Инкогнито 3
Я смотрю на них и понимаю, что прекраснее этого ничего нет и не было. Бесстрашные. Как же они великолепны, прекрасны. Их образ просто завораживает, и так было всегда, сколько я себя помню. Для других они окрашены по-разному: для кого-то черным, цветом опасности, для кого-то красным — цветом агрессии, а для меня они всегда воспринимались всеми оттенками зеленого, нежного и яркого, как молодая весенняя листва. Мне негде увидеть настоящую молодую листву, кроме как в оранжерее, но при искусственном освещении листва получается такой же искусственной, как и весь мой мир. Бесстрашные же самые что ни на есть настоящие. Зеленый — цвет надежды и гармонии. Свободы. Их дух покоряет, заставляет полностью, до капли ощущать всю бессмысленность моей собственной жизни. Как бы я хотел туда, к ним, залезть на крышу небоскреба и прыгнуть на этом их тросе, чтобы почувствовать жуткий страх и вместе с тем неописуемый восторг. Как же я мечтаю запрыгнуть на поезд и ехать, ехать, пока не кончится железнодорожное полотно, ощущать ветер, жар и холод одновременно. Как же велико мое желание уметь управлять своими страхами и ничего не бояться. Но я не могу. Я чувствую себя, как инвалид, глядя на этих сумасшедших, но таких веселых и бесшабашных людей. Они нравятся мне, очень нравятся. Я не могу оторваться от созерцания. Каждый мой день начинается и заканчивается ими, они так прочно вошли в мою жизнь, что реальность кажется мне теперь обыденной и скучной. Я хочу туда, к ним, пусть они примитивные, пусть там не безопасно, я уверен, что они примут меня, и я смог бы стать одним из них. Однако… Отец говорит, что они все должны умереть. Что они опасны. Наверное, это так, ведь уже было один раз такое, когда мы все чуть было не погибли из-за них. Но их так жаль. Так безудержно, до слез жаль, что их всех нужно убить. Чем больше я смотрю, тем больше понимаю, что не хочу, чтобы они погибли. Почему они? Их жизнь гораздо лучше нашей! Зачем нужны все эти технологии, если они заменили настоящие чувства, свободу, человечность? Вот они, настоящие люди, которые знают, что впереди жестокая война, но при этом могут улыбаться, веселиться, любить… Они прекрасные воины. Их бесстрашие не знает границ. Они выдерживают то, что никогда не терпел и не вытерпит ни один из нас. Они чувствуют себя в этом разрушенном городе так, будто он стал частью их, они могут продвигаться там в полной темноте, ночью, в тумане, через бесконечные развалины и ямы. За стеной они нашли способ выживать, несмотря на то, что выжить не должны были. Они за это время стали еще выносливее, сильнее, и мы стали их бояться. Очень сильно бояться. Для нас, так сильно ограниченных в пространстве, те территории, на которых они живут, кажутся просто бесконечными. Нам тяжело и немыслимо все это охватить, нам, привыкшим к определенному образу жизни. Они предпочитают вступать в рукопашную схватку, а не отстреливаться огнестрельным оружием, они не дрогнув выносят лишения, их способность засыпать, где угодно и в каком угодно положении, вызывает просто благоговение. Мы недооценили их, явно недооценили. Так говорит отец. Все чаще лидеры собираются у него в кабинете и качают головами, все чаще хмурятся и на их лицах возникает озабоченное выражение во время этих разговоров. Кажется, конец близок. Сопротивление Бесстрашных возрастает, каждый раз, когда мы думаем что победили… они опять поднимают голову, опять стреляют, идут в атаку, придумывают новое вооружение. Ну, как не восхищаться такой силе духа, как? Бесстрашные не сдаются, таков их девиз. Осталась последняя битва. Больше войн не будет. Если Бесстрашные победят, то их убьют. Если проиграют, то их убьют недовольные. Они все, в любом случае должны умереть. Они опасны, это и так затянулось. Так говорит отец. Но все мое существо противится этому. Не знаю как, не знаю когда, но я должен им помочь. Они, как никто, достойны жизни, и они будут жить!________________
Подземный полигон недовольных
Высокий человек в маске возвышается над своим подчиненным, и единственный его здоровый глаз белеет от гнева. — Какого хрена, вообще, тут происходит? — рявкает он, уговаривая себя не распускать руки и еще больше злясь на то, что подчиненный его совсем не боится. — Командор, как такое возможно? Горстка жалких младенцев справилась с вашей армией? Как, блядь, такое могло произойти? — Лидер, но у нас не было четкой задачи! — Командор спокойно смотрит перед собой, однако этот самоконтроль стоит ему не малых усилий. — Нам необходимо было заложить пять зарядов в штаб-квартире Искренности. Во-первых, отряд Бесстрашных приехал слишком быстро, во вторых, они молниеносно справились с нашими диверсантами. Им кто-то помогал, подсказывал и наставлял, иначе, они не справились бы. Лидер отворачивается от командора. «Кто помогал? Ясно кто. Сучка». Он сжимает кулак, немедленно ощутив боль от старой раны. «Против меня переть надумала, что она себе позволяет? — в раздражении и ярости думал лидер. — В который раз из-за нее проваливается так долго готовящаяся операция. Давно надо было эту дуру убрать, так нет, все носимся с ней». — Где мой заместитель? — рявкает он в сторону выхода из помещения. — Найдите мне моего заместителя, срочно! Лидер кивком отпускает командора, а подчиненные принимаются бегать, суетиться после его возгласа. Лидеру нравится командовать. Нравится, что его боятся, заискивают перед ним. Он отчетливо понимает и знает, что ни в каком Бесстрашии он никогда не добился бы такого положения, всегда был бы на вторых ролях у их лидеров. «Верно, приходилось бы оглядываться, что на Сэма, придурка, что на Эрика — садиста и предателя». То что Эрик предатель, лидер недовольных не сомневался ни на секунду все эти годы. Считал, что Эрик предал тех Бесстрашных, которые остались верны фракции и перешли на сторону Сэма. А Сэм всегда хотел сделать Бесстрашие лучше. Но лидер недовольных пошел дальше. Он создал свою собственную фракцию, свой собственный мир, и плевать он хотел, что этот мир построен на вечной борьбе, плевать! «Я все равно своего добьюсь, все равно одержу победу. У меня такие союзники, о которых Бесстрашным не то, что мечтать, даже думать непозволительно. Конечно, победа уже у меня в кармане, и тогда я до отключки буду наслаждаться их страданиями, сделаю все, чтобы мудацкие Эвансы хлебнули по полной. Каждый из них будет страдать, за все то, что они сотворили с этим миром, со мной, лидером, с городом, со всем. И кому нужны людишки, когда можно штамповать роботов и пускать, и пускать на них. На их жалкие попытки сопротивляться. Одно только плохо. Пока была достоверная информация из Бесстрашия, предугадывать все их ходы и планы было проще. Теперь же, похоже, эту дуру все-таки вычислили, и придется действовать в слепую. Ну да и ладно! Не очень-то и хотелось. С таким союзником, как у меня, не нужны мне никакие информаторы. Можно просто напускать на их блок-посты и полигоны свою армию и ждать, когда они уже, наконец, все попередохнут. А когда у них не останется сил и людей, чтобы сопротивляться, тогда можно будет поквитаться с Эвансами лично. О, да-а!» — Я тут, лидер! — вырывает его из потока мыслей женский голос. — Ты хотел меня видеть? Он оглядывается и смотрит на женщину, застывшую в дверях. Челюсти его плотно сжаты от раздражения. Эту женщину он терпит, пока все идет так, как он хочет. Но стоит пойти в разрез с его желаниями — гнев его никак не унять. По напряженной прямой спине и тяжелому частому дыханию, шумному из-за маски, нетрудно догадаться, что лидер не просто недоволен. Он взбешен. — Как? — резко обернувшись к женщине и гневно сверкнув здоровым глазом, рявкает лидер. — Можешь мне объяснить? Как она пошла на такое? — Она просто влюбленная дура, лидер, не более, — примирительно и мягко отвечает женщина. — Защищала лидерского отпрыска. Его отпрыска. Пока она говорит это, лидер подходит к ней, медленно, каждый шаг его твёрд, но он ступает так, будто под ногами у него зыбкая почва. Наконец, он оказывается рядом с ней. — Ты знаешь, что у нас бывает за неповиновение? Знаешь? — Да, лидер. Неповиновение карается смертью. — Убей ее. Я хочу, чтобы эта сучка прекратила свое существование.***
Женщина, выслушав лидера, опускает голову. Она знала, зачем лидер вызывает ее, и шла к нему на встречу, не надеясь на снисхождение. Она была готова ко всему — побоям, гневу, даже пыткам, но не к тому, что лидер прикажет ей лично убить предателя. Она не знает, что сказать. Что бы она ни сказала в этой ситуации, кроме «да, лидер», будет наказуемо, и хорошо, если ее оставят в живых… Но… — Она моя сестра, лидер. Я не могу ее убить. Хлесткий мощный удар по лицу изуродованной ладонью заставляет женщину отлететь и врезаться плечом в стену. Щека моментально начинает пылать, а ушибленное плечо ныть. Лидер подходит к ней и наклоняется, угрожающе нависая над женщиной сверху. — Что ты сказала, уебищная тварь? Женщина молчит. Боится сказать. Боится что-то сделать. Она не может. «Эта дура достойна смерти, как никто, но я не могу убить свою сестру, — тоскливо думает женщина. — Пусть она погибнет, как угодно, от взрыва, от шальной пули, ее будет не жаль, но взять в руки пистолет и разнести ей голову — это просто невозможно даже представить». — Ты смеешь мне перечить?! Тяжелый ботинок врезается в ей живот, и там разливается тупая, ноющая боль, переходящая в режущую, такую невыносимую, что сдержать стон у женщины не получается. — Что, мало тебе? Еще хочешь, ублюдочная пиздоблядь! — продолжает бесноваться лидер, а его ботинок раз за разом втыкается в женское тело, и на какой-то момент боль уходит… Остается одна обреченность и понимание того, что все как-то не так, не правильно, не должно так быть. «Я ведь люблю его, люблю всей душой, зачем со мной так? Ведь убить предательницу можно кучей разных способов, в конце концов, дать снайперу задание, почему это должна сделать именно я?» Женщине кажется, что вместо живота у нее уже одно сплошное месиво, будто все внутренности вынули, перемешали и засунули обратно. Лидер приходит в неистовство и уже без разбора молотит ногами по ее скрюченному на полу телу, но женщина может только стонать и надеяться, что двадцать лет они вместе провели не так уж плохо. Наконец, он отходит от нее. — Ты! Убьешь ее! Лично, поняла?! — орет он во всю мощь своего голоса. — Меня нельзя ослушаться, мне нельзя перечить! Если ты не сделаешь этого, я поймаю ее, замучаю до смерти на твоих глазах и заставлю тебя на это смотреть, так что и в ее, и в твоих интересах сделать это быстро и безболезненно. Поняла?! Ее убийство снимешь на носитель и принесешь мне, чтобы я сам мог убедиться, что ты это сделала сама! Поняла, сука?! Женщина находит в себе силы только простонать в ответ.