Дани
Жизнь меняется просто кардинально и, вместе с симуляцией и пейзажами страха, в нее входят кошмары и бессонные ночи. Как ни уговаривает Матиас, как ни пытается смягчить симуляцию, я не могу избавиться от гнетущего чувства. Одно дело абстрактно чего-то бояться и совсем другое увидеть свой страх вполне конкретно, более того, запомнить его. Самым первым страхом, который я прошла, был страх темноты. На меня из темноты нападали всякие твари, гнались за мной, мне виделось, что я иду по длинному освещенному тоннелю и свет начинает гаснуть, и темнота наступает на меня, все ближе и ближе А потом начинается ад. Потом я оказываюсь в какой-то комнате, из которой я не могу выбраться, и понимаю, что дом горит. Мне надо вырваться, а я не могу, я слышу крики моих родных, они тоже заперты, а дверь не открывается. Мне теперь все это снится, я просыпаюсь от своих криков. У меня пропал аппетит. Особенно когда я прихожу в столовую, где уже в привычку вошло натыкаться на Роба. Он ничего не говорит, даже не здоровается, только ухмыляется и недобро на меня посматривает. Не хватало его еще в симуляции увидеть, вот тогда будет вообще полный набор! Он был на «сафари», следил за мной, теперь я в этом уверена. Его эта ухмылочка, у меня от нее мороз по коже. А потом Роб делает то, чего я так опасалась, — все-таки зажимает меня в одном из коридоров. Просто преграждает мне путь, оттесняет к стене и, опираясь о нее рукой, нависает надо мной всем своим весом. — А все-таки, Дани, что с тобой произошло? Отчего ты так прохладно встречаешь старых друзей? Неужели дело в нашем блистательном лидерском отпрыске? Неужто он обратил на тебя свое неземное внимание? А он уже знает, какая ты шлюшка? Может ему поведать? — я чувствую исходящий от него запах алкоголя — ну ясно, на подвиги потянуло. — Послушай меня внимательно, Роб. Ты как, способен адекватно воспринимать информацию? — я щелкаю у него перед носом пальцами, а он хватает меня за руку, которую я немедленно вырываю. — Я уже не та Даниэль Клейтон, что была три года назад, ясно? Я не та робкая Эрудитка, что купилась на самовлюбленного болвана и его сладкие речи. Я почти Бесстрашная, и если ты откроешь свой хавальник и протянешь ко мне еще свои грабли, я не постесняюсь применить все то, чему научили меня мои командиры! — Зря ты так, Дани, — дыша на меня перегаром, шипит Роб. — Я ведь многое могу рассказать о тебе. Ты можешь перейти в другую фракцию, но ведь пизда-то с тобой осталась, я уверен, все такая же ненасытная, — его рука проходится между ног, а меня передергивает от отвращения. Колено само собой врезается ему в пах, и он сгибается, скрипя зубами от боли. — Ты поаккуратнее, Роби, а то у меня пизда, может, и осталась, а вот ты свой хуй можешь потерять, после того, как всех зубов лишишься. — Сука ты ебливая! — все еще не оправившись, сдавленно стонет Роб. — Встретила бы меня поласковее, мои знания так со мной и остались бы. А теперь… ходи и оглядывайся, сучка. Я разворачиваюсь и бегу в общагу. Впервые за все это время страхи в симуляции кажутся мне обычной страшилкой.***
— Дани, что с тобой происходит? — чуть скосив на меня глаза, спрашивает Матиас, а я лишь утыкаюсь ему в подмышку носом. В темноте комнаты видны лишь наши сплетенные силуэты, моя рука покоится на его животе, он обнимает меня, тесно к себе прижимая, и мне так хорошо, так уютно и прекрасно, что лучше и быть не может. И не хочется вспоминать о том, что завтра опять пейзажи, что Роби провожает меня недобрыми взглядами. Не могу я Мату сознаться, что у меня на душе кошки скребут, я же Бесстрашная. А ему другие не нужны. Поднимаюсь на локте и рассматриваю его лицо. В который раз посещает мысль, какой же он красавчик. Огромный, даже выше Алекса, темные глаза смотрят внимательно и строго. Я, когда его первый раз увидела, думала это кто-то из старших. Он смотрится взрослее Алекса и Кевина, у меня даже и мысли не возникло, что у него может не быть девушки, я вообще думала, что он уже женат. Эта мысль отчего-то вдруг кажется забавной, и я тихо хихикаю, утыкаясь ему в грудь. — А чего смешного ты во мне разглядела? — когда он улыбается, у него становится совершенно беззащитный вид, поэтому-то на людях он позволяет себе только ухмылки. Матиас поднимается на локте, заставляя меня откинуться, на спину, и сам пристально на меня смотрит, нависая надо мной. Как же он хорош, мне просто не верится, что это я, вот тут, лежу у него в постели, а его темные, внимательные глаза рассматривают меня чуть ли не тревожно. А эти по девчачьи пухлые губы я только что исступленно целовала, когда он дарил мне самые незабываемые ощущения… Это, наверное, не со мной происходит. — Может, расскажешь мне? Это все из-за пейзажей? Никак не справишься со своими страхами? — Да все нормально, Мат, чего ты всполошился? Мне вот идти надо, — тяну я, лениво потягиваясь, выставляя из-под одеяла грудь. Мат немедленно на это реагирует, прикасаясь к ней губами и срывая мой чуть слышный, игривый стон. — Да не пущу я тебя никуда, — говорит он мне куда-то в солнечные сплетение, — рано еще. Время детское. — Ночевать все равно надо в общаге. Иначе… — его губы спускаются все ниже, и тело неизменно откликается на ласку, выгибается, прося, требуя, забирая. — Ну что иначе? — недовольно бурчит он, не прекращая свою сладкую пытку. — У вас, кажется, из переходников все девицы пристроены, кому за вашей добродетелью следить? Я уже ничего ему не отвечаю, всецело отдаваясь наслаждению. Никогда и ничего подобного я не испытывала и, наверное, не испытаю. Как быстро надоест этому красавчику играть благородного принца, как скоро он бросит меня, как это обычно бывает? Мне так хочется раствориться в нем полностью, отдать всю себя ему, сказать, как сильно я успела к нему привязаться за это время! Но я не буду этого всего делать. Скоро конец инициации и конец сказки. Поэтому я просто буду наслаждаться мгновением. Здесь и сейчас! Мат резко поднимается и переворачивает меня на живот, приминая сверху своим телом, обводит языком ухо, и мое тело изгибается, открываясь ему навстречу.***
…Матиас нежно целует мою щеку, спускаясь ниже, на плечо, проводит по нему губами и изо всех сил старается сдерживать загнанное дыхание. А я не стараюсь. Мне так хорошо, что даже думать ни о чем не хочется, кроме того, что этот парень просто охуителен. В горле немного першит — наверное, не стоило так громко кричать, но я не могу себя контролировать. Мне просто безумно хорошо. Он переворачивается на спину, утягивая меня за собой, я опять кладу голову ему на грудь и слышу, как его сердце выстукивает разогнанный ритм удовольствия. Матиас, если бы ты только на минуточку мог представить себе, как мне прекрасно с тобой! Ты просто как наркотик, когда ты меня бросишь, у меня, наверное, настоящая ломка будет. — Блин, Дани, да что это такое? Ты меня начинаешь пугать уже! То избегаешь меня, прячешься, то приходишь и дрожащими руками срываешь с меня одежду, отдаваясь как в последний раз, то смотришь на меня, будто прощаешься! Может, скажешь, что с тобой все-таки происходит? Поверь, я могу найти выход почти из любого дерьма! — Да все нормально, правда. Не волнуйся, просто… Инициация сложная, и вообще… Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были проблемы. А если мы будем прилюдно обниматься, то они точно будут, ты же знаешь. Так что… Мне просто очень хорошо с тобой. И совсем не хочется уходить, но надо. Я чмокаю его в щеку и начинаю собираться под его настороженным взглядом. Вот интересно, если он дивергент, это распространяется на его проницательность? А вдруг дивергенты мысли читают, просто никому об этом не говорят? Или будущее видят. Блин, надо срочно о чем-нибудь другом подумать. Но я не могу. — Так, а ну-ка, иди сюда, — он перехватывает мою руку, и тянет меня обратно на кровать. — Я тебя никуда не отпущу, пока ты мне не скажешь причину своего беспокойства. Любую, как бы глупо или плохо она ни выглядела, я должен знать, Дани. Иначе я не смогу помочь ни тебе, ни себе. Я глажу его по щеке и тяжело вздыхаю. Ну что я могу ему сказать? Что мне каждую секундочку, когда он рядом, хочется прижиматься к нему, вдыхать его запах? Что самые лучшие минуты своей жизни я провожу только когда он меня обнимает, ласкает, затягивает еще больше в пучину чувств?.. Что я безудержно, совершенно безнадежно и неотвратимо влюбляюсь, просто, как в пропасть падаю? Если ты умеешь читать мысли, прочти эти, пожалуйста, не заставляй меня все это произносить! Что я больше всего на свете боюсь, что Роб откроет свой поганый рот и тогда все начнут показывать на меня пальцем и говорить, что я шлюха. Хотя… Кого этим удивишь в Бесстрашии? Но все равно, противно, что ни говори! Пока все эти мысли проносятся в моей голове, во взгляде Мата мелькает что-то таинственное, он склоняется и целует меня. Прижимая так, будто я… Не знаю как сказать, будто я… драгоценность. И черт возьми, еб твою мать, мне приятно, до чертиков приятно! — Мы со всем справимся, Дань, даже и не думай переживать. Пока мы вместе, мы со всем справимся, ведь так? — Да, так, — я целую его в ответ, а на душе и хорошо и тяжко. Остановись мгновение, ты прекрасно. — Мат, а что у тебя написано вокруг знаков фракций, на спине? Если он и удивляется, то вида не подает, даже бровью не ведет. Только смотрит на меня еще внимательнее, если это возможно. У Матиаса между лопаток все знаки фракций сплетены в круг, и каждый круг, в который заключен знак, не просто линия, а надпись. И язык какой-то непонятный. А выше сплетенных знаков, еще одна надпись. Издалека это выглядит как просто знаки фракций в круге, но если присмотреться, то можно различить слова и буквы. — Это латынь, мертвый язык, им никто не пользуется уже давно. Но он есть. Как и мы на этой земле. Человечество почти вымерло, но мы существуем, живем. Мне показалось это символично. Хочешь узнать что означают надписи? Я киваю, а он садится ко мне спиной. Я вновь вижу черную вязь, трогаю ее пальцами. — Там, где знак Бесстрашия написано Aetate fruere, mobili cursu fugit. Это означает «Пользуйся жизнью, она так быстротечна», неудивительно, правда? Отречение опоясывает надпись Amicos res secundae parant, adversae probant. — «Друзей создает счастье, несчастье испытывает их». Эрудиция — Aut viam inveniam, aut faciam. — «Или найди дорогу, или проложи ее сам.» Это, наверное, не надо объяснять? Esse quam videri. — «Быть, а не казаться». — это для Дружелюбия. Искренность: Etiam innocentes cogit mentiri dolor. — «Боль заставляет лгать даже невинных». Это постулаты, которые мы не должны забывать, общаясь с членами разных фракций. — А большой круг? Который вокруг всего рисунка идет? Там что написано? Он поворачивается ко мне, заключает меня в объятия и, глядя мне прямо в глаза, говорит тихим, низким, чарующим голосом: — А там написана квинтэссенция дивергенции. Beatitudo nоn est virtutis praemium, sed ipsa virtus — «Счастье не награда за доблесть, но само является доблестью». Счастье — это не то, что можно контролировать, оно просто есть, и для того, чтобы его чувствовать, не нужно быть кем-то особенным, нужно просто впустить его в себя и не бояться его. Никогда не бойся приблизиться к счастью, Дани. Я целую его и думаю, правильно я из Эрудиции ушла. Мне там совершенно делать нечего. Однако все это прекрасно, но уходить все равно надо. Матиас хочет идти меня провожать, но я насилу его от этого отговорила. Уж как-нибудь до общаги с жилого этажа я спущусь без приключений.