Алекс
Я уже говорил, что терпеть не могу официальные визиты? Говорил? Нет? Ну ничего, еще скажу, и не раз, вашу мать! Идиотский костюм, ну на хрена это выдумали? Почему ходить в штаб-квартиру Искренности надо обязательно в деловом костюме, а не в обычной форме Бесстрашия? Какого хрена? Ненавижу костюмы, мне в них плохо, душно, неудобно… Черт, ну почему нельзя просто приехать к Блеку, как я приезжаю к Джоанне, почему надо обязательно записываться чуть ли не за неделю, а потом еще полдня куковать в приемной под томными взглядами секретарш. Так хочется сложить руки на груди, но я не могу нормально согнуть их в пиджаке. Чувствую себя ебаным Искренним, белой, блядь, рубашки не хватает. Единственное, что меня от них отличает, это полностью черный цвет и туннели в ушах. Ну еще выбритый затылок и виски — Искренние такое не носят. Секретарша уже не знает, что бы еще выдумать, чтобы затеять со мной разговор, а меня от раздражения просто выносит. — Даже не зна-а-аю, что вам еще предложи-и-ить, — вытягивая зачем-то слова и томно поводя глазами, произносит это женское недоразумение. — Может быть, вы лимона-а-аду хотите? — Я хочу, чтобы от меня все отъебались! — рявкаю я на нее, и она обиженно от меня отворачивается, бормоча себе под нос, что с этими Бесстрашными вечно проблемы. Бля, скорее бы Блек перестал кочевряжиться и принял меня, потому что полдня уже прошло, а потом еще полдня ждать справку на моих подопечных. Наконец, когда Блеку надоело выебываться, а я уже просто терпеть не мог его секретаршу, что, впрочем, вполне взаимно, я оказываюсь у него в кабинете и излагаю свою просьбу. — Уеллнер — я еще понимаю, а вот Громли и Плейсед… Совершенно не могу взять в толк, зачем тебе на них может быть нужна справка. — Почему, Вэн? Я набираю людей в особую группу, мне нужна вся информация, так как эти люди, скорее всего, будут работать под прикрытием… — Да ты что, Алекс, совсем упоролся? Какая особая группа для Громли? Да он вас всех положит там где-нибудь, а потом скажет, что это была самооборона! — Даже так? Тогда с этого момента поподробнее, пожалуйста. — Аарону было пятнадцать, когда его обвинили в изнасиловании и покушении на убийство, — охотно принимается рассказывать Вэстон, перекладывая на столе бумажки. — Его родители повернули все так, что родители девчонки еще были приговорены к штрафу и общественным работам на год. Они хорошие адвокаты, поверь мне. В Бесстрашие они его тоже не просто так пихнули. Он ребенка сбил, когда гонял с пацанами на мотоциклах. Не насмерть, не напрягайся, обошлось, но родители решили, что ему будет безопаснее в другой фракции. Как он там, кстати, справляется? — Ему не стать Бесстрашным в том смысле, в котором принято об этом говорить, — стараясь сохранить беспристрастность, отвечаю я Блеку. — Уже сейчас видно, что он всего лишь облачился в нашу форму. Посмотрим, что будет дальше. Ну, а Плейсед? С ней-то что не так? — С ней все не так. — О да, парень, в самую точку! — Начать с того, что Фред Плейсед ветеран, и по этому счастливому поводу спился окончательно. Да, ты должен был его видеть, он приходил к вам на родительский день! — Я-то, конечно, киваю, не говорить же Блеку, что я сам был пьян до отключки в тот день. — Бесстрашные его скрутили и выкинули из штаб-квартиры, он тут еще разорялся потом несколько дней, все порывался какие-то жалобы куда-то писать, пока я лично не пригрозил его посадить в карцер на пару деньков, если он не успокоится. Очень невоздержанный и скандальный тип. — М-да… А я-то удивлялся, почему Лекси такая… непримиримая. — Откуда ты так хорошо их знаешь? Они тебе родственниками не приходятся? — Нет, — качает головой Вэн. — Пока Фред не спился, он был неплохим адвокатом, и семья у них была образцовая, пока Саманта, его жена, не сбежала, не выдержав его пьянок и побоев. К другому. И тогда его понесло. А так как Алексис осталась с ним, то все колотушки и зуботычины приходились ей… — Ч-ч-черт, вот же блядь! — Любимым его делом было надраться и, пока дочурка его транспортирует до дома, пару раз оттаскать ее за волосы, желательно так, чтобы видело побольше народу… — Ну, охуенно. Просто заебись, блядь! — А потом она не выдержала и тоже сбежала в Бесстрашие. А что, Лекси тоже в особую группу метит или ты просто, для себя лично, интересуешься? — У Алексис есть потенциал, — как можно спокойнее отвечаю я. — Лидеры тоже со мной согласны. Она выдвинута на спецобучение, пока не могу сказать, по какому направлению. В официальном запросе все указано, Вэн, я не стал бы заморачиваться, если бы дело касалось личного интереса. Просто связался бы с тобой через коммуникатор. Отец-алкоголик — это вся информация? Или еще что-то есть? — Ну, вообще-то… Не знаю даже, как сказать. — Темные глаза Вэстона быстро и пытливо пробегаются по моему лицу, выискивая признаки личной заинтересованности. В принципе, ничего такого в этом нет, но я упорно делаю безразличный вид. — Говори, Вэн, я должен знать абсолютно все. Насчет Громли я понял, ему даже с фонарем не светит, а что насчет Плейсед? Она тоже кого-то замочила и сбежала в Бесстрашие? — Да нет, на самом деле, все гораздо прозаичнее. Не знаю, нужна ли такая информация для спецобучения, да и то на уровне слухов все. — Бля-я, как же бесят эти Искренние с их словоблудством. Ну почему бы не взять и не сказать просто, без предисловий… — Была у нее связь тут… С одним типом. Алекс, я только прошу. Все это несколько интимно, знаешь, в официальной справке этого не будет, я это знаю только потому, что близко знаком с семьей коллеги, и… — Вот такое бла-бла-бла еще минут на двадцать! Короче, выясняется, что у Алексис тут был парень. Аж целый! Все вот эти предисловия только к тому, чтобы сказать мне, что у нее тут парень был. Блядь! И что он плохо поступил с ней, посмеявшись над ее чувствами, и все такое. Ну понятно, как я и предполагал, неудачные отношения, вот чего она такая колючая. И непримиримая. Да еще и папашка алкаш, а матери не до нее… Ясно. Все не просто. И волосы еще эти… А я сомневался, стоит или не стоит откровенничать с ней. Хорошо, что мы поговорили, иначе… Что иначе? Иначе она бы меня не поцеловала? А какие у нее были варианты? При воспоминании о поцелуе мысли совсем разлетаются, Вэн все еще что-то бормочет, а я уже весь там, на том ринге, с Алексис. Какая же она… Черт, вот же! Зря она, конечно, мне ответила, ой, зря! Но как же это было… — Алекс! Алекс! Ты слышишь, что я говорю? — Да, Вэн, продолжай! — Что продолжать? Я уже все сказал, а ты сидишь и в одну точку пялишься! Я говорю, что Алексис не собиралась переходить в другую фракцию, я был очень удивлен, что она перешла, да еще в Бесстрашие, да еще накануне войны… Все здесь посчитали, что она решила покончить жизнь самоубийством. А ты что скажешь? — Я скажу, что Алексис Плейсед настоящая Бесстрашная. Уж можешь мне поверить. И она пройдет спецобучение, даже если мне самому придется ее обучать. Она очень талантливая, сильная и смелая. Так можешь и передать «всем здесь». А скажи еще раз, как там имя ее парня? — Имя ее бывшего парня Риверс Свилсен. Он как раз проходит инициацию, ты ведь знаешь, как у нас ее проходят? Ну, он все и рассказал как на духу. — Вы ведь ведете запись всех исповедей? — Блек отводит взгляд. — Да ладно, Вэн, все процессы, казни и исповеди есть в записи, кому угодно можешь заливать, только не мне. Дай мне файл. Мне нужно взглянуть. — Алекс. Ты же знаешь, это против правил… — Правила нужны, чтобы их нарушать. Ты сможешь обратиться ко мне, когда пожелаешь, Вэстон. Я прошу. Это моя личная просьба. Блек поджимает губы и укоризненно на меня смотрит. — Ладно. Только придется подождать. Пока база данных его найдет, это займет минут несколько. Чем же наша Алексис тебя так покорила, Алекс? Кстати, она твоя тезка! Что, понравилась девочка? — Девочка ничего, — в тон ему отвечаю я. Вот же придурок, будет он сверкать на меня своими масляными глазками. — А уж винтовка у нее в руках вообще творит чудеса. Эта девочка, если научится держать язык за зубами, мыши в глаз попадет играючи, ясно? Она в своей группе лучшая по стрельбе, а ты знаешь, какие у нас проблемы воспитать хорошего снайпера. Блек кивает, да только я вижу, он для себя уже все решил. Ну и хуй с ним, главное, чтобы файл дал посмотреть. Уж не знаю, какого хрена я во все это ввязываюсь и что за интерес у меня пялиться на ее бывшего парня, да только впервые его увидев, я понимаю, что с удовольствием врезал бы ему по его смазливой, слащавой, гнусной роже. Какой отвратительный и мерзкий тип. С презрительной ухмылкой он поведал, что ему очень понравилась девчонка и он решил ее трахнуть. В принципе, так сказать, не плохое желание, да вот только отчего-то руки сжимаются в кулаки и челюсть разжать становится все труднее. А тип на экране вещает и вещает, даже не смущается ни на секунду. Ну что ж, все ясно. Блек что-то говорит, а у меня в голове какой-то неудобоваримый компот из самых разнообразных, не поддающихся идентификации эмоций. В рассказе этого подонка не было ничего такого, чего я не делал бы с девицами. Это что получается, я такой же козел и чмо? Ну охуеть просто! А Лекси? Она любила его? Он говорит, что да. Интересно, она до сих пор его любит? Все дело в том, что Алексис очень сильно, просто категорически отличается от девушек в Бесстрашии. Даже переходники обычно готовятся к этому, заранее изучают обычаи и порядки фракции и, в принципе, уже готовы к тем отношениям, что им могут предложить. Алексис из разряда девиц, верящих в чудо, и все время этого чуда наивно ждет. Я принял ее сначала за обычную шлюшку, которая знает себе цену и просто непрерывно ее набивает. Теперь я вижу, что она просто верит в сказки. И колючая она оттого, что всякие придурки ее этих иллюзий лишают. М-да, а на придурков ей везет: сначала вот этот слащавый уебан Свилсен, теперь вот я… И не надо было ей отвечать мне на ринге… — О чем вы больше всего жалеете? — задает на голограмме вопрос испытатель. — О чем жалею? — переспрашивает Свилсен с ухмылкой. — Жалею о том, что когда Алексис сказала, что любит меня, я сказал, что у меня нет к ней чувств. Надо было ей соврать, чтобы продолжать с ней отношения, а я лишь посмеялся и сказал, что хотел неприступную девчонку. Она обиделась и ушла, а можно было ее… — Достаточно, — яростно прерывает испытатель Свилсена. Не хотел бы я такую работенку: сколько говна можно наслушаться в течение всего лишь одного дня, что окажешься в нем по маковку. — Занятный типчик… — Голограмма заканчивается, и я поворачиваюсь к Блеку. — Он как? Справляется с инициацией? — Ну да, в принципе, самым сложным в ней является сыворотка правды, а он ее успешно прошел, так что сейчас он помогает адвокатам в суде, а что? — Да нет, ничего. Так что, Вэн, когда будут готовы официальные справки? Сколько мне ждать? — Так, запрос был час назад, ну где-то к вечеру, часов через несколько. Ты можешь пока либо съездить домой, либо подождать у нас. — Я подожду, мне нравятся у вас пабы. Спасибо тебе, Вэн, я твой должник. — Да ладно тебе, Алекс, сочтемся. Девчонку не обижай там. — Я отвечаю ему ухмылкой на его зубоскальство. Надо еще заглянуть к Лидии, проведать, как там она оправилась от шока после убийства помощницы, и сделать еще одно дельце. Личного плана.***
Свилсена я нашел в зале суда, как раз подходил к концу какой-то открытый гражданский процесс. Смотрю на него и понимаю баб. Конечно, такой красавчик, охуеть, блядь, не встать. Каждый жест, каждый взгляд насквозь пронизан самодовольством. Голубые глаза, широкие скулы, словно мастером искусно вырезанные губы… И абсолютно лживая морда. Ну вот просто охуенно лживая, блядкая морда. М-да, детка, тянет тебя на всякое дерьмо, ох, тянет. Свилсен что-то шепчет девушке адвокату, и она, чуть приосанившись и слегка изогнувшись, искоса смотрит на него и призывно улыбается. Вот урод ебаный. В голову лезет то, чего я совсем не хотел бы, чтобы было у меня в голове… Нежная маленькая ладошка с длинными, такими сладкими пальчиками оглаживает эту гладко выбритую щеку, а взгляд аквамариновых от захватившей их страсти глаз поглощает этого ублюдка, и стройное тело призывно изгибается, готовое… Как же хочется его прибить нахуй! Мягкие, невообразимо соблазнительные губы облизывает маленький язычок, пройдясь сначала по верхней, и, быстренько смочив нижнюю, прячется, а губы при этом приоткрываются, блестящие, влажные и даже на вид вкусные… И тянутся к его вычурно вырезанным, самодовольным губам… Ах ты ж, хуесос пиздоблядский! Процесс завершается, все участники и зрители тянутся на выход. В своем дурацком официальном костюме я, в принципе, не особо выделяюсь среди Искренних, ну, может быть, если ростом только. Если до поры не вставать, то никто и не заметит. Выхожу из зала последним и, не выпуская Свилсена из вида, иду туда же, куда и он. А он направляется к лифтам. Там урод целует свою адвокатшу, что-то шепнув ей на ушко, она снова томно на него поглядывает и уходит, а он остается в числе прочих ожидать кабину. Когда двери лифта открываются, все туда заходят, а я одним рывком заскакиваю внутрь, как следует толкнув плечом Свилсена. Встаю позади него и смотрю, как он, оборачиваясь и смерив меня недовольным взглядом, потирает ушибленное место. Я молчу, только слегка ухмыляюсь на его недовольную физиономию. Вот урод, блядь. — Ничего страшного, с каждым может случиться, — бурчит он, так и не дождавшись от меня извинений. С каждым может случиться? Да неужели! Да откуда ты такой терпила взялся-то, Свилсен? — Да, бывает, — говорю в ответ, стараясь не заржать. На первом этаже он направляется в бесконечные коридоры с одинаковыми кабинетами, а я иду в паб. Ничего, времени и терпения у меня навалом. Где-то через час Свилсен выходит с группой адвокатов и направляется в сторону выхода из штаб-квартиры. Выйдя на крыльцо, он отходит в сторонку, вытаскивает сигареты и начинает хлопать себя по карманам. Я прикуриваю, находясь недалеко от него и поглядывая исподлобья. — Простите, у вас не будет зажигалки? — обращается он к моему затылку, потому что я отвернулся перед тем, как он меня заметил. Я поворачиваюсь и бросаю огниво ему в руки. Он неловко взмахивает руками, и зажигалка летит мимо него, со стуком упав на плитку крыльца. Идиот. — Нельзя было просто дать закурить? Зачем кидать? — Развивать реакцию всегда полезно, — отбиваю я, посматривая на него сверху вниз. Он прикуривает от моей зажигалки и не глядя бросает ее мне. Я ловлю ее одной рукой. — Вы ведь Бесстрашный, да? — спрашивает Свилсен, прищурив от дыма один глаз. Я киваю, продолжая изучать его с головы до ног. — Смешно, только сегодня думал о вашей фракции. — Неужели? — Да, моя бывшая подруга перешла в Бесстрашие, совсем рехнулась… Ну да ладно. Может быть, вы ее знаете? Алексис Плейсед, сейчас она, должно быть, неофитка. Видели ее? — Видел, — киваю, — мельком. — О, передавайте тогда привет ей от Рива. Она знает. Помнит, я уверен. — Он смотрит куда-то в сторону задумчивым взглядом, а мне приходится собирать всю свою волю, чтобы не выбить ему пару зубов. — Так что? Передадите? — Постараюсь. — Отщелкиваю окурок и, рывком бросаясь на Свилсена, прижимаю его к стене так, что он поперхнулся дымом. — У меня тоже есть для тебя привет от Алексис. — Коротким, но сильным ударом в солнечное сплетение заставляю его согнуться и хватать ртом воздух. Оглянувшись по сторонам, также коротко бью его коленом в нос. Беру его за грудки и разгибаю, прижав его к стенке. — Алексис просила тебе передать огромное спасибо, Свилсен. Если бы не ты, она никогда не поняла бы, как охуенно смотреть на своего врага через оптику прицела. Так что, молись, блядь, чтобы она поскорее забыла, какое ты говно. Ты меня понял? Хорошо понял, урод? Свилсен мелко кивает, а я отпускаю его и чувствую, что никакие мочалки не ототрут такое дерьмо с рук. Надеюсь, война решит вопросы с такими придурками. Надо уже забирать документы и возвращаться, а то чувствую, натворят мои девицы сегодня дел без меня.***
Поздним вечером, пока поезд везет меня обратно во фракцию, я свешиваюсь из открытой двери наружу, наслаждаясь запахом железнодорожного полотна, прохладным, уже по-осеннему, ветром, упоительным ночным воздухом и думаю исключительно об Алексис. Теперь я о ней думаю почти все время. Я понял, почему она перешла в Бесстрашие, и понял, почему она так себя ведет. И вижу, что она уже прижилась у нас. Она будет Бесстрашной, и мои или чьи-то еще предпочтения тут ни при чем. Однако… То, что между нами происходит, — это неправильно. Нельзя так. Я знаю, чувствую, что нас безумно тянет друг к другу, и поцелуй на ринге это доказал, так же, как и потеря самоконтроля с моей стороны, чего давно уже не было… Но я не могу позволить, чтобы это притяжение усилилось. Не должен. Я отцу обещал, да и в целом… Мне не хочется поступать с ней так, как я обычно поступаю с девицами. Даже самые хорошенькие мне быстро надоедают, оттого я и взял себе за правило не встречаться ни с кем больше двух месяцев. Лекс не заслуживает такого. Потому что если я так сделаю, я буду напоминать то самое говно, от которого так хочется отмыть руки, которому я сегодня врезал и сделал бы это еще раз, в особо циничной форме. Легко от нее отказаться, когда она огрызается, дерзит, делает сумасшедшие вещи и влипает в идиотские ситуации. Но как отказаться от нее, когда она мягко улыбается, смотрит влажными голубовато-зелеными глазами; когда чуть прикусывает от смущения губу, нежно сжимает пальчиками ладонь и со всей серьезностью слушает, что я говорю, впитывая мои наставления, как губка; когда ее тело, которое и было, что уж там говорить, красивым, а тренировки и бассейн делают его совершенным, прижимается ко мне в захвате, и мне требуется несколько секунд, чтобы справиться с собой?.. Когда она чуть высовывает язык и обводит им свои губы, они становятся влажными, теплыми и такими соблазнительными, что невозможно удержаться, чтобы не пялиться на них. А уж как хочется прижаться к ним… Там на ринге… Нет, бывало, конечно, несомненно, особенно будучи подростком, я терял контроль над положением, и бывало, что срывало крышу и приходилось потом разруливать неудобные ситуации… Но чтобы сейчас… Идет инициация, и отец, и Вик предупреждали меня. Я обещал им и себе тоже, что не будет ничего такого. Кто же мог подумать, что безголовая девица с отсутствием чувства меры и самосохранения одним только лишь поцелуем вышибет мне все мозги? Как такое вообще могло случиться? А сейчас, когда мы с ней живем в подвале и я постоянно физически ощущаю ее близость, когда я вижу ее утром, такую разоспавшуюся и сонную, молча салютующую мне рукой «доброе утро», потому что больше всего любит поспать и понежиться с утра… Когда я оттолкнул ее в лесу, я был уверен, что делаю все правильно, нам обоим во благо, и не ошибся. Теперь я не могу так с ней поступить. Не могу сказать ей, что она всего лишь маленькая шлюшка, разомлевшая от одного поцелуя и готовая отдаться мне прямо на ринге… Хотел… Но не буду. Во-первых, потому что объективно это не так — после того, что я увидел в Искренности, это слишком очевидно. А во-вторых, если бы я так сделал, чем я отличался бы от ебанного хуевыблядка, который, воспользовавшись своей опытностью, трахнул девицу, а потом бортанул ее, потому что есть еще и другие? И несмотря на то, что сколько я себя помню, это было моим кредо, я не хочу с ней так поступать… Ей нужно совсем другое. Ей нужен парень, который будет беречь ее маленькую девочку, которая живет в ней, и которую она загнала глубоко в себя; будет бороться, терпеть и любить ту колючую стервочку, которую она выставляет напоказ. А я… На какое-то время меня хватит, а потом сделаю то же, что и этот гребаный Свилсен. Я должен, хотя бы раз в жизни, хотя бы попытаться сделать что-нибудь стоящее и правильное и… отказаться от нее. Я должен. В таких делах главное — это принять решение. Решение принял, и спокоен. Только вот почему хочется долбить по железной стене вагона, оставляя в ней вмятины и разбивая руки в кровь, до мяса, не чувствуя боли, только жжение в груди и спазм в сжатой челюсти? Ненавижу! Терпеть не могу эту гребанную правильность! Черт, да пропади все пропадом!