Алекс
После тренировки, когда все остальные притихшие новобранцы молча расходятся на свободное время, а меня окончательно поедом съедает ненавистное чувство, что я все делаю хуево, решаю все-таки вытащить девицу из отстойника, пока она, и правда, тапки не отбросила. Я знаю, что не должен так делать, но на первый раз хватит. Может быть, она научится уже держать рот закрытым и больше не придется этого делать. Пока иду к отстойнику, из головы не идет: как новобранцы могли так поступить? Пытаюсь представить себе Кевина, или Мата, или Джима, или Диего, которые вдруг ссылают меня одного в отстойник, да пусть бы даже и за дело. Нет, ясно-понятно, что мы знаем друг друга с рождения и давно братья друг другу, но… Ладно, пусть сама выводы делает, я ей, как выяснилось, вообще не указ. Около отстойника повсюду обнаруживается страшная грязь. Кругом вонючие подтеки и следы разномастной обуви. Подойдя ближе, я понимаю, что девицы я внутри отстойника не обнаружу. Глупо было надеяться, что она там будет смирно сидеть. Вот же блядство пиздохуйное! Ну что, мне надо было караулить ее тут и сказки рассказывать? Что ж такое-то? А может, ей плохо стало, черт! Да нет, не стал бы лидер ставить это в наказания, если бы это было опасно, должна быть там и вентиляция, и… Все это я твержу себе для успокоения, пока бегу в медкорпус. В лазарете ее тоже не обнаруживаю, и она туда и не приходила. Значит, вылезла сама. Все, с меня хватит! Плюнув на все, я заруливаю в бар. Знаю, что обещал отцу не пить, но я просто не могу. Виски обжигает горло, а раздражение и гнев не думают отступать. Надо было лучше в Яму пойти и грушу какую-нибудь расхуярить, а не сидеть тут и наливаться бухлом. Но теперь-то чего уж. — Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, чем выглядишь, Алекс? — Ко мне подсаживается Матиас. Он у нас почти совсем не пьет, но, может, составит мне компанию? Показываю ему на бутылку, но он отрицательно мотает головой. — Когда тренируюсь, не пью. И тебе бы не советовал. — Слушай, — тяжело вздохнув, прошу я его, — давай поменяемся, а? Я дотренирую наших, а ты возьми переходников. Я не могу больше, они совершенно… — Алекс, если бы я не знал, что ты выпил, подумал бы, что ты сдался, — удивляется Мат и уточняет: — Ты ведь не сдался? — Мне уже на все поебать, — честно говоря, я и правда это чувствую. — Они меня так достали, что я готов придушить их всех вместе взятых. Я посадил девицу в отстойник, а она оттуда сбежала… — Она не сбежала, — сообщает мне друг. — Это я ее выпустил. А сказал мне, что она там сидит, Виктор. Так что начинай ругаться. Я смотрю на него исподлобья, хмуро. Очень хмуро. Вот что бывает, когда от ядерной смеси двух перешедших Отреченных рождается урожденный Бесстрашный. Отреченный до бесстрашия или бесстрашный в своем отречении. — Ну и зачем? — выдаю я, злобно на него покосившись. — Какого хера, Мат, если я ее туда посадил, уж, наверное, за дело! — За дело надо было ее по полосе погонять, или отжиматься заставить, или пресс качать до упаду, или подтягиваться. Или, на худой конец, можно было ей на ринге по башке надавать, но туда сажать… Алекс, она там банально отравиться могла. Когда я вытащил ее оттуда, она вся зеленая была. Нельзя этого делать. — Ну, спасибо тебе, я, значит, урод и ублюдок, посадил ее туда, а ты, такой благородный рыцарь, ее оттуда вызволил! Что, понравилась девочка? Хотел бы себе такую? — А что? Ты сам на нее виды имеешь? — ухмыляясь, спрашивает он меня. Я смотрю на него, и сначала мне кажется, что он на полном серьезе. А потом понимаю, что он просто издевается. — Иди нахуй, Мат. Не смешно. — Ладно, Алекс, ты тут сильно не напивайся. У нас инициация все-таки. И на следующей неделе мы должны-таки выгулять наш молодняк. Так что готовься! — Всегда готов, блядь. В любое время дня и ночи… Матиас уходит, хлопнув меня по плечу так, что я едва не впечатываюсь в барную стойку. Блин, Тобиас вроде не сказать, что высокий, и Трис не большая, как же он у них такой огромный получился? На самом деле, мне уже давно хватит, но я упрямо продолжаю наливаться вискарем. Алкоголь почти уже начинает примирять меня с жизнью, когда я замечаю рядом с собой что-то мерзкое, неприятное и тупое. Какого-то хуя рядом со мной садится Билли. Я уже хочу встать и уйти, когда он открывает свой рот. — Что, Алекс, тяжелый денек? — Тебе какого хуя надо, Билли? Шел бы ты отсюда, я злой сегодня, могу и покалечить. — Ты зрение сначала сфокусируй, надрался как свинья, а еще лидерский сынок… Рука сама устремляется к нему, клянусь. Я даже осознать не успеваю, насколько все выходит на автомате. Хрясь! И нос Билли разбит о стойку. Ну что, Билли, пошумим? Я уже готовлюсь отражать его атаки, когда он меня просто оглушает тем, что происходит дальше. — Прости меня, Алекс, — говорит он, а я зависаю на несколько секунд. Что? Что? Нет, подождите. Что? Билли просит прощения? Это как, вообще… — Я, на самом деле, нормально подошел, просто подкалываю тебя по привычке. — От удивления я даже не нахожу слов для ответа. Чуть ли не впервые в жизни. — Видишь ли, я тут подумал… Я ведь, и правда, вышел на лидерскую инициацию, не хотелось бы потерять такое место, вот и решил, может, зароем топор войны и попробуем нормально общаться? Мне не нравится. Все это мне не нравится — ни полностью, ни частично. Билли никогда не стал бы ко мне подходить и не стал бы со мной нормально разговаривать. Он что-то хочет от меня, что-то ему надо. Но отец всегда говорил, что лучшая драка та, которая не состоялась. А значит, если можно съехать на базаре, а ты этого не сделал, стало быть, ты истратил свои силы зря. Я не хочу, все мое чутье подсказывает мне, что отсюда надо убираться. Но я, как идиот, продолжаю сидеть. — Может, выпьем? — предлагает мне Билли. А я не хочу с ним пить, вот совершенно. Надо встать и уйти. Но почему-то вдруг понимаю, что все тело неподатливое и тяжелое. И встать не получается. Билли подвигает мне стакан, берет свой, чокается со мной и отпивает. Презрительно хмыкает. — Игнорируешь, значит. Ну, ладно. Не говори потом, что я не пытался. — И делает попытку уйти. — Подожди, — хватаю его за локоть, — я тебе не доверяю и брататься с тобой не намерен. Но… Короче, сядь. Давай, за временное перемирие. Хмуро делаю глоток, глядя поверх стакана на Билли. Смурной он какой-то, но не откажешь ему в уме. Если с кем и надо задружить, то с лидерским сынком, это уж точно. Я хотел спросить его, как он дошел до жизни такой, что подваливает ко мне, когда передо мной появляется… Алексис, блядь! Ну откуда, я ведь ее… Ах да, ее Мат выпустил. Бля. Она уже и помыться успела, что ли, почему от нее так вкусно пахнет? Я никак не могу на ней сфокусировать зрение, но приходит понимание, что ей нельзя тут быть. — Алексис, что ты делаешь здесь? — спрашиваю ее, изо всех сил контролируя свою речь. — Тебе нельзя тут быть, уже почти отбой! Да и вообще, тебе… — Заткнись и слушай! — перебивает она мое мямляние, тыкая пальцем мне в грудь. — Ты ублюдок, лидерский сынок, да? Думаешь, с золотой ложкой во рту родился, так теперь тебе все можно? Привык, что вокруг твоего величественного зада вся вселенная вращается? А вот хуй ты угадал! Что бы человек ни сделал, так его нельзя унижать! Где бы ты ни был и каких бы ужасов ни насмотрелся, нельзя при этом терять человечность… — А ну, заткнулась! — рявкаю я на нее, начиная терять самообладание. — Ты не ополоумела, Алексис? Ты чего несешь-то? Она стоит передо мной в черном топе и брюках, а то, что осталось от ее волос, растрепанно и пушистым облаком переливается в тусклом свете барных огней, и глаза полыхают такой ненавистью, что я даже трезвею немного. — Ты меня не запугаешь! — орет она мне в лицо. — Ясно? Я все равно стану Бесстрашной, хочешь ты этого или нет, и никакие твои методы не заставят меня унижаться перед тобой или поступаться своими принципами! Нельзя использовать людей как живые мишени, нельзя! Ты что, вообще, о себе думаешь? Ты заставил меня поверить, что я могу покалечить Дани или даже убить! Да еще посулил мне баллы за это! Это же форменное издевательство! — Это была такая проверка! На твоё и её бесстрашие! — пытаюсь я перекричать этот словесный поток. — Человек не должен бояться выстрелить или бросить нож, не должен бояться летящего в него ножа или пуль, иначе он не сможет головы поднять под перекрестным огнем, а… — Да причем тут это все? — качает она головой, не меняя воинственной позиции. — Мы не на поле боя, Эйт, очнись уже! Дани просто девушка, мы проходим обучение, и летящие в голову ножи — это не смелость, а безумие какое-то! Так нельзя поступать с теми, за кого ты несешь ответственность! Медленно приподнимаясь со стула и опираясь на стойку руками, не свожу с нее тяжелого взгляда. — Я несу ответственность, прежде всего, перед лидером, — цежу я сквозь зубы, нависая над ней, — которому я обещал предоставить после обучения бесстрашных бойцов, а не квохчущих куриц, которую ты сейчас изображаешь! — Кто тебе дал право оскорблять меня?! — вздергивает она подбородок, что меня бесит просто нереально. — Да кто ты такой, вообще? Ты, что ли, думаешь, если отец лидер, то он тебя от всего отмажет? Что хорошо жить, когда твоя задница всегда прикрыта, и можно творить, что хочешь? — Не смей разговаривать со мной в таком тоне! Ты ебанутая безмозглая идиотка, возомнившая себя неизвестно кем, жалкая в своей попытке всех вокруг поставить на место своим поганым языком! Никчемная, тупая дрянь! Ее рука резко поднимается, чтобы опять зарядить мне пощечину, но на этот раз я уже ожидаю от нее такой реакции и перехватываю ее руку, заламывая за спину. Так и выволакиваю ее из бара, толкая перед собой. Она пытается вырваться, брыкается, но у меня от ярости и раздражения в ушах шум стоит такой, что я ни хрена не слышу и почти ничего не соображаю. Уже вытолкнув неофитку в коридор, я разворачиваю ее к себе лицом и, встряхнув со всей возможной злостью, на какую способен, говорю ей: — Еще раз посмеешь сюда прийти и орать на меня в присутствии других людей, я тебя сброшу в пропасть, поняла? — Да не пугай, не страшно, — презрительно дергает она уголком губ, нагло на меня глядя. — После отстойника я уже ничего не боюсь. Если человеку нечего терять, кроме своих цепей… Договорить я не даю, снова сильно встряхнув, и пихаю ее вперед, развернув к себе спиной. Да что ты, детка, не вопрос! Проверим, как ты не боишься! Она сначала не понимает, куда я ее веду, думает, наверное, что в подвал, потому, не особо сопротивляясь, идет впереди. Но когда до нее доходит, что действительно к пропасти, явно пугается, хоть и не подает вида, что боится. — Что бы ты ни задумал, тебе это даром не пройдет, — она говорит твердо, но голос все равно дрожит. Не такая уж смелая, да, когда доходит до дела? — Ты же не собираешься меня на самом деле бросать в пропасть? Сначала я, и правда, хотел ее туда сбросить, вот только никак не мог вспомнить — натянута там сетка или нет. Проверю, а потом сброшу ее туда нахуй. А пока пусть просто повисит над бездной и подумает. — Проверим? — улыбаюсь я и, сделав ей резкую подножку, выталкиваю так и не поверившую до конца, что такое возможно, девицу за перила, держа ее навесу одной рукой. — Что ты делаешь, ты охренел? — взвизгивает она, и от этих воплей у меня очень сильно начинает болеть голова. А потом и кружиться. А потом… Я чувствую, как она выскальзывает у меня из руки. Бля, да что же я делаю-то? Хочу ее вытащить и понимаю, что не могу. Она тянет меня туда, вниз, голова сильно кружится, и я, кажется, сейчас упаду туда вместе с ней. А натянута там сетка или нет, я не помню. — Алекс, пожалуйста, не отпускай меня! — доносятся ее слова. — Я не буду больше, только не отпускай. — Я не отпущу, детка, я держу тебя, ты только не дергайся, я тебя вытащу! — Но руки от перенапряжения уже почти ничего не чувствуют. Она выскальзывает, выскальзывает… Второй рукой я не могу ее перехватить, не получается. Говорят, что если долго смотреть в бездну, то бездна посмотрит на тебя. Вот это я и ощущаю сейчас в полной мере. Алексис смотрит вниз и визжит так, что у меня уши закладывает, и моя рука почти разжимается сама собой. — Лекси, не смотри вниз, пожалуйста. Ты только не паникуй, я тебя вытащу! — Но она меня не слышит, пытается ухватиться за меня второй рукой, делая этим только хуже. Блядь, да что же делать-то? Уже не веря в благополучный исход этой ситуации, я замечаю рядом с собой мелькнувшую тень, человек переваливается через перила, и мы с ним вместе выдергиваем Алексис из пропасти. Я падаю на спину, а Лекс на меня. Она лежит у меня на груди и плачет, а тот, кто нам помог, стоит в стороне. Я обнимаю девушку, глажу ее по спине, по волосам. Знаю, что не смогу ее сейчас успокоить, но все-таки… — Алексис, прости меня, я не хотел, правда! — Она поднимает голову, смотрит на меня несколько долгих секунд, а потом в ее глазах загорается страшный гнев. Приподнявшись на руках и опираясь на мою грудь, она со всей силы бьет мне в лицо, смачно так, не по-женски. Ну, а что, заслужил. Оттолкнувшись от меня, Лекси встает и, пошатываясь, убегает так быстро, будто я сейчас стану ее преследовать. А я лишь продолжаю лежать на краю пропасти, раскинув руки в разные стороны. Скула ноет от удара, во рту скапливается металлический привкус крови. Одно хорошо: я почти трезвый. Поднимаю голову и узнаю, что за человек нам помог: это Билли, блядь… — Это что за козочка тут блеяла, м-м-м, Алекс? — глядя в сторону, куда убежала неофитка, спрашивает этот упырь. — Какая горячая штучка… — Билли, я не знаю, что на тебя нашло, тебе спасибо, конечно, за помощь, но вот только попробуй подумать об этой девице, только даже одну мыслишку допустить… — А что, твоя, что ли, козочка? — противно усмехается он, и я понимаю, что никакого перемирия у нас с ним не выйдет. — Это неофит, она проходит инициацию, просто забудь и все. — Слишком она борзая для неофита, — голос Билли становится елейным, низким, обволакивающим. Именно таким он договаривается со своими дружбанами, чтобы напасть всем вместе на очередную свою жертву и всем скопом избить ее. — Ты не хотел бы ее проучить? Я приподнимаюсь, и до меня доходит, что так проворно и резко я встать не смогу. Голова все еще ноет так, будто в нее вставили раскаленный прут, но дышать, по счастью, я уже могу свободно, и кажется, что от глубокого дыхания становится легче. Пока я вытягивал Алексис, будто бы даже забыл, как дышать, а теперь вот вспомнил. — Это тебя не касается, — бурчу я, хлопая себя по карманам. Где-то были у меня сигареты… Черт, у Билли курево просить — это последнее дело. — О-о-о, кажется, коса нашла камень, — осторожно говорит этот козел, протягивая мне пачку, вдоволь насмотревшись на мои тщетные поиски. — Я уж не думал, что появится такая девица, которая отошьет нашего ловеласа. Что, не дала тебе, ты и злишься? Да, Алекс? Не по Сеньке шапка? — Ты, придурок, хоть понимаешь, какой бред ты несешь? — прикурив все-таки, я поднимаюсь на ноги, ощущая, что еще не очень-то уверенно чувствую себя для ходьбы. — Ты всех-то по себе не суди… Голова так и кружится. Не сблевать бы, блядь! Что было бы, не приди этот придурок нам на помощь, думать не хочется совершенно. Билли медленно бьет одну ладонь о другую. — Поздравляю, Эванс. Наконец-то нашлась одна баба, которая оказала тебе действительно мощный отпор. А может, и надо когда-нибудь проиграть? Замахнулся на нормальную бабу, а выяснилось, что твой удел — это только шлюхи? Я сильно затягиваюсь и бросаю сигарету, которая кажется нестерпимо горькой. Однако голова на место встала, и уверенность в движениях тоже появилась. Направляюсь в сторону бара, игнорируя Билли, надо же все-таки расплатиться хотя бы. Но этот урод увязывается следом, не отстает. Только сейчас я осознаю, что вижу его одного, без прихвостней. Интересненько… — Почему ты не хочешь отъебаться от меня, Билли? Тебе надоело подбирать моих шлюх? — Ну, это еще неизвестно, кто за кем подбирает… — Во взгляде этого идиота появляется ненависть, но он явно держит себя в руках и не дает ей волю. — Однако тут дело совсем другое, да, Алекс? Ты же ведь хочешь ту козочку, не так ли? Да только не даст она тебе. — Только не говори, что ты ревнуешь? — сдвигаю я брови и смотрю на него хмуро. — С каких пор тебя заботит, кого я хочу, а кого нет? — Алекс, ты ведь даешь мне повод для сплетен! Не стоит, брат! — Твой брат остался в гандоне твоего батяни после бурного секса, ясно? — выцеживаю я ему в лицо, хватая за грудки. — А если я с тобой выпил за перемирие, то это не значит, что мы с тобой побратались, сука, «брат»! Я чувствую, как его потряхивает от ненависти, да я и сам соображаю не очень хорошо, но понимаю, что надо мне убираться от него подальше, потому что мы сейчас договоримся до пиздеца, и я его точно убью, прямо тут! — Я всего лишь хотел предложить тебе пари, игру, только и всего. Но вижу, что у тебя кишка тонка, так что давай просто разбежимся. — Ты не смеешь обвинять меня в трусости, — отпихиваю я от себя Билли. — И никакие пари я с тобой заключать не намерен. — А если я тебе скажу, что отстану от тебя до конца своих дней? А? Если я на кон поставлю свое лидерство, Алекс? И слова тебе не скажу до самого окончания инициации. Уеду, ты про меня забудешь, спокойно оттренируешь своих неофитов и никто из моих людей даже близко не подойдет ни к тебе… ни к ним! Он склоняет голову, рассматривая меня холодными голубыми глазами так, будто изучает экспонат в музее. Я, не очень хорошо понимая, что он от меня хочет, качая головой, захожу в бар, до которого мы уже как-то незаметно добрались, и, положив на стойку кредиты, выжидательно смотрю на Билли. Он неторопливо присаживается за стойку и заказывает себе пива. — И чего же ты хочешь? — поторапливаю я его, в раздражении глядя, как он медленно отпивает глоток. — Вот видишь, Алекс. Как бы ты меня ни ненавидел, а все дело просто в ставке! Эта козочка очень горячая. И она о-о-очень желает привлечь к себе внимание, иначе не вставила бы в пупок такую соблазнительную цепочку. Принеси мне это украшение, и я кровью клянусь, что ты обо мне больше и не услышишь. — А если не принесу? Тебе какой с этого резон? — Ну, скажем… Будешь мне должен пятьсот кредитов. И я буду докапываться до тебя всю твою жизнь, а если стану лидером, то сошлю тебя мыть сортиры… Согласен? — Ты просто потрясающий вонючий хуесос, Билли. Ты с чего-то сделал вывод, что я боюсь тебя и твоих постоянных наездов. Никогда не боялся, а теперь испугаюсь вдруг? — Не испугаешься, но жизнь я тебе подпортить могу изрядно! Тем более… С каких это пор ты стал пасовать перед девками, Алекс? Я ненавижу его. Я, наверное, никого в своей жизни не ненавидел так остро. Мне очень хочется просто взять и прирезать его прямо тут, возле барной стойки, и эта ненависть, кажется, сейчас затопит меня полностью и отключит разум. Но… За убийство Бесстрашного даже в военное время по голове не погладят, а попасть под трибунал ох как не хочется. Блядь, да он же провоцирует меня! И его вот это предложение, оно… приводит меня в замешательство. Я никак не могу понять, с какой целью он мне это предлагает. Что он увидел в Лекси такого, что ему в голову пришла мысль делать мне столь нелепые предложения, на которые я точно не соглашусь? — Билли, иди нахуй со своими спорами, — отворачиваюсь я от него и направляюсь на выход. — Я вообще не намерен с тобой обсуждать эту тему. — О, Алекс, да ты еще и струсил! Мало того, что нашлась баба, которая на тебя срать хотела, так ты еще и испугался доказать, что ты мужик! Несмотря на то, что я пьян, на реакции у меня это никак не сказывается. Секунда, и Билли прижат к стойке, а у его горла поблескивает сталь. — Закрой свой мудоблядский рот, Билли! Если я с тобой единственный раз в жизни выпил за перемирие, это не значит, что ты теперь будешь мне говорить, что в голову придет, и обвинять меня в трусости. И ты уже повторяешься! — Это ничего не доказывает, Алекс, кроме того, что ты меня запугиваешь. Просто признай, что есть девка, которая устояла… Что в этом такого? Она из тех, кто всегда сверху, и чтобы такую козочку трахнуть, понадобится много ума и терпения, которых у тебя нет и не было никогда. Ты можешь порезать меня, можешь даже убить, но этим ты ничего не изменишь! Черт, он все-таки спровоцировал меня! Этот урод знает, куда надавить, чтобы все плясали под его дудку. Вот только не на того напал. Я убираю нож, все еще прижимая урода к стойке и, наклонившись к нему поближе, угрожающе отвечаю: — Я тебя даже нахуй не буду посылать, Билли. Потому что ты уже и так оттуда. Но я тебе клянусь, я убью тебя, если ты ко мне еще когда-нибудь подвалишь с чем-нибудь подобным, понял? Я отпихиваю его от себя, и у меня остается только одно желание: пойти помыться — чувство, будто вывалялся в дерьме. Иду к дверям, но этот придурок все не успокаивается. — Так ты согласен? Непробиваемый долбозвон! И повезло же мне быть одного возраста с ним. Почему он вяжется всегда только ко мне? Я уже не отвечаю ему ничего, лишь выходя из бара, уже в дверях, показываю фак. Надеюсь, он понял, что никакие пари я с ним заключать не буду! А если нет — то это его проблемы!***
Немного придя в себя на следующий день, я понял, что дел наделал знатных, но признавать свои ошибки не хочется до зубовного скрежета. Сначала я хотел пойти к Алексис и прояснить все, что произошло у пропасти, но, увидев ее на утренней тренировке, понял, что выяснять отношения с ней не стоит. Она старательно делала вид, что ничего не произошло, и так же старательно игнорировала меня, хотя с виду казалась вполне спокойной и даже перешептывалась с девицами, негромко смеясь. Из чего я сделал вывод, что эту тему мы благополучно проехали. Ведь если посмотреть, она сама спровоцировала меня: ворвалась в бар после отбоя, орала, размахивала руками. За это можно лишиться не одного десятка баллов. Но она их не лишится, потому что я напился и спихнул ее в пропасть. В общем, значит, мы квиты и оба сделали вид, что все в порядке. Через пару дней, вечером, когда стало ясно, что завтра выезжаем за Стену, захожу в жилой корпус, обрадовать моих смертничков. — Новобранцы, выйти в коридор! — объявляю по громкой связи. Они опасливо выходят из комнат, явно не ожидая от меня ничего хорошего. Я оглядываю их всех и обнаруживаю, что Алексис среди них нет. Эта девица невыносима! Я или убью ее, или… — Где? — яростно сверкая глазами на неофитов, спрашиваю, не уточняя, потому что все и так поняли, о ком я. — Если в комнате застряла, быстро прописать ей пенделя и… — Эйт, она в подвале осталась, — грустно сообщает мне Фокси. — Сказала, что не хочет с нами жить после всего этого. Вообще-то, ее понять можно. Я бы тоже так сделал, хоть мне и не очень приятно от мысли, что я что-то стал бы делать, как она. Но жить с ними после того, как они меня в отстойник оправили, я бы не стал. М-да, повезло же мне в этом году с новобранцами! Это только я такой удачливый или это просто год такой? — Так, ладно, с ней я разберусь. Я только хотел сообщить вам, что мы завтра выезжаем за Стену. По этому счастливому случаю подъем также, в шесть часов. И девицу прихватите, я за ней по всей фракции бегать не буду. Сначала я не хотел к ней идти. Не очень-то приятно видеть ее наедине после всего, что с нами произошло. Но потом… Наверное, сам черт меня дернул. Не знаю. Короче, я туда пришел. Стою на лестнице и смотрю, как она возится на скрипучих пружинах. Блин, вот же дурища, все в гордость играет. Воспаление легких тоже гордостью будет лечить? — Алексис! Встать и ответить мне, что новобранец делает в неуставном помещении после отбоя! Она дергается, но не оборачивается, и я понимаю, что она, скорее всего, плачет, потому что торопливо вытирает щеки руками. Мне вдруг вспоминается Кнопка, как она точно таким же жестом вытирает слезы от обиды. Именно от обиды, потому что когда она просто ревет, то слезы не вытирает, а размазывает по щекам и сильно кривит рот. Я представляю на минутку, что какой-нибудь мудоблядский урод посадит ее в отстойник и будет крыть матами, и сразу хочется самому себе дать себе по роже. Держа руки в карманах, я подхожу к Алексис и сажусь на соседнюю кровать. И тут же встаю, потому что невозможно на ней сидеть: она такая ледяная, что кажется, будто высасывает жизнь. — Лекси, встань! Ты слышишь меня? Она поворачивает ко мне лицо, и я вижу, что не ошибся. Она плакала, хотя сейчас изо всех сил держит себя в руках. — Эйт. Пожалуйста. Оставь меня в покое. Хотя бы сейчас. Наверное, это все-таки из-за пропасти. Я, честно признаться, и не думал, что она может из-за этого так сильно переживать, ведь все было нормально. Может, ее кто из группы донимает или еще обидел кто? Да ведь только не скажет она мне. Я бы точно не сказал. И разговаривать не стал бы тоже. Однако… Нет, можно, конечно, силой, унести ее отсюда, пригрозить полосой. Но я не хочу. Заебался. — Я не могу бегать за тобой по всей фракции, когда мне надо сделать сообщение или объявление. А здесь нет громкой связи. — Я молчу, разглядывая ее спину, и, собрав в кулак все свое самообладание, продолжаю: — Лекси, я понимаю, почему ты здесь осталась. Знаешь… — Сказать, не сказать? Глубоко вздохнув, все-таки решаю сказать. — Если честно, я был уверен, что они согласятся остаться с тобой. Хотя бы девки, правда. Мои друзья точно остались бы со мной, у меня ни малейших сомнений в этом нет. Может, они не поняли, что такое отстойник, но… — Я просто не хочу никого видеть, ясно? — твердо прерывает она мой монолог. — И тебя в первую очередь. Так что оставь меня, пожалуйста, одну. — Хорошо, — киваю ее спине. — Я разрешаю тебе здесь остаться. Пойдем, дам тебе матрас и подушку с одеялом. Когда надоест упиваться своей гордостью, переедешь в жилой корпус сама. — Подавись своим матрасом! — выкрикивает она, и в ее голосе явно сквозит обида. — Не надо мне от тебя ничего! — Тебе, может, и не надо. Но фракции нужны здоровые люди. — Что ж ты о моем здоровье всю ту неделю не думал, пока мы все вместе тут жили? — Потому что я был уверен, что вы найдете способ выжить без ущерба для здоровья. Или ты думаешь, на поле боя… — Слушай, как ты задрал уже своими рассказами! — Она поворачивается ко мне лицом и приподнимается на локтях, глядя на меня снизу вверх темными глазами. На ее лице читается столь явная обида и горечь, что мне становится не по себе. — Все уже поняли, какой ты крутой, как ты воевал и какие тяготы перенес. Честь тебе и хвала! Особенно за то, что подвесил девку над пропастью, защитник ты наш и спаситель! А теперь иди уже… Я выслушиваю всю ее эту тираду, стараясь оставаться в более или менее спокойном состоянии. Эта девица просто мозг мне выносит, я не знаю, как с ней разговаривать и оставаться в нормальном расположении духа. Но я должен попытаться. Она мой неофит, и я несу ответственность за нее! — Ничего не могу сделать с пропастью, — проговариваю четко каждое слово, — и понимаю, что не должен был так делать. И просил у тебя за это прощения, но вижу, что не удостоился. Ладно, я сделал все, что мог. Она опять отворачивается, закатив глаза и давая понять, что разговор окончен. Окинув ее спину последний раз, я встаю и иду на выход. У лестницы, не надеясь, что она меня услышит, сообщаю: — Завтра выезд за Стену. Можно заработать много дополнительных баллов. Опоздаешь, проиграют все. Не самая плохая месть. Сейчас просто принесу ей постель и положу, захочет — возьмет.