Алексис
В баре Эрудиции куча народу, звон бутылок, громкая музыка, под которую выплясывают уже изрядно подвыпившие Бесстрашные, прибывшие сюда отмечать окончание нашей инициации. Да, у нас праздник! Самое настоящее бесшабашное торжество — мы стали Бесстрашными! Эйфория полностью вышибает усталость и напряжение последних дней, разливаясь по телу теплыми лучами. Капелька алкоголя гуляет в крови искрящим восторгом, сплавляясь с другим самозабвенном упоением от одной мысли, что нам с Алексом больше не придется скрываться, и я могу открыто целовать любимого мужчину, когда мне вздумается и захочется. Он улыбается, как всегда лукаво и заразительно, прищурив шальные от удовольствия глаза, пряча за ресницами завораживающий блеск стали. Широкая ладонь властно притягивает меня к сильному телу, чтобы никакой малоприятный субъект не посмел и подумать подвалить с самыми неблагородными намерениями. Я жмусь бочком к Алексу, практически жмурясь от блаженства, тону в затапливаем меня, всепоглощающим ощущении счастья, целую его во вкусно пахнущую, выбритую щеку. Люблю тебя! Жаль, словами не передать, что я чувствую, когда ты рядом, когда мы одно целое. — Алекс, хватит вам уже обжиматься, пусти Лекс со мной танцевать, — подлетает к нам маленький тайфунчик, сверкая голубыми глазищами на всё помещение. — Давай, потом помилуетесь, дохуя времени еще до твоего отъезда, а то меня блевать тянет от его довольной блудливой рожи, — вопит Нишка, вцепившись в мою руку, как доберман, и тянет к танцполу. — Языки свои раздвоенные попрячьте только! Ясно? Нишка, тебя это в первую очередь касается! — делая суровое лицо, ухмыляется Алекс, нацепляя маску надменного командира. — Как скажешь, любимый, — покладисто выдает эта неугомонная, озаряясь ехидной улыбочкой до ушей. — Всего лишь парочка идиотов прищемит свои яйца коленями, не больше, — Ани ржет, утаскивая меня в толпу скачущих людей, распихивая всех локтями и снова окинув взглядом с головы до ног, удовлетворенно кивает. — Ну, блядь, красотка, не зря столько фуфырились, и правильно ты платье не надела, так в сто раз лучше! — Не везет мне на платья, Ниш. Что в Дружелюбии, что в Искренности в заваруху попала. И драться не удобно. Случись чего, опять порву. Уж лучше так, да и привычнее в двойке. — Ох, ёбт твою, тебе точно кто-то доплачивает за идиотизм. Расслабься и получай удовольствие, у тебя праздник, ты его заслужила. Инициация эта пиздоблядская позади, от вас с Алексом теперь все отъебуться. А еще, на тебя пялится какой-то хренов Эрудит. — Да и пусть, мне-то что, — отмахиваюсь я, впадая в какой-то первобытный кураж. Анишка права, кто бы что не думал, а я все свои силы вкладывала в тренировки и вкалывала до упаду, чтобы пройти инициацию достойно, но и если бы Алекс мне не помогал, разъясняя основы рукопашного боя, и терпеливо не занимался со мной почти каждое утро, и не научил плавать, и не поощрял мои порывы на стрельбищах. Да и вообще всё, чему я научилась, это его заслуга. Именно он разглядел во мне что-то, заставляя поверить в собственные силы, открывал во мне новые грани, словно вливая в мою кровь Бесстрашие, верил в меня. Как бы Алекс не фыркал на то, что его приставили к неофитам и что он не умеет обучать, а инструктор из него вышел отменный, хоть и слишком жесткий, но без этого сейчас никак. По-другому, мы не сможем бороться и выжить в этой войне. Нет, ничто сегодня не омрачит моего настроения. Сегодня я буду счастливой и веселой! Музыка гремит на всю катушку, рубя слух зажигательными битами и писком бывших неофитов. Шумно до того, что закладывает уши. Напрыгавшись до одурения, надурачившись от души с ребятами, затеявшими снова какое-то хитрое пари с Чеширой, мы угораем над несчастной физиономией Энтони, проигравшим в споре Хейли одну свою бровь, которую та, с маниакальным упорством выщипывает прямо на танцполе, вооружившись щипчиками из чьей-то косметички. Но сконфуженная моська Грега сияет лампочкой, получив за мучения смачный поцелуй в щеку. Ларри с Грейс вообще не отлипают друг от друга. Урожденные Бесстрашные затевают состязание на время по количеству вылаканных бутылок пива, того и гляди скоро лопнут животы. Даже хмурая мурзилка Уеллнера сегодня довольная, подозреваю, это от того, что под его рукой плотно устроилась Джесси, на которую он бросает теплые взгляды. И сопит забавно так, будто ребенок. Да еще и с простодушным видом таким, что донельзя. А-ай! Мой ми-ми-ми-дозиметр сейчас лопнет от умиления. Мирд ржет сивым мерином, закинув на плечо Рори, устроив против Стена и Фокси беззлобную толкучку. Анишка с громким воплем запрыгивает на каргашки к Вику, подключившись ко всеобщему безумию. Дани только не видно, небось с Матиасом обнимается. Им и так нелегко — из-за нападения на Дани Мат теперь может пойти под трибунал, так еще тоже приходилось скрываться от лидера до конца инициации, а теперь отрываются. Пусть хоть немножечко забудут о проблемах, они это заслужили. Удрав с танцулек на передышку, пока Алекс толкает свой командирский тост, а я пристраиваюсь возле барной стойки, ожидая, когда же Солнце уже накурится, и, может, удастся уговорить его по-тихому сбежать отсюда. Мы так давно не были вместе, виделись только урывками, на тренировках, из-за всех этих глупых запретов, а я так соскучилась по нему, что желание побыть наедине зашкаливает все допустимые нормы. Ох, уж, это сердце! Пляшущее в диком танце и голова кружится от опьяняющего предвкушения. — Ну и хрена ты тут засела, а? — орет подлетевшая Ани, что я подпрыгиваю от неожиданности. — Сабантуй продолжается! И, кстати, тот Эрудит сейчас все моргалки просмотрит на тебя. Лекс, может, ты знаешь этого придурка? — Да о ком ты… Я оборачиваюсь, обводя взглядом помещение, пытаясь высмотреть того человека, о ком всё втирает мне Нишка, и останавливаюсь на небольшой кучке Эрудитов, приткнувшихся к угловому столику. Вдруг один из парней, смотрящих в нашу сторону, улыбается. И что-то такое знакомое проскакивает в этой чуть смущенной улыбке, заставляя меня приглядеться, а потом я практически столбенею, и память услужливо начинает листать перед глазами картинки прошлой жизни…11 лет назад
Громко хлопает входная дверь, что-то с грохотом валится на пол. Мама, порхавшая по кухне, еще секунду назад спокойная и разрумянившаяся от жара, исходящего от плиты, резко бледнеет и стискивает в пальцах полотенце, прикладывая руки к груди так, что видно, как побелели костяшки. — Лекси, поиграй в детской, ладно? — она быстро хватает меня за руку и буквально заталкивает в комнату. — Только не выходи оттуда, пока я тебя не позову. Слышишь, меня? Не выходи! — и дверь перед моим лицом закрывается, а следом слышится звук бьющегося стекла — это одна из маминых вазочек, стоящая на тумбочке в прихожей, со звоном рассыпается на осколки. Отец дома. Сердечко отчаянно заходится в груди от страха. Если мама говорит не выходить из комнаты, значит, случится что-то плохое. Я сажусь на кровать, подобрав ноги, обнимаю большого плюшевого медведя, утыкаясь в него лицом и вздрагивая от каждого гневного восклицания отца. Хоть мама и закрыла двери плотно, но это мало спасает. Папа последнее время очень часто приходит злой и чем-то сильно раздраженный, а я уже знаю, что если он так злится, то от него пахнет неприятной гадостью, которая хранится в стеклянных бутылках. Один раз я нечаянно разбила такую, и папа оттаскал меня за волосы так, что голова болела еще два дня. А еще он будет обзываться, ругать нас, а может и драться. А крики становятся всё громче и громче, и я затыкаю ладонями уши, наивно полагая, что если я не буду их слышать, то и не будет так страшно. За дверью что-то падает, причем, уже далеко не в первый раз, потом снова разбивается — по звукам окно, не меньше, а затем раздается такой чудовищный крик, что паника ошпаривает все тело, призвав его съёжиться, а уже несдержанные слезы катятся крупным горохом по щекам. Я вскакиваю на ноги и несусь к двери, потому что там мама плачет и кричит. Голоса раздаются из кухни, куда я захожу и вижу вжавшуюся в стену маму. Алый след на ее щеке говорит о том, что папа успел ее ударить. Ее взгляд, обращенный ко мне, зажигается беспокойством, который сменяется еще большим страхом, смешанным со стыдом и паникой, когда я с плачем висну на вновь замахнувшейся отцовской руке. — Не надо, папочка, не надо… Я что-то бессвязно кричу, прошу его остановиться, но он с легкостью отталкивает меня, а я не могу ничего поделать, не могу с ним справиться и уже несусь к входной двери, прямо босяком, по стеклам от разбитой вазочки, оставляя красные кляксы на полу. — Куда? А ну, стой! Дрянь! — угрожающе летит мне в спину, когда я выскакиваю на темную площадку, подбегаю к соседней квартире и начинаю судорожно барабанить по двери кулаками. Со всей силы. Потому что если он догонит, мне не поздоровится. Слезы щиплют глаза, застилают взор, а я всё стучу и стучу, бескрайне надеясь, что Уиттлы дома. Дверь, наконец, открывается, яркий свет из прихожей освещает кусок площадки и зареванную меня, беспомощно размазывающую слезы по щекам. — Малявка, ты чего… Опять? — осекается мальчишечий голос, и чужая рука ухватывает мою ладонь, втягивая в помещение. — Ма-а-ам, вызывай охрану, Лекс прибежала! — орет мой спаситель вглубь квартиры, откуда уже показывается миссис Уиттл. Охая и вскидывая руками, она начинает нажимать кнопки на коммуникаторе, попутно показывая сыну на пол, где красуются красные следы от пореза на пятке, отправляя нас в ванную, чтобы заклеить рану пластырем. Сама она выскальзывает за дверь, направляясь в нашу квартиру, откуда слышатся звуки скандала, матершина и страшный грохот. Такой страшный, что я еще пуще захожусь рыданиями. — Ну-ну, успокойся, щипать не будет, — словно я захлебываюсь слезами из-за того, что он льет мне на пятку перекись. — Сюда он не зайдет, сейчас прибудет охрана, и он угомонится. А может, его даже увезут и посадят в камеру. А когда я вырасту, я побью его, обещаю, и больше он никогда тебя не обидит. Хорошо? — важно и по-взрослому тянет Томас Уиттл, мой сосед и друг, почти спаситель, как будто ему не десять лет, а намного больше, по-свойски вытирая мой нос. — Так, нога твоя в порядке, а теперь пошли играть в приставку. Пойдешь? — я киваю, икая между вздохами, а Томас берет меня за руку и ведет в комнату, усаживает на диван и включает какую-то совсем детскую, девчачью игру, специально для меня, чтобы отвлечь внимание от всего произошедшего. Дети быстро забываются, и уже через полчаса я начинаю улыбаться и беззаботно смеяться, поглощая с другом конфеты, прекрасно осознавая, что отец сюда точно не войдет, не станет кричать и драться. В их доме я могу чувствовать себя в безопасности. Смеяться, спокойно спать и надеяться на лучшее. Из воспоминаний я выныриваю от несильного тычка Ани в бок, медленно осознавая, что так и стою, не шевелясь, глядя во все глаза на повзрослевшего Томаса. Он понимает, что я его узнала, и уже вовсю улыбается, направляясь ко мне, что удержаться на месте просто невозможно. Я кидаюсь к нему навстречу, в груди бушует ураганом неудержимая радость с нескрываемым восторгом, и когда он раскидывает свои руки, чтобы обнять, я прыгаю ему на шею. Том хохочет, а я стискиваю его руками, никак до конца не в силах поверить, что это действительно он. Только не реветь, не реветь! Но это же он, точно он. Томас, мой друг детства, живший по соседству, к которому я сбегала от неадекватного родителя. Который всегда поддерживал меня, в самых тяжелых моментах жизни. Мы не виделись три года, с тех самых пор, как он перешел в Эрудицию. — Это ты! Том, это правда ты! Как же я рада! — Конечно я, Лекс. Ты Бесстрашная? — шепчет он, посмеиваясь, а я до сих пор не могу поверить, что это всё по-настоящему. — Я слышал, что ты перешла, но не верил, а оказывается… Грубый рывок оттаскивает меня одним движением от Томаса, и следующее, что я вижу, это перекошенное от ярости лицо Алекса, с совершенно безумными глазами, застывшими холодным льдом. Он хватает его за химо и просто тащит куда-то, а потом звуки потасовки, гневные крики, запах алкоголя, грохот и звон бьющегося стекла опрокидывают мое сознание в адскую панику.