В прятки с Бесстрашием

Неизвестный

      Датчик времени показывает уже пять минут четвертого, но все еще никого нет. Вот блядь, и спать хочется, и страшно, и темно, и задолбало все неимоверно, и сколько тут мне еще стоять — неизвестно. Ночной осенний воздух все еще теплый, но уже пахнет слегка прелыми листьями, собирающимся, но пока не пролитым дождем. Вот и моя жизнь вся такая. Как полные слез глаза, такая же безысходная. И нет никакой возможности выплакаться, чтобы, наконец, освободить себя от этого груза.       Как же так получилось, что всю жизнь необходимо скрываться, лгать, выкручиваться, обманывать? Предавать тех, кого так сильно, отчаянно и беззаветно любишь. Самых дорогих, самых нужных, родных. Ну почему так, ну как же так? Вот уже двадцать лет я ищу ответ на этот вопрос и не могу найти.       Мы оказались по разные стороны. Нет ничего ужаснее, чем оказаться по разные стороны баррикад с любимыми. Это невыносимо, невозможно. Как ни поверни, как ни выкрути — все равно кого-нибудь предашь. Или тех, или тех. А если любишь их одинаково? Если сердце твое разорвалось уже, разбилось на две части и живет двойной жизнью? Вся, вся испоганена, жизнь эта гребанная! Ни любви, ни семьи, ни детей… Все только им, они-то все счастливы, да… И, наверное, просто захлебнулись бы своим гребанным счастьем, если бы не мы!       Пять детей! Эта мелкая придурочная идиотка оказалась на редкость плодовитой. С ума свихнуться! Хотя, а почему и нет, за одним только исключением: это должны были быть мои дети. Это должен был быть мой муж и моё счастье. Он должен был на меня смотреть такими глазами. Это я должна была стоять рядом с ним, когда он приветствовал неофитов; это я должна была успокоить его, когда он стал отчитывать двух безмозглых девок! Этой дуры вообще не должно было быть, она какая-то порченная, не наша, не урожденная. Слабая, мелкая. Ну что он в ней нашел? Так просто не бывает, не может быть! Почему у одних все хорошо, а другим достается только отчаяние?       В одном он прав: Бесстрашие — это семья. Все друг другу родные, одна кровь на всех. Я не могу видеть его счастье, и в то же время не могу жить без него. Не могу не ощущать его рядом с собой, не видеть его каждый день, не слышать его потрясающий голос. Как же мне хотелось родить ему сына, какие же у него получаются необыкновенные дети. А я… Теперь уже никого не рожу. От другого мужика не хотелось, а теперь вот уже и не получается.       Моя душа уже давно черная. Чернее той ночи, которая меня обволакивает сейчас. За эти годы все хорошее, что во мне было, ушло, выжглось, превратилось в черные угли, как наш Бесстрашный символ. Я сгорела, полностью истлела, и теперь уже все равно. Надо заканчивать, это и так слишком надолго затянулось.       Словно в ответ на мои мысли, я вижу в отдалении приближающийся красный огонек сигареты. Ну, наконец-то, не придется стоять тут до утра.       — Принесла?       — Да, вот, — отдаю небольшой чемоданчик.       — Тут все?       — Больше ничего нет. Информация, опытные образцы, планы и карты. Все новинки, до последней разработки. Все как всегда.       — Точно не утка?       — После того раза я больше базам не доверяю. Все только то, что обсуждалось при закрытых дверях. Ты же знаешь, я безупречна, меня до сих пор никто не подозревает.       — Ты просто идиотка! Какого хуя сорвалась? Чуть не загубила всю операцию! Из-за тебя чертов придурок догадался, что дело в личной мести. Ты можешь держать себя в руках или пизда у тебя вместо мозга?       — Он не из-за меня догадался! Он догадался раньше! Вы стали действовать слишком глупо, а он стал старше и мудрее. Или ты думаешь, что человек всегда на одном и том же уровне остается? По себе-то не суди остальных.       — Защищаешь любовничка? Дура и идиотка ты, всегда была такой, мелкая, избалованная кретинка!       — Родители все равно тебя больше любили. Всегда ставили мне в пример. Вот и не надо мне тут заливать, что я избалованная. Не избалованнее некоторых.       — А насчет родителей ты, вообще, заткни свой гребанный рот. Ты не имеешь права даже думать о них, не то что поминать их всуе. Ты убила их, а теперь живешь на их костях. Иначе какого хрена сразу не пошла за нами? Почему осталась с предателями?       — Да вы же сами велели мне остаться! Вы сказали, что вам нужен свой человек во фракции, иначе как бы вы смогли выйти на тот уровень, где вы сейчас? Да если бы не я, хрен бы у вас хоть что-нибудь получилось!       — Ты хоть себе не пизди — мне-то можно! Думаешь, я не знаю, зачем ты осталась там? Если бы не защищала Эрика все это время, мы бы давно его убили, а ты просто меняла его жизнь на необходимую нам информацию. На что ты надеялась? Что мы его не убьем в конце концов? Просто оттянула этот момент во времени, дура!       — У меня была жива надежда, а теперь надежды больше нет. Я сама хочу все закончить.       — Ну вот и умница. На словах хочешь мне что-нибудь передать?       — Они готовятся к войне. У них есть информация о лидере. Они знают, куда нападать. Вам надо перебазироваться, иначе вы можете проиграть. Они объявляют военное положение и общую мобилизацию. Ты знаешь, что это значит.       — Ч-ч-черт. Договорились, стало быть. Кто воюет?       — Как водится, Искренность вписалась и Дружелюбие. Все, кто может держать в руках оружие, отправляются на военные полигоны и готовятся там к горячему конфликту. Это тебе не с одной-единственной фракцией бороться. После войны с Эрудицией лидер ввел военную доктрину, и все члены фракций, у кого здоровье позволяет, проходят спецподготовку на полигонах. Сейчас объявлено военное положение, так что вы можете и не справиться.       — Не будем мы никуда сбегать, хватит. Это не мы, а они объявили нам войну, из чего следует — это они агрессоры. А у нас так: кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет, так что дадим им отпор, не волнуйся. И лидера твоего говёного прижмем, чтобы все увидели, какой он урод. Это будет очень, очень кровопролитная и жертвенная война. Ты тоже готовься. И, кстати, не хочешь к нам перейти? Наконец-то уже?       — И как вы будете на шаг вперед все знать, если я к вам перейду? Ты хоть иногда думай головой, ненависть совсем затмевает твой мозг!       — Да ладно, я тебя просто подкалываю. Ты всегда была такой, слова тебе не скажи, чуть что — сразу в слезы. Идиотка. В штаб-квартире что? Кто остается?       — Инициация. Лидерские детки — инструкторы, а лидерская парочка Фор с Трис за главных. В Яме почти никого не будет, так что можно придумать какую-нибудь диверсию.       — Посмотрим. Яма не является нашей целью, хотя предложение неплохое, надо подумать над этим. Ты сама-то где будешь? С милым поедешь или останешься за фракцией приглядывать?       — Ой, все, иди уже. Понятно, что на полигон, что мне в Яме-то делать?       Стараясь дышать глубже, смотрю на удаляющуюся спину. Как же я вас всех ненавижу. И тех, и других. Люблю и ненавижу одновременно. Вы меня разодрали, сломали, растоптали. Вы все! Искорежили, смяли, раздавили. От меня осталось непонятное нечто: существует, дышит, но не живет. Я хочу убить его и одновременно понимаю, что не могу без него жить. Я хочу убить тебя, но понимаю, что потом пущу себе пулю в лоб.       После смерти родителей я чувствую свою вину, чувствую, что надо было отомстить, но я не смогла тогда и не могу сейчас. Осталась с предателем, допустившим войну, на которой невозможно было выжить. Предателем, который использовал запрещенный прием, чтобы выиграть, трусливо спрятался за спину скримменов и убил всех, выиграв тем самым битву.       А я так любила его, что не смогла уйти на другую сторону, где мне самое место. Наши родители погибли там, и это я виновата. Я, только я виновата! Знала, что это будет, но ничего не сделала, чтобы предотвратить. Должна была убить его, но не смогла. Не смогла. Слишком любила. И вот теперь я живу, он живет, а родителей наших нет. Я думала, что он увидит, разглядит, сможет полюбить. Но нет, он до сих пор с этой мелкой сучкой, которая нарожала ему детей, как крольчиха.       Когда она появилась, я даже не обратила внимания: ну что это такое — самый обычный год, самая обычная неофитка, а он и раньше бесился из-за идиотских девок, ничего серьезного. А потом… Что-то случилось. Я даже не помню момент, когда все пошло прахом. Просто он стал думать о ней все время. Я видела это. Он сидел в баре и думал о ней. Ходил в рейды и думал о ней. Тренировался, ел, пил, спал, и все мысли были только о ней. Это невозможно, но почему-то именно так.       Как вышло, что я не убила ее? Почему? Надо было задушить ее подушкой еще в самом начале! Почему я не сделала этого? Но как, как я могла подумать, что она войдет в его жизнь так прочно? И ничто не смогло их разбить — ни его ранения, ни ее взбрыкивания, ни испытания.       Он должен был ехать в первом вагоне. Он всегда едет в первом вагоне. А тогда оказался в предпоследнем. Как мне потом сказали, он ходил к своим детям, поэтому опоздал на отправление и запрыгнул куда придется. И опять дети… Получается, не сходи он к ним, у меня все получилось бы.       На этот раз я убью его. Я сделаю все, чтобы он умер. А потом буду жить и смотреть, как она мучается без него, как страдает. Было бы прекрасно убить и всех их детей, а ее оставить в живых. В конце концов существует кое-что хуже смерти. Это жизнь без любимых. Это когда мать переживает своих детей. И раз уж я не получила своего кусочка счастья, значит, моей целью будет отобрать это счастье у них.