В прятки с Бесстрашием

Алекс

      Черт, вот что у девицы за способность исчезать на ровном месте? Правда, что ли, училась маскироваться, от бухого папочки убегая? Надо будет познакомиться как-нибудь с этим мудаком, поглядеть, кто ж Лекси обеспечил столь динамичное детство. Автоматически отмечаю, что трава примята, значит, Алексис тут была — из старших я никого не видел, неофиты почти все у финиша, кто не в плену, кроме нее здесь пробегать сейчас некому. Тут она, значит.       В прошлый раз она на дерево залезла, а я все внизу смотрел, надо бы нижние ветки изучить. Да и патроны бы поэкономить, остался последний магазин. Ах, черт, листва плотная, не видно ни хрена, да еще опять дождь гребанный льет! За секунду до того, как я слышу слабый, едва различимый шорох, мне в поясницу врезается сразу два патрона.       Твою мать, челюсти сжимаются непроизвольно, тело слегка потряхивает как бы изнутри. Боль почти сразу проходит, остается только недоумение — стреляли откуда-то снизу. Я поворачиваюсь на шорох, замечаю темную бандану с выбившейся из нее светлой прядью. Вот так вот, значит, да? Ну ладно, крошка…       — Вот ты в меня и попала, детка! — с мученическим выражением лица выстанываю и валюсь на землю, незаметно избавляясь от патронов. Ну же, сладкая, покажи, как ты меня любишь! Ну не может быть, чтобы ты не подошла, а, Лекси, малышка? Неужели вот так пробежит мимо и даже не проверит, какого хуя я упал от простых нейростимуляторов.       Но я в ней не ошибся, она, всполошившись, подлетает ко мне, и я чувствую ее прохладные пальцы на своей шее. Быстрым движением перехватываю ее руку и опрокидываю Лекси на себя.       — Вот ты и попалась, Алексис, — хочу сказать грубо и строго, но что-то ничего у меня не получается. Улыбка сама собой наползает на лицо. Любит меня, моя девочка! Как там Джони ворчал? Все проблемы из-за баб? До сих пор я был с ним не согласен, но сейчас, чувствуя, как от нее пахнет дождем, лесом, прелой листвой и еще чем-то только ее, мускусным и сладким, я понимаю, что воин из меня как из… А к черту все. Я притягиваю ее к себе и целую в губы. Она вздыхает с облегчением, отвечает мне так, что я вообще забываю, что у нас тут охота какая-то. М-м-м, какая же она вкусная, капельки дождя стекают прямо с ее губ мне в рот; Лекси проводит языком по моим деснам, гладит мою мокрую щеку большим пальцем, обводит ушную раковину. А может, к чертям собачьим это «сафари»?       — Ай! — резко и неожиданно отстранившись от меня, вскрикивает Лекс.       — Что?       — Меня подстрелили! Черт, блин, как же больно… м-м-м…       Я поднимаю голову и вижу Линдси, злобно глядящую на Алексис и опять наводящую на нее маркер.       — Ну все, сейчас я нашпигую ее по самые гланды, заебала она меня, как не знаю кто! — злобно бросает Лекси, вскакивает и бежит в сторону Лин. М-да… Не завидую я Линдси, а вот не надо злить мою девочку!       Пока я выбираюсь к финишу, еще издалека слышу победные вопли. Ага, прорвались, значит, выиграли. Хотя было непросто, очень непросто! Странное, потаенное чувство опять вскипает во мне, будто это я сам выиграл или моя команда. А ведь так и есть, моя группа выиграла. Ну что ж, не самый плохой вариант. А, хотя кого я обманываю? Это просто охуенно, блядь!       — Алекс, где ты бегаешь, тут тайфун под названием «Линдси» бушует! — первым делом налетает на меня Матиас, когда я появляюсь у базы.       — Что не так-то опять?       — Она говорит, что ты Алексис поймал, а потом отпустил. Это так?       — Не совсем, я Лекси преследовал, но она подстрелила меня, убежала и спряталась, я не смог ее найти, она хорошо маскируется.       — Но Лин говорит, что видела как вы целовались, — посмеиваясь и лукаво на меня глядя, говорит Мат.       — У Лин галлюцинации от усталости и повышенной дозы собственного яда в крови. Лекси от меня убежала, я ее поискал, а когда не нашел, пошел на базу. И это все!       — Да, ладно, ладно, никто у неофитов их победу не отнимает, пришла бы Лекс или нет, все равно они прорвались уже на тот момент, так что могли бы и не торопиться, — хохмит Итон, а я только хлопаю его по плечу, небось Дани-то он тоже не особенно стремился ловить.       А Линдси и не думает успокаиваться.       — Она мне ф фею попала! — беснуется Лин. — И ф феку… и ф лоп! А если бы в глаф? Фто тогда?       — Линдси, тише, — уговаривает ее местная медсестра, — эффект от нейростимулятора сейчас пройдет!       — Но уфе профло больфе дфух фекунд! Пофему я не могу…       — Потому что слишком близко к мозгу и на лице много нервных окончаний, у тебя просто от стимулятора мышцы свело! Чем быстрее ты расслабишься, тем лучше, — певуче проговаривает медичка, а у самой плечи от смеха трясутся.       — Лин, — спрашиваю я ее, — как же ты так неосторожно, это надо здорово подставиться, чтобы в такие места патронов нахватать?!       — Эта тфоя авфа мне в лифо фелилась! В лифо! А ефли бы ф глаф?       — Если бы Алексис целилась тебе в глаз, тогда бы ты была сейчас одноглазая, Лин. Лекси у нас не промахивается, так что скажи спасибо, что она тебя пожалела. Все, успокойся, ничего страшного не случилось!       — Я этой авфе…        — Поаккуратнее с угрозами, если не хочешь просидеть в карцере до конца «сафари»! — предостерегающе тяну я, открывая бутылку с водой.       — Я фем рафкафала, что ты ее отпуфил!       — Да на здоровье. — Я замечаю Лекси, переговаривающуюся с Дани и, бросив последний взгляд на разъяренную Лин, иду к девушкам.       — Я ефе доберуфь до тебя, фучка мелкопифдоффонная! — пробует выругаться Линдси, но получается настолько потешно, что девицы просто покатываются со смеху. Да и как тут сдержаться? Улыбнувшись им, я приобнимаю Лекси за талию и целую в висок под фырканье Дани.       — Ты была прекрасна, детка! Надо будет как-нибудь повторить!       — Это тебя так нейростимуляторы возбуждают, Солнце? — приподнявшись на носочки и потеревшись носом о мою щеку, тихонько спрашивает меня Алексис.       — Нет, я просто рад, что эти дурацкие бега уже закончились и можно, наконец, немного пошалить, — я наклоняю голову и прикусываю ее ушко, вырвав у нее чуть заметный, сдержанный вдох. — У нас впереди целый день, когда можно ни черта не делать, а я уже очень и очень сильно по тебе соскучился.       — Алекс… если ты не перестанешь так делать, я тебя поцелую взасос прямо тут, и с меня окончательно снимут все баллы.       Нет, я не могу с ней, блин!       — Лекси… Ты понимаешь, что есть вещи, которые нельзя говорить мужчине, если ты не отдашься ему прямо сейчас?       — Поверь мне, Солнце, мне не легче. Я ведь… Тоже скучаю!       Я смотрю в ее глаза и понимаю, что она говорит мне чистую правду. Однако, на нас заинтересованно смотрит уже не одна пара любопытных глаз, включая разъяренную Линдси, так что надо хотя бы попытаться взять себя в руки. Вдохнув поглубже, я размыкаю объятия, и Лекси, подмигнув мне, убегает к девицам. А мне тоже надо как-нибудь отвлечься.       — Ну, а чего еще ожидать, ясно, если связалась с лидерскими сыновьями, то и баллы у тебя будут на высоте. — Я оборачиваюсь и наблюдаю Громли стоящего неподалеку от группы Бесстрашных, сверлящего Лекси презрительным взглядом. И говорит так, чтобы все слышали. — Главное, не подкачать. Ну то есть, подсосать как следует. В лесу с одним Эвансом обжимается, на базе с другим. Что, Плейсед, боишься если один с крючка сорвется, тут и второго можно оприходовать? Так не выйдет, я слышал, что младший уже занят!       Руки сами собой сжимаются в кулаки. Под ложечкой сосет. Голова слегка кружится, будто я опрокинул стакан вискаря залпом. Грудь сдавливает, и я не сразу могу сделать вдох. Так. Надо взять себя в руки. Я точно, на тысячу процентов знаю, что Вик никогда не стал бы волочиться за Лекси. Во-первых, это не в его принципах, во-вторых, у него ведь есть Кристина. Но в мысли будто черной краски плеснули. В глазах темнеет даже. Я видел, что Вик был в паре с Лекси, но тогда у меня и мысли не возникло, а сейчас…       — Громли, встать! — гаркаю я ему. Он презрительно хмыкает, но поднимается и расправляет плечи. — На протяжении всех испытаний ты был замечен в неудержимом говнофонтане из твоего рта. У тебя есть какой-то план или ты просто любишь, когда больно?       — Я — Бесстрашный, командир. Но моя бывшая фракция — Искренность, поэтому говорить правду у меня в крови. Я за последние сутки не сказал ни одного лживого слова, но правда обычно не нравится людям.       — Фракция давно уже не выше крови, Аарон. Но там Искренность, а тут Бесстрашие. И знаешь что? Искренние не берут в руки оружие, а Бесстрашные не заебывают никого своей мудоблядской правдой, ясно? Тем более, что правда твоя к истине не имеет никакого отношения. Отряд! Слушай мою команду! На сегодняшний вечер я разделяю коллективную ответственность по половому признаку! За косяки парней — отвечают только парни, за косяки девиц — соответственно, только девки. Итак, Громли совершил преступление против своей группы, сея в ней раздоры и склоки. Видно, у него много лишней энергии, поэтому мы берем полную выкладку, оружие и бежим кросс на три мили. Вопросы есть?       — А с чего бы это вдруг разделять ответственность? — нагло спрашивает меня Громли. — Если уж тянуть лямку, то всем!       — Девицы, я считаю, достаточно тебя сегодня тянули. Но если хоть один человек, кроме Громли, против моего предложения, высказывайтесь! Ну? Кто-то хочет вступиться за этого рваного гандона? — Я не смотрю на Бесстрашных. Я и так знаю, что я прав. Линдси могла бы выступить, но она не будет. В отличие от Громли, она знает порядки. — Видишь, Аарон. Большинство только за пробежаться по лесу.       Я иду одеваться, когда меня догоняет Матиас.       — Алекс, ты что задумал?       — Я отведу его подальше и прирежу нахрен эту гниду!       — Это понятно, а если серьезно?       — Его надо убрать с глаз долой, ясно? Мне все сложнее себя в руках держать, ты слышал, что он сказал? — Мат понимающе кивает. — Пусть посидит в лесочке, подумает, глядишь и захлебнется в собственном говне.       — Жалобы будет строчить.       — Пусть докажет сначала, урод. Здесь не найдется ни одного человека, кто вступился бы за него. Вот пусть и прочувствует это на своей собственной шкуре.       Кроме неофитов бежать вызываются некоторые старшие Бесстрашные. Все прекрасно понимают, куда и зачем мы бежим. Когда шагомер показывает примерно пару миль, я командую сделать передышку.       — Ну же, Громли! — подгоняю я парня. — Тащи свою жирную лживую задницу сюда. Тебя одного ждем!       — На что ты так злишься, командир? — пробует съехать с темы придурок. — Эта блондинка слова доброго не стоит, чтобы за нее так подставляться. За убийство Бесстрашного вас всех, может, и не расстреляют, а по головке не погладят уж точно.       — А кто говорит про убийство? Аарон, ты ничего не перепутал? — Пока Бесстрашные слушают нашу перепалку, они медленно и не скрываясь, окружают нас, отрезая уроду пути к отступлению. — Понимаешь, среди Бесстрашных, особенно во время войны, нет понятия парень-девушка, есть воин, это так. Но это не значит, что все мужики при этом лишаются своих яиц.       — Правилами запрещено вступать в отношения с неофитками. Все командиры этими правилами пренебрегают. Почему я не могу высказаться?       — Потому что тебя лично это не касается, ублюдок, — выцеживает Матиас, вставая у него за спиной. — Не твоего неофитского ума это дело!       — Но именно после этого рейтинг девок пошел вверх! Как это может не касаться меня? Вот вы все, кто собирается сейчас чинить расправу надо мной, — голос парня заметно вибрирует, но он держится и пока еще довольно смело смотрит всем в глаза, чувствуя свою правоту, — каково было бы вам проходить инициацию и знать, что ваши баллы вы зарабатываете потом и кровью, а девицам достаточно всего лишь ноги раздвинуть? Разве это справедливо?       — Нет, — отвечает ему Чешира, как всегда широко улыбаясь. Громли отворачивается от меня, а я получаю небольшую передышку. Потому что чувствую, еще чуток, и я просто прибью его прямо тут, вот на этой тропинке. — Не справедливо то, что мы сейчас стоим тут, слушаем кусок говна и чего-то ждем, пока наши кулаки чешутся разхерачить твою гнусную ряху.       — Правильно! — выкрикивает кто-то из старших. — Жопе слово не давали.       — Громли, хуесос ты мудоблядкий! — сжимая кулаки, взрыкивает Джони. — Ладно бы тут только старшие были, ебановрот, но мы тут, блядь, стоим! Мы такие же переходники-неофиты, как и ты сам! Нам-то почему по хуям с кем девицы обжимаются? А? Может, потому что не в рангах дело, а в твоей гнилой душонке?       — Плейсед была в конце списка! А потом стала в числе первых! Как такое могло случиться, если только не объяснить это предпочтениями командиров?       — Ответь мне как ебанный пидор, Громли, — вступает Майли, — у тебя глаза есть-нет? Ты что не видел Алексис на стрельбище? Не знаешь, что у нее лучший результат? Она ночами не спала, занималась в Яме дополнительно, она теперь легко подтягивается наравне с другими девицами!       — Ты скажи, а до Джессики ты чего доебался? — подает голос ранее всегда молчавший Лари. — Урожденные-то на твои баллы раньше никак не влияли!       Громли озирается, пытаясь найти хоть одно сочувствующее лицо, но все парни смотрят на него, как на то, чем он собственно и является. Нельзя позволить им убить его, но наказать надо, иначе, не сбросив пар, Бесстрашные могут учинить над ним самосуд, и мы все можем оказаться под трибуналом.       — Ты, Громли, для того, чтобы уровнять свои шансы со всеми остальными, сначала принимал допинг, а потом избил более слабого противника. Ты достал на черном рынке парализатор и напал на Алексис. И хоть не удалось это доказать, я знаю, что это ты, Аарон. Теперь это знают и другие. И им не надо никаких доказательств, они верят мне. А сейчас, здесь, на учениях, ты намеренно, для того, чтобы спровоцировать драку, оскорбляешь девиц, да еще опустившись в своих оскорблениях ниже плинтуса. Ко всему прочему срываешь нам инициацию.       — Да хорош базарить с придурком, Алекс! Рыло ему начистить и башкой в муравейник!       У Громли в глазах постепенно начинает плескаться паника. Он понимает, даже начни он отбиваться, ему все равно пиздец полный. Вот теперь он по-настоящему пугается. Бесстрашные стоят вокруг него плотным кольцом, ему не вырваться. Он пробует с диким криком рвануть, но получает в челюсть и оставляет эти попытки.       — Ладно, парни. У каждого и нас есть вопросы к этому мудаку. Но у некоторых из нас вопросы личные. Так что мы повременим пока, а остальные могут ударить его только по разу. И только потником с песком. Я думаю Аарону понравится. — Парни ржут и, не размыкая круга, начинают разуваться. Когда все готово, посмеиваясь и отпуская всякие шуточки, типа: «Ну как тебе аромат, Громли? Если понравилось, ты обращайся!» Бесстрашные принимаются колошматить Аарона, толкая его, как мячик, друг к другу, кто во что горазд. Через какое-то время, придурок все-таки не выдерживает.       — Ладно, хватит! Я все понял! — вскрикивает он, поднимая руки. — Девки только на поле боя воины. В остальное время они девки. Хватит, я не могу больше!       — Ты что сдаешься, Громли? Ты забыл наш девиз, — посмеиваются парни. — Так не пойдет, парень, нет. Оскорбив девушек, ты оскорбил всех Бесстрашных в нашем лице. И наказание должен понести в полном объеме!       Когда дело доходит до нас с Матиасом и Джоном, Громли больше всего напоминает хорошенько отбитую котлету. Мы решаем не размениваться на носок, а прохуярить ему от души, до разбитых рук.       — Запомни урод гребанный, если только один звук ты издашь в отношении девок-неофитов, так легко, как сегодня, ты больше не отделаешься, — разбивая о его лицо костяшки, приговаривает Матиас.       — Такие, как ты, позор для фракции! — В свою очередь, прописывая уроду колено в живот, обещаю ему: — Не быть тебе Бесстрашным, уж я об этом позабочусь, сучеблядский ты хрен.       — Да что с вас взять, — растягивая разбитые в кровь губы, ухмыляется Громли, — ясно же, только вам тут все можно, остальные для вас мусор.       — Да нет, Аарон, просто это ты мусор. Обычный генетический мусор. Папа не старался, мама не хотела. А получился ты, — посмеиваюсь я. Какая жалкая попытка при всем этом оказаться на высоте.       — Да уж, хороши Бесстрашные, накинулись двадцать человек на одного и избили. Хорошие из вас из всех защитники получаются!       — Поверь мне, Аарон, — близко наклоняясь к нему, говорю ему на ухо, — слишком многим ты насолил и слишком многие имели на тебя зуб. И если бы они накинулись на тебя всей толпой, ты сейчас уже не мог бы говорить. Да и языка, скорее всего, не было бы у тебя. Так что постой тут и порадуйся, как все хорошо для тебя закончилось! Эй, парни, помогите-ка мне! — Бесстрашные поднимают Громли под руки и тащат к дереву.       — Эй, вы чего это задумали? Вы охуели в корягу?! — орет он, оглядываясь на парней.       — Куда подевалось твое красноречие, Искренний? — притворно-удивленно поднимает брови Мат. — Ты только что такие перлы заворачивал, выёбываясь на девок, что впору записывать было!       — Знаешь, ты так всех заебал, что мы решили оставить тебя здесь, — отвечаю я, покрепче привязывая Громли к стволу. — Посидишь, отдохнешь, подумаешь о своей жизни. Помолишься, чтобы скриммена не встретить. А мы от тебя и от твоего блядского языка отдохнем пока! — Проверив все узлы, я показываю Бесстрашным собираться: надо бы добраться до лагеря побыстрее, устал — сил нет. Бесстрашные, переговариваясь и бросая недобрые взгляды на Громли, подхватывают свои вещи и направляются в обратную дорогу.       — Э-э-э, куда, стойте! Меня отвяжите, вы что, охуели совсем? Нет! Стойте! Не оставляйте меня тут одного! Эй! Да, блядь, да я все понял, поглумились и будет! Да слова я не скажу, не оставляйте меня здесь, э-э-э!       Но никто больше не слушает его вопли. Когда мы, наконец, отходим достаточно далеко, чтобы его не слышать, мне кажется, что все вздохнули с облегчением.