неслышимым собеседником. — Хорошо, мисс Карина. А как вы будете учить меня колдовать? — Миссис. Я была замужем. И давай на «ты». Нам всю твою жизнь вместе жить. — Хорошо, миссис Карина, — девочка чуть озадаченно посмотрела в окно, словно надеясь увидеть её там. — Так вот, первый урок: любое колдовство начинается с желания. Чтобы наколдовать что-то, необходимо желать этого и верить, что ты сможешь. Это не всё необходимое, но это основа основ. Желание и вера. И вот тебе первое задание. У тебя на столе лежит карандаш. Попробуй поднять его в воздух. Гермиона неуверенно посмотрела на карандаш. Тот вызывающе лежал на столе, не двигаясь. — Поднимись, — сказала девочка карандашу. Карандаш не шевельнулся. — Желание и вера, — тихо повторила Карина, — Смотри, — она телекинезом медленно подняла карандаш сантиметров на десять вверх и так же медленно его опустила, — Теперь ты видишь, что это возможно. Попробуй сама. Девочка задумалась. Все её эмоции были для Карины как на ладони: неуверенность, удивление и невероятно сильное желание научиться. Вот она собралась, пристально посмотрела на карандаш. Карина ощущала, что девочка очень-очень хочет — но не поднять карандаш, а научиться поднимать карандаш. — Гермиона, чтобы поднять карандаш, ты должна хотеть поднять его, а не научиться поднимать. Чувствуешь разницу? — прервала Карина сосредоточенность девочки. Гермиона кивнула самой себе и попыталась разложить по полочкам испытываемые эмоции. — Так. Я очень хочу поднять карандаш. Я очень хочу поднять карандаш, — проговаривала девочка про себя, уставившись на неподвижную письменную принадлежность, — Да поднимись ты уже! — возмутилась она через пару минут. Карандаш резко взлетел к потолку. — Ой! — девочка вздрогнула, а карандаш со стуком упал на стол. — Молодец. А теперь попробуй еще раз, — похвалила девочку Карина.       Гермиона сначала хотела похвастаться родителям своими новыми умениями, но Карина отговорила её. Сделать это оказалось на удивление просто: воспоминаний самой Карины о том, как в своем детстве она случайно воспользовалась своей силой при родителях — и из любимой доченьки-лапочки моментально превратилась в «проклятое псайкерское отродье, портящее нам жизнь» хватило за глаза. Друзей у Гермионы не было, и потерять еще и родителей она очень боялась.       Когда родители собрались в город по магазинам, Карина сначала попыталась уговорить Гермиону попроситься с ними, а когда уговорить не вышло — девочка стеснялась своей внешности из-за дразнилок одноклассников — просто перехватила контроль над телом к немалому возмущению Гермионы и отправилась по магазинам с родителями девочки сама. Родители Гермионы, узнав, что их милая доченька хочет новое платье и прическу, обрадовались. Их общая мысль «Ну наконец-то наша девочка думает о платьях, а не о книгах» была настолько яркой, что Карина заметила её, даже не пытаясь считать что-то, и поделилась этим с Гермионой. — Видишь, как твои родители радуются и хотят тебя приодеть? И чего ты упрямилась? — Я не хочу! Выпусти меня! — возмущалась девочка, но безрезультатно. Возмущалась Гермиона ровно до того, как увидела свое новое отражение в зеркале. — Слушай, это правда я? — насторожено подумала девочка, пытаясь скрыть восхищение переменившимся обликом. — Правда, — восхищение малышки Карину явно забавляло. — А как... эм... — Гермиона пыталась сформулировать мысль, но получалось плохо. Девочка не совсем понимала, что же именно её интересует: как Карина, просто переодев и причесав её тело, сделала её такой красавицей, почему у неё самой так не получалось, действительно ли её «просто переодели и причесали» и множество других вопросов отбивали друг у друга право быть заданным первыми. — Я при жизни была женщиной. И прожила почти два столетия. В обществе, в котором я жила, было принято выглядеть как можно более красиво, а я предпочитала одеваться еще и практично — в вечной войне нет места мешающим движению нарядам. У меня есть немалый опыт приведения внешности в порядок. И нет, я не колдовала. Это было бы заметно тебе, особенно когда ты наблюдаешь изнутри, — ответила ей Карина на все вопросы разом. — Понятно... — протянула Гермиона, — А научишь меня так же? Ни у меня, ни у мамы никак не получалось уложить мои волосы. — А зачем? — задала Карина провокационный вопрос, — Я ведь всегда буду рядом. — Ну и что! Я хочу сама научиться! — Тогда научу, — ответила женщина, и скрыла завершение мысли от Гермионы: «А то мало ли, экзорцист толковый найдется, и что, ребенку снова с жутью на голове ходить?»       Так они и жили: большую часть времени Гермиона действовала сама, Карина же ей просто советовала. Но иногда женщина считала необходимым вмешаться и перехватить контроль. Гермиона поначалу очень обижалась на это, но потом поняла, что это уберегает её от многих глупых поступков.