Алекс
На тренировке старших Бесстрашных ко мне подсаживается Кевин. Я киваю ему и уже хочу вернуться к снарядам, когда он вдруг подзывает меня к себе. — Алекс, не поможешь? Руку надо разрабатывать, а я сам не потяну нагрузку, надо бы придержать. Кевин не любит штангу, у него телосложение такое, что он скорее суставы себе угробит, чем наберет мышечную массу. Основной упор он всегда делал на движение — спарринги, боевые искусства, палки, оттого при всей кажущейся его худобе, он боец отличный, на него спокойно можно положиться в любой заварухе. Но раз надо разрабатывать, тут уж как говорится, хочешь-не хочешь. Пока Кевин отдыхает после очередного подхода, я слишком поздно замечаю его изучающий взгляд и понимаю, что мне не отвертеться от допроса. — Не хочешь рассказать, что с тобой происходит, Алекс? — Честно говоря, не понимаю, что все на меня навалились? — непроизвольно растираю бровь большим пальцем, стараюсь не смотреть на него. — Кого ты пытаешься наебать, а? — импульсивно, как и всегда, вскидывается Кев. — Ты что всех за придурков держишь? Ты бы уж тогда либо получше собой владел, либо не вешал бы мне ебаную лапшу, потому что даже пьяному ежу понятно, что с тобой происходит пиздец какая хуйня! Ты, как с Дружелюбия вернулся, сам не свой. Анишка тебя запалила в баре, Лекси переживает. Если ты задумал девку бросить, так чего ты вола дрочишь? Думаешь, ей пиздато ходить и думать, че за ебатня происходит? — Та-а-а-ак… — я опираюсь руками на снаряд и стараюсь, как могу, затолкать раздражение обратно, однако, получается плохо. — Значит, эти курицы тебе мозги засрали, а ты решил на меня эту всю хуйню вывалить? — Знаешь, я в курсе, что нападение лучшая защита, но этим ты ничего не добьешься. Ни мне, ни Ани, ни Мату и, уж тем более, Лекси не все равно что с тобой происходит. Все видят, что хуево тебе. Всю голову сломали уже. А ты ведешь себя как мудак, Алекс. Разве у нас были секреты друг от друга, особенно в такое время, когда вокруг предатель на предателей? Мы все тебя слишком хорошо знаем, чтобы поверить в блядскую сказочку о том, что ты переживаешь насчет войны. А уж такая девка, как Алексис не заслуживает, чтобы ты ее, как собачонку, бортанул! Да тут большинство парней яйцо отдали бы, чтобы быть с ней, чтоб ты знал! А надоела, так освободи. Вот тут все мои нервы, накрученные за это время, детонируют в одном лишь движении, которого хватает, чтобы Кевин упал. Пиздец, чего он вообще сейчас сказал? Я — освободить?! Кого, Лекси освободить? Большинство… чего, блядь, готовы сделать? А ему откуда это известно? Он что-то знает? Я замечал, конечно, что на Лекси смотрят мужики, но… Она не стала бы никому глазки строить, хотя, Уеллнера она очень даже привечает, насколько я успел заметить. Значит, не только Уеллнера? А кого еще? И вообще, откуда такие разговоры, я и не думал бросать Алексис, мне просто надо было подумать и решить как быть, и… — Я ж говорю, ебаный ты хуесос, — Кевин встает, смотрит на меня хмуро, вытирая разбитый рот. — Вместо того, чтобы просто сказать, че за хуйность, сразу кулаки в ход. Ну, а дальше что? Нож достанешь? — Кев раскидывает руки в стороны, полностью открываясь. — Ну давай, не буду я драться с тобой! Если тебе насрать на всех, то мне тем более на себя насрать. Значит, не было никакой дружбы у нас, так, детская привязанность, если при первой же проблеме ты, вместо того, чтобы просто поделиться, руки распускаешь, блядь! А мне самому паскудно, дальше некуда. Мы в детстве часто дрались с Кевином, у него характер еще почище моего, и чуть что не так, он первый в драку лезет, но сейчас… Лекси хочет бросить меня? Я своим игнором так ее обижаю? Мне казалось, у нас нормально все, просто мне нужно время, чтобы все обдумать. В полной душевной дезорганизации я опускаюсь на лавку и сжимаю голову в руках. Я не знаю, что делать, не знаю. Даже не представляю. — Если бы дело касалось только меня… — отчаянно тяну я, качая головой. — Я бы в первый же день сказал. Но я не могу, не могу, Кев, понимаешь? Если я расскажу, то подведу их всех. Это ради их же пользы! — Меня это тоже как-то касается? Слушай, я понимаю, что бывают ситуации, когда кажется что все, пиздец труба, выхода нет, пуля в лоб и все дела. Но, может, если кто-то незамыленным глазом посмотрит, может, надумаем чего? Чего одному ковыряться? Что, из-за девки или пьянки? — Бля, все одно и то же! Ни то, ни другое в этот раз. Ладно, только ты должен зуб дать, что до поры ни слова никому. Это Анишки тоже касается, поэтому ей в первую очередь ни слова, ясно? Короче, в день посвящения на меня напали молодчики с ножами… Я рассказываю Кевину всю эту эпопею, про нападение, пытки, Билли с его записями, все от и до. Кевин отличный слушатель, он никогда не перебивает, только кивает и задает уточняющие вопросы. По мере того как я излагаю эту историю, он хмурится, желваки так и гуляют по скулам. Да знаю я, что подставиться так мог только лох, но… — А почему ты Трис ничего не рассказал? — удивленно вытаращив глаза на меня, спрашивает Кевин. — Уж она не стала бы Матиаса топить, ну и тебя заодно вытащила бы. — Да хуй их знает, этих бывших Отреченных! А вдруг стала бы, ты можешь дать гарантию, что не стала? А вместе с нами и Лекси, и Анишку, и ребят из группы, всех утащим… Лекси на спецобучение хочет пойти, а с таким довеском, в виде подозрения в убийстве Бесстрашного в военное время, даже если потом докажут, что ничего не было, все равно не возьмут. А у Лекси талант, Кев, ты знаешь. Не могу я так с ней поступить. Тут делать нечего, надо принять условия этого мудацкого ублюдка, иначе, хрен знает что он может сделать, я думаю, он не просто так все это замутил. — М-да уж… Я всегда знал, что Билли уебищный гандон, но ведь… — Кевин сплевывает и отворачивается. — Знаешь что? Ты пока не гони волну. Время потяни, отбрехайся от него как-нибудь, мне надо выяснить кое-что. Если, как ты говоришь, он связан с черным рынком оружия, тут его можно прижать, только мне времени надо немного. Вот ведь мудак, блядь, у меня даже слов нет! Не дай бог, в лидеры пролезет, уебок, проще его пристрелить где-нибудь в заварухе, от греха! — Да уж, с языка сорвал. — А насчет Лекси — злись-не злись, но отталкивая ее, может, ты ее и спасешь, но потеряешь стопроцентно. Тебе решать, конечно. — Кев, мы с тобой баб никогда не делили и не вмешивались в дела друг друга никогда, я думаю, не надо и начинать. Я тебе тоже могу припомнить, как вы с Анишкой Джимми на кукан насадили. Кевин смотрит на меня, слегка прищурившись. Он так делает, когда совсем все плохо. На его лице отражается целая гамма эмоций, от презрения до печали. Сказать, что мне становится не по себе, означает грязно и пошло соврать. Мне просто пиздец как хуево. Я, в принципе, ко всему готов, и дать мне по роже — это лучшее, что Кев может сейчас сделать, но он удивляет меня. Он хлопает ладонями по коленям и поднимается. — Это удар ниже пояса, Алекс. Кому, как не тебе знать, что я Анишу давно уже… — Он делает паузу, резко выдохнув. — Я лишь хотел, чтобы ты не сделал ту же ошибку, что и я, а ты ведешь себя, как ублюдок. И он уходит. А я понимаю, что если хоть чего-нибудь не предприму, вообще разрушу всю свою жизнь, блядь.***
Первые дни симуляций проходят, как в тумане, во всяком случае для меня точно. Я вижу, что многие неофиты бродят под впечатлением, все увидели свои страхи, а я просто живу в своем. Лекси избегаю. Ну как избегаю — конечно, мы встречаемся, на симуляциях, на тренировках, но… я не могу общаться с ней, как раньше. Билли и его идиотские интриги будто бы стену возвели между нами, это, так или иначе, раскалывает нас. Я не хочу идти у него на поводу, просто я не знаю, как выйти из всего этого выкарабкаться. Понимаю, что веду себя с Алексис как мудак, Кевин прав, конечно, но я просто не знаю, как мне быть. Она доверяет мне, отдала мне свою интимную вещь, как я могу теперь передать ее Билли, это будет самое настоящее предательство! Не хочу отталкивать ее, но когда вижу ее открытый, нежный взгляд, мне хочется биться головой о стену, хочется выколоть себе глаза и вообще удавиться на хрен! Были мысли поговорить с ней, но она не будет меня слушать, она обязательно скажет, что была со мной во время драки, и никакие уговоры не заставят ее изменить свое мнение. Пока Алексис не знает, откуда мне прилетело, пока она, вообще, не в курсе всей этой проблемы, я смогу, во всяком случае, попытаюсь сохранить ее статус в Бесстрашии. Я не позволю, чтобы она загубила из-за меня свой талант, а она обязательно это сделает, если узнает. Билли все продумал, все рассчитал. Даже если лидерам рассказать, и придумать какой-нибудь план, Билли, я уверен исполнит свою угрозу и покажет запись всем. Кажется, мне ничего не остается, как пойти на его условия. Я вижу, что Лекси переживает. Как же мне хочется подойти к ней, как раньше, заглянуть в ее необыкновенные глаза, обнять, пройтись губами по нежной шейке… Но я не могу, каждый раз, когда я прихожу к выводу, что мне все же придется отдать Билли злополучную цепочку, я чувствую себя грязным хуесосным предателем, и от этого злость на ситуацию, на Билли, на самого себя выедает все хорошее, что было во мне. Она, вероятнее всего, гадает, почему я ее отталкиваю, переживает, наверное, а тут еще и симуляции… Лекси подходит, улыбается, но нет больше какой-то теплоты, будто тоненькая ниточка, что связывала нас, разорвалась, и теперь мы, будто потерялись и не знаем, что делать. Во всяком случае, я себе даже не представляю, как я могу поступить правильно. И пока мне видится только один выход, который… Я почему-то уверен, это разобьет нас с ней навсегда, ведь зачем-то Билли нужна эта вещь, так просто он не стал бы такую комбинацию мутить. Даже парня не пожалел! Вот если бы у меня были доказательства, что это именно он сделал. Так ведь не подкопаешься к нему никак! Я скучаю, как же я скучаю по ней, по моей сладкой девочке! Мне так тошно, что не хочется ничего, ни есть, ни пить, только кофе и сигареты кое-как спасают положение. Она видит, что я мучаюсь из-за чего-то и уже не спрашивает. Иногда только подходит, кладет руку на плечо или прижимается щекой к спине, сцепляя замок на талии. В эти моменты меня так и тянет рассказать ей все, поделиться, я уверен, что она все поняла бы. Но вспоминаю, что она обязательно собой пожертвует ради меня, а потом будет ненавидеть меня за то, что я сломал ей жизнь. Я не тот, ради которого стоит жертвовать, рисковать и ломать свою жизнь. В который раз убеждаюсь, что зря она со мной связалась. Зря! Я многое бы сейчас отдал, чтобы вернуть опять наши такие легкие, колкие и сумасбродные, но теплые отношения, однако мои думы не дают покоя. Я ищу выход, стараюсь как-то выкрутиться, но совершенно ничего не могу придумать. Свою первую симуляцию она переживала сложно, да как и все неофиты. Конечно, я не мог ее не поддержать, она еще пару минут, после окончания галлюцинаций билась у меня в руках, а я шептал ей какие-то глупости, вытирал ее слезы, а она постепенно успокаивалась. Но в конце недели стал намечаться прогресс. — Алекс, скажи мне, зачем такие ужасы вы делаете? — спрашивает она меня во время очередной симуляции, отдуваясь и вытирая со лба пот. — Так же можно просто сойти с ума! — Детка, иначе ты не научишься сохранять хладнокровие в стрессовых ситуациях. Неужели яма с тараканами была такой ужасной? — Ты даже не представляешь насколько! Они повсюду, заползают в волосы, уши, глаза… Фу, ужас какой! — Как думаешь, долго это длилось? — Мне показалось — вечность. — Всего семь минут. Это уже прекрасный результат, если дальше так пойдет, ты будешь первая. Осталось только научиться абстрагироваться. Вспомни взятие флага, ты же засунула руку в банку с тараканами! — Ты можешь не напоминать мне об этом? — Ну извини, я стараюсь как-то тебе помочь. Все? Ты успокоилась? Идти можешь? — А чего это ты меня выставляешь уже? Я понимаю, как ей непросто. Мне каждый раз после симуляции хочется прижать ее покрепче, чтобы она не боялась, чтобы не плакала. Все ее страхи, что Лекси проходила за эту неделю, вызывали очень бурную реакцию, оказывали на нее глубокое впечатление. Я так и не смог понять, сколько их у нее, но похоже, что много. Во всяком случае, за эту неделю не повторилось ни одного. — Лекси, — я подхожу к ней, обнимаю и глажу ее по голове, — детка, нам надо закончить сегодня с симуляцией, а вечером… Хочешь, пойдем, прогуляемся? Мне кажется, нам нужно немного развеяться, что скажешь? Она недоверчиво на меня смотрит и говорит осторожно: — Только давай не пойдем никуда, ни в какие кафе или подвалы, а просто погуляем по улице. Или в парк. — Я отведу тебя в одно местечко, нас там совершенно точно никто не найдет. Согласна? — я целую ее в губы, она заметно успокаивается и улыбается опять той своей теплой и лучистой улыбкой, а у меня снова становится неподъемно тяжело на душе. Как же нам со всем справиться?***
Мы сидим на балконе одной из башен Гранд Баллрума* и едим орешки, оглядывая вид на бывший Нави парк. — Красиво тут, наверное, было раньше. Это ведь парк развлечений, смотри, вон там колесо с кабинками, как ты думаешь, зачем оно? — Логично было бы предположить, что люди садились в эти кабинки и колесо крутилось. А они могли подняться наверх и посмотреть на город с высоты. Развлечение такое, видимо, — пожимаю я плечами. — Да, представляешь, так вот медленно едешь наверх, в кабинке, совсем один. Или вдвоем. Смотришь на город, так красиво! Я иногда представляю, что все-все-все здания целые, свет горит в окнах. В темноте это, наверное, красиво смотрится. Я, когда училась, в библиотеке Эрудиции смотрела старые журналы, еще довоенных времен. Там фотографии все истлевшие, но можно различить некоторые, так вот там были изображения городов, еще до разрушений! Алекс, ты их видел? — Я в Эрудиции не хожу в библиотеки. Там скучно. В Эрудиции есть много более интересных мест. — Бар, например, да? — усмехается Лекси, лукаво на меня поглядывая. — Ну не только. Подземные лаборатории, например, где испытывают новое оружие. — А ну да… Но вообще-то зря. Алекс, а я ведь видела этот парк до войны. Тут все было так волшебно красиво. Вон там было открытое кафе, там, где мы сейчас сидим, вон в том низком здании, был огромный банкетный зал, тут проводились свадьбы, дни рождения. Слева была пристань, по озеру ходили пароходы. Ты видел озеро на картинках, Алекс? — Видел, конечно. Но оно высохло. — А почему, как ты думаешь? — Эрудиты говорят — из-за оружия. Было такое оружие массового поражения, с большим выделением энергии. Небольшие водоемы, вроде этого озера, просто испаряются, возможно, оно было применено. Не зря же столько небоскребов разрушено, озеро и река пересохли, хотя подземные источники остались, ведь Дружелюбное озеро существует до сих пор. — Война… Все она унесла. Озеро, красоту, человеческие жизни. Все разрушает. Алекс, зачем люди вообще воюют? Неужели так сложно договориться? Ведь это так страшно, убивать ради доказательств своего превосходства или еще по какой причине. Мне иногда вот кажется, что мы все правильно делаем, ведь мы защищаемся, а они на нас нападают. А вот они, им что надо? Почему не жить так, ведь было очень хорошо, и в довоенные времена, и после битвы в Эрудиции, я помню, когда привели город в порядок, почти каждый месяц устраивали праздники с фейерверками, танцами. Люди были счастливы. Нет, я не понимаю! — Мы с отцом много говорили об этом, и в детстве, и уже во взрослой жизни, — задумчиво говорю я, щурясь от прохладного ветра. — Война обязательно нужна, вот только она должна быть не на эмоциях, каждому противостоянию необходима какая-то концепция. Либо это конкуренция — когда выживает более сильный вид, либо это нужно для снижения популяции. В рамках изучения военной истории, я наткнулся на интересный факт — были такие зверушки раньше, лемминги, они очень быстро размножались, так чтобы сократить свою популяцию, они собирались в группы и все вместе топились в водоемах, иначе им было не выжить, они просто-напросто сжирали все вокруг, и могла погибнуть целая популяция. Когда на земле было слишком много людей, а ресурсов мало, вот и случались войны. — Но это явно не наш случай, нас так мало, что мы просто на грани вымирания. — Да, когда популяция меньше миллиона, тут речь идет только о социальных проблемах общества. Нет причин воевать кроме передела власти, — задумчиво произношу я, собирая с широких перил камушки, и бросаю их вниз. — Особям, которые считают себя достойными, кажется, что именно они должны управлять. А на самом деле управлять должны те, кто умеет это делать. — Сложно управлять, как ты думаешь? — Лекси поворачивается ко мне всем корпусом и внимательно всматривается в мое лицо. — Сложно чего-то делать, не имея представления об этом. — Я опираюсь о перила балкона, повернувшись к Лекси в ответ и сминая в руках сигарету. — Если знаешь, то ничего сложного нет. Однако зачастую находятся те, кто думает, что знает больше, лучше, но на деле всего лишь хотят потешить свое самолюбие. От этого и возникают конфликты во власти. — А сейчас? Сейчас правильно, что идет война или нет? — Сейчас… — я прищуриваюсь и прикидываю, как же ей объяснить-то. — Сейчас чертовщина какая-то происходит, если честно. Таких войн в истории не было. Всякие были, люди убивали друг друга из-за того, что верят в разную муйню, из-за того, что принадлежат к определенным нациям, народностям. Ну как у нас фракции, только раньше были целые страны, вот они воевали, потому что конкурировали друг с другом по всяким причинам, от ресурсов до убеждений. Конфликты всегда были, есть и будут, и люди всегда будут решать их правом сильного, но сейчас… Я просто не могу объяснить. Меня не оставляет чувство, что все это искусственное, игра какая-то, вроде моделирования или симуляции. Сначала все было логично, есть те, кому не нравится правительство, так всегда будет, потом у них стало появляться оружие, появилась организация. Кому и зачем надо организовывать тех, кому не нравится мирная жизнь? Война ради войны? Или мы просто должны уничтожить друг друга, потому что мы кому-то явно мешаем. — Алекс… Ты что, думаешь есть кто-то еще? — Думаю. Иначе это все не имеет логичного объяснения. Есть кто-то кому нужен этот конфликт и кому не нужны тут мы. Но почему-то сразу скопом всех он уничтожить не может, а заставляет убивать нас друг друга. Мы с Виком в детстве часто играли в солдатиков, вот мне все это напоминает ту самую детскую игру, когда я начинаю побеждать, Вик выдумывает какое-нибудь супер-оружие и побеждает меня, тогда я выдумываю свое. И конца этой игре нет. Только вот в нашем случае… — Ты думаешь мы все погибнем? Черт, понесло меня опять, я ведь не хотел ей всего этого говорить, просто… Из-за последних событий, нападений, блядского Билли, лопнула пружина. Черт, черт, черт, пристрелить меня мало, блядь! — Нет. На самом деле не все так плохо. Давай больше не будем о войне, я и так ею сыт по горло. А ты знаешь что это за место для Бесстрашных? Ну вот этот парк, на который мы смотрим? — Что? — хитро прищурившись, будто ожидая от меня подвоха, спрашивает Лекси. — Ну, вообще-то, это очень известное место в истории Бесстрашия. Тут раньше захват флага проводили, тогда правила были проще некуда: надо было спрятать флаг, а другой команде его найти. Мои родители тут играли, отец был командиром и лидером, а мать его неофиткой. Так они и сошлись. — Лекси делает такие глаза, будто никто никогда не рассказывал ей эту историю. — Что, правда, что ли? Вот так все… — Она усаживается на парапет, опираясь на перила спиной, болтает ногами и хрустит орешками из пакета. — Да. Поэтому отец более чем спокойно отнесся к нам на полигоне. — Если это было спокойно, что же тогда беспокойно, — бурчит Лекси, заглядывая в свой пустеющий пакетик. — Алекс, а больше нет орешков? Или может, еще чего вкусненького? — Да полно всего! — Я подхватываю рюкзак и вынимаю из него деликатесы. — Вот, что я успел схватить на складе: сухарики, картофельные палочки, орехи в шоколаде, изюм в шоколаде, еще какая-то хрень в шоколаде и газировка. Ты что будешь? — Я все буду, особенно газировку, пить очень хочется. Значит, ты говоришь, твои родители сошлись во время инициации. А потом поженились? — Ну со временем, конечно, поженились. Они не очень-то любят говорить об этом, тогда как раз началась война, передел власти и было много чего, о чем хочется забыть, но, как ты сама видишь, они вместе до сих пор. — М-да… А у Матиаса? Я слышала его родители оба перешли из Отречения и поженились уже будучи Бесстрашными? Трис что, за Тобиасом сюда перешла? — Нет, они не знали друг друга в Отречении, познакомились уже в Бесстрашии. Тоже сошлись во время инициации. — Лекси усмехается, а я только пожимаю плечами. — Ты будешь смеяться, но родители Анишки… — Тоже сошлись во время инициации? — улыбнувшись сквозь нахмуренные брови, спрашивает Лекси. — И они все скопом не отменили дурацкий закон, не вступать с неофитками в отношения? — Да, не отменили, но и, как видишь, не особо-то и наказывают за это. — Надо же, какие тут, оказывается, складываются парочки, столько времени вместе. А родители Кева? Они не? — Нет, они сошлись в разведке. Но тоже, как видишь, уже больше двадцати лет вместе. — М-да… Здорово тут у вас. То есть у нас, да, теперь уже у нас. А я вот помню, как мой отец первый раз напился, и они с матерью поссорились тогда очень сильно, — Лекси вздохнула и отвернулась, глядя на темный город. — А знаешь, из-за чего? Я сережку потеряла. Мне только-только ушки прокололи, видимо, как-то не очень удачно, вот сережка и вывалилась. Отец заметил и, будучи в подпитии, стал орать, что мы бестолковые и расточительные. А мы, как назло, ну не можем найти эту чертову сережку. Так, мама на следующий день пошла в ювелирную лавку и заказала точно такую же, чтобы показать отцу, что вот, мол, мы нашли. И только тогда он перестал психовать. Но не помогло, мы уже потом поняли, то не в сережке дело, повод нужен был… — Лекси снова тяжело вздыхает, отворачивается, пытаясь спрятать свою грусть, а на меня просто ступор находит. Вот он выход! Точно, блядь! Я просто-напросто пойду и закажу такую же цепочку, и пусть Билли подавится ею! Пусть хоть в нос себе ее вставит! Господи… От облегчения у меня сжимает горло и становится нечем дышать. Я хватаю Лекси в охапку и прижимаю ее так сильно, что мне кажется слышу, как хрустнули ее косточки. — Алекс, ты чего? — удивленно спрашивает она. — Ничего. Просто ты самая лучшая! — я порывисто обнимаю ее и нахожу ее губы. Как же мне этого не хватало все это время! Она сплетает руки на моей шее, прижимается ко мне всем телом, и только сейчас я понимаю, это лучшее, что происходило со мной. — Так, Алекс, подожди… — Лекси отпихивает меня двумя руками и складывает их на груди. — Давай-ка начистоту. Всю эту неделю ты бегал от меня, ничего не говорил, а тут вдруг приглашаешь гулять, набрасываешься, опять ни слова не говоря. Знаешь, я не могу так, если ты мне совсем не доверяешь, я вообще не понимаю, зачем я тебе? Только для развлечения? Тогда ничего не выйдет, я так не хочу! Я обнимаю ее прямо так, со сложенными на груди руками. — Лекси, — говорю я ей в макушку, — у меня совершенно дурацкий характер. Веришь мне? Если у меня чего-то не ладится, я просто не могу с собой ничего поделать. А тут война, отец на передовой, мать с ума сходит, а я тут… Иногда что-то тяжким бременем висит у тебя на душе, и ты не знаешь, как быть дальше. А потом я понял, ни на что не променяю твой нежный взгляд, мне так его не хватает. — Не обманывай меня, у тебя на лице все написано! Тебя что-то угнетало все это время, а теперь ты как будто нашел выход! Алекс, мне не нравится все эти недомолвки, если ты не доверяешь мне, как я могу понять тебя? Я столько всего передумала за это время! — Лекс, ну прости меня, я… честное слово не думал, что ты так серьезно переживаешь. — Конечно, я серьезно переживаю, я не могу переживать несерьезно. Лучше открыто, начистоту все сказать, даже самое плохое, я пойму и не буду навязываться, на манер твоих… подружек! Я улыбаюсь во весь рот и подхватываю ее на руки. — Детка, ты что, серьезно думала, что я могу… расстаться с тобой? Ты себя видела, нет? Ты самое лучшее, что было со мной за последнее время, и ты думала, я могу от тебя вот так отказаться? — А что мне нужно было еще думать, если ты меня избегаешь, не приходишь, напиваешься, молчишь, отворачиваешься и на все вопросы только бровь свою натираешь и говоришь, что все в порядке? И это когда я точно знаю, что ты врешь при этом? — То есть, когда я бровь натираю, значит, я вру? А все мои проблемы из-за девок или пьянки? — уже откровенно потешаясь и глядя в ее необыкновенные глаза, спрашиваю, смеясь. — Насчет девок и пьянки не могу сказать, а вот бровь — явный признак. И глаза прячешь. — В разведку метишь, Лекс? — Пока только в снайперы, а там как пойдет. — Детка сладкая, я никогда не смогу от тебя отказаться добровольно. — Я ставлю ее на ноги и моя ладонь зарывается в ее волосы. — Ты совершенно невероятная, потрясающая, ты такая… — я притягиваю ее все ближе к своим губам, я уже чувствую ее осторожное дыхание на своем лице, но она упирается руками мне в грудь и отодвигается. — Никогда больше не делай так, — строго глядя на меня, говорит она. — Я не кукла, чтобы можно было играть моими чувствами. Хорошо ли, плохо ли, я все могу понять, а отталкивать меня не надо! — она старается нахмуриться, но в ней столько тепла, что, несмотря на холодину, я просто отогреваюсь в этом ее взгляде. — Я не сразу понял, что мое поведение ранит тебя, мне легче переживать плохое настроение в одиночку. — Это я тоже могу понять, но если бы ты сразу мне все вот это сказал, не было вот этой ужасной недели, когда я думала, что уже все кончено. Я снова притягиваю ее к себе, и она уже больше не сопротивляется, но и не обнимает меня. Глаза закрывает, поняв, видно, что они выдают ее с головой. Я наклоняюсь к ней, мои губы легонько дотрагиваются до ее щеки. Сердце разгоняется так сильно, что я слышу, будто оно стучит у меня где-то в ушах. Ее близость, ее восхитительный запах так дурманит, что подкашиваются ноги и становится невыносимо тяжело держать себя в руках. Что же я так непозволительно долго не прикасался к ней, ведь она так невообразимо хороша! — Детка, прости меня, я видел что делаю не то, но бывают моменты, когда нужно все как следует обдумать, — мои губы опускаются ниже, на шею, и я слышу как она, изо всех сил стараясь сдержаться, прерывисто вздыхает. — Лекси, ты такая сладкая, просто конфетка! Я так по тебе скучаю, я не могу без тебя… Возвращаюсь к ее губам. Глаза она так и не открывает, но уже чуть улыбается, значит, больше не злится. Поцелуй получается нежный и очень чувственный. Лекси, наконец, совсем оттаивает, обнимает меня, проходится нежными ладошками по плечам, забирается под одежду и проводит пальчиками по спине. Ч-ч-черт, ну как она так на меня действует, а? Надо срочно все сворачивать тут и вернуться в Бесстрашие. — О, Алекс… — шепчет она. — Боже… Я так хочу тебя, Солнце! На хуй Бесстрашие! — Лекси, — чуть прерывисто дыша, говорю ей в губы, — ты когда-нибудь занималась любовью на балконе? Она хихикает, а я уже расстегиваю ее игривую кофточку со множеством пуговичек…