Демон-хранитель

Взглянув в последний раз на мирно спящего Джареда, демон выскользнул из спальни, осторожно прикрыв за собой дверь. Чувствуя странную опустошенность, внезапно пришедшую на смену недавнему всплеску эмоций, Дженсен замер в нерешительности. Привыкший полагаться на собственные желания, он совершенно не представлял, что ему теперь со всем этим делать. Оставаться в этой квартирке и дальше не было особой нужды. Джареду сейчас ничто не грозит, он в абсолютной безопасности в стенах своего жилища, никакая враждебная сила в мире не способна причинить ему вред, пока он находится под защитой охранных заклинаний, оберегаемый, вдобавок, еще и этим черным разбойником. А раз в присутствии здесь Дженсена нет никакой необходимости, то он может с чистой совестью исчезнуть. Хорошо бы сейчас оказаться очень далеко отсюда, желательно в каком-нибудь уединенном местечке на берегу океана, где ему никто и ничто не сможет помешать полюбоваться на восход солнца и разобраться, что, черт побери, с ним происходит в последнее время. Весь этот душевный раздрай, все эти чувства, которые ему, выходцу из Преисподней, не положено было испытывать в принципе, порядком раздражали, выводили из себя. Дженсен бесцельно слонялся из угла в угол маленькой гостинной. Ощущения были странными, словно какая-то сила удерживала его здесь. Впрочем, теперь его тревожило не только это. В голове демона теснились обрывки воспоминаний о прошлой, человеческой жизни. Жизни, которую он всеми силами старался забыть, но теперь плотина, которую он возводил в своем сознании в течение многих веков, грозила рухнуть в любой момент. И виной этому был Джаред, который, сам того не ведая, растревожил давние раны. Он пробудил в демоне не просто эгоистичное желание подчинить, сломать приглянувшегося юношу, не просто потребность использовать его для удовлетворения своих страстей, замешанных на примитивной похоти. Дженсену действительно стала небезразлична его судьба, и это вовсе не было мимолетной прихотью, в чем старался поначалу убедить себя демон. Стараясь отвлечься, Дженсен прошел на кухню и стал рыскать по шкафчикам в поисках кофе. Недовольно поморщился, обнаружив банку с растворимой бурдой, но решил, что это все-таки лучше, чем ничего и включил электрочайник. Тревога нарастала, сметала внутренние заслоны. В голове скребся тоненький голосок, зудел, словно комар, ввинчивался в мозг, причиняя почти физическую боль: " Что же ты за демон такой, привязался к какому-то сопляку. Неужто тебя жизнь так ничему и не научила? Глупец! Людишки - гнусные, неблагодарные твари, тебе ли не знать об этом? И этот мальчишка ничем не лучше других. Думаешь, что дорог ему? И не надейся, как только подпустишь его к себе, он при первой же возможности воткнет нож тебе в спину. Беги, пока не поздно! А еще лучше - убей!" Двигаясь словно сомнамбула, Дженсен плеснул кипяток в чашку с коричневым порошком и опустился на стул, невидяще глядя перед собой. Смутные, полустертые образы, неясные видения, давно забытые голоса - все это рвалось из-под контроля, еще немного - и демон сдастся, позволит этому бурлящему потоку затопить свое сознание и унестись в такое далекое и, казалось бы, навсегда забытое прошлое. Он не замечает, что слишком сильно сжимает в ладонях чашку с обжигающим напитком, что тонкий фарфор не выдерживает и трескается у него в руках, и кипяток течет сквозь пальцы, не причиняя, впрочем, особого вреда... Европа, юг Франции, начало XIV века. Ему сразу приглянулся этот городок, прилепившийся к мощным стенам стоящего над Роной замка. Живописное место, приветливые люди - Дженсен давно собирался осесть где-нибудь, так почему не здесь? Тем более что встретили его с распростертыми объятиями, хороший лекарь никогда лишним не бывает. А то, что он еще и колдун, потомок друидов, некогда изгнанных из лесов родной Британии, горожанам знать было совсем необязательно. И Дженсен поселился в небольшом домике неподалеку от рыночной площади, и прожил там несколько лет, оказывая посильную помощь всем нуждающимся, не разделяя их на бедных и богатых, простолюдинов и благородных, чем заслужил уважение простых людей и снисходительное покровительство здешней аристократии. Хотя поначалу дело не ограничивалось одной лишь врачебной практикой. Дженсен считал своим долгом оберегать людей, давших ему приют, и ему не раз приходилось прибегать к своим магическим навыкам, защищая их от опасностей, которые большинству из них могли привидеться лишь в страшных снах. Приструнить парочку совсем распоясавшихся деревенских ведьм, сразиться со злобным чернокнижником, посмевшим бросить ему вызов, истребить семейство вампиров, прикидывающихся безобидными трактирщиками и нападавших на одиноких путников - и это далеко не полный список того, с чем пришлось столкнуться Дженсену. Но постепенно все наладилось, никто из сверхъестественной братии больше не рисковал вторгаться на его территорию, и он наконец-то смог заслуженно отдохнуть от этой изматывающей борьбы. Жизнь в покое и достатке сделала свое дело, притупила чувство опасности, ни разу не изменившее ему во времена его скитаний. Теперь Дженсен понимал, что ему нужно было покинуть этот город еще тогда, когда его сиятельство граф Себастьян де Роше, властитель здешних земель, стал оказывать симпатичному лекарю слишком недвусмысленные знаки внимания. И уж тем более нужно было бежать без оглядки после того, как графиня Женевьев нанесла ему визит под покровом ночи с весьма щекотливым предложением стать ее любовником и отцом ребенка, которого она никак не могла зачать от своего законного супруга. Дженсен выпроводил графиню со всеми возможными извинениями, рассыпаясь в благодарственных речах за оказанную ему "честь", изо всех сил стараясь смягчить свой отказ. Он прекрасно понимал, что, согласись он на столь "лестное предложение", жить ему в любом случае осталось бы совсем недолго. Графиня, добившись желаемого, не задумываясь устранила бы угрозу собственному благополучию в его, Дженсена, лице. Но почему он не понял, что вспыльчивая графиня, в жилах которой текла испанская кровь, будучи, как и большинство испанок, крайне мстительной, расценит как смертельное оскорбление совет подыскать на роль любовника более достойную, нежели простой лекарь, кандидатуру. У него все еще оставался шанс на спасение даже тогда, когда в городе объявился отец Анселмо, родственник графини, имеющий, по слухам, самое непосредственное отношение к Святой инквизиции. Он случайно столкнулся со святым отцом, когда спешил к больному. Высокий худой священник скользнул по нему взглядом, и Дженсену стало не по себе от фанатичного огня, пылающего в этих черных, пронзительных глазах. Но даже тогда он беспечно отмахнулся от к охватившего его недоброго предчувствия. А потом что-либо предпринимать было уже поздно. К Дженсену пришли ночью. Стражники вломились в дом, выволокли его, сонного и ничего не понимающего, из постели. А ведь он даже защиты никогда не ставил, настолько был уверен в том, что в этом городе, где практически не было человека, которому он бы не помог, никто не причинит ему вреда. И теперь ему в полной мере предстояло расплатиться за свою беспечность. Его привели в подземелье замка, традиционно служившее и тюрьмой, и пыточной. Дженсен и подумать не мог, что однажды окажется здесь в роли обвиняемого в колдовстве. Не сказать, что это было не так, но предъявляемые ему обвинения были просто абсурдны, и Дженсен до последнего надеялся, что все происходящее просто какая-то нелепая ошибка. Он с удивлением узнал, что виновен и в недавнем падеже скота, и в прошлогодней засухе, и даже в отсутствии наследника в семействе графа де Роше. Доказательствами вины молодого лекаря служили найденные в его доме целебные настойки и медицинские трактаты, превратившиеся в обвинительной речи отца Анселмо, возглавляющего это театрализованное судилище, в колдовские зелья и книги магических заклинаний. Да о чем вообще можно было вести речь, если даже цвет глаз Дженсена, непривычный для темноглазых южан, стал служить неоспоримым признаком его колдовской сущности. Но самым убойным аргументом был тот факт, что подавляющее большинство больных, обращавшихся к нему за помощью, вместо того, чтобы благополучно отправиться в мир иной, выздоравливали, а этого, по словам святого отца, не было бы, если бы лекарь не состоял в сговоре с самим Сатаной. Дженсен с негодованием отвергал сыпавшиеся на него обвинения, но, похоже, это не производило на судей никакого впечатления. Впрочем, от них в любом случае ничего не зависело. Даже если кто-то из них и рискнул бы сказать хоть слово в его защиту, Дженсена это все равно не спасло бы. Ведь, судя по скучающему виду инквизитора, все происходящее для него было надоевшей рутиной, и его совершенно не заботило, признает ли обвиняемый свою вину или будет упорствовать до конца. Отец Анселмо заранее вынес свой приговор, и ничто не могло повлиять на принятое им решение. С тем же безразличием священник отдал приказ позвать палача, и Дженсен понял, что сейчас за него возьмутся всерьез. Городской палач был мастером своего дела, в чем Дженсену и пришлось удостовериться на собственной шкуре. Боль в истерзанном теле казалась чем-то запредельным, ему давно уже не удавалось сдерживать рвущиеся из горла крики, и казалось, что еще чуть-чуть - и сердце не выдержит шока, остановится, и его страданиям наступит конец. Но каждый раз палач удерживал его на самом краю, возвращая назад для новых, все более изощренных мучений, не давая своей жертве даже краткой передышки в виде потери сознания. Но, не смотря ни на что, палачу так и не удалось добиться признания Дженсена. Он и сам не смог бы сказать, откуда черпал силы для этой напрасной борьбы, почему продолжал упорствовать, хотя одна короткая фраза так легко могла избавить его от страшных пыток. Хотя в какой-то момент он уже был готов признаться, но сорванный голос подвел своего владельца. Отец Анселмо приблизился к висящему в цепях пленнику, стараясь разобрать слова, произносимые искусанными в кровь губами, и Дженсен, увидев перед собой проклятого святошу, вновь загорелся отчаянной яростью, и, собравшись с силами, плюнул прямо в лицо ненавистного фанатика. Испанец на какое-то мгновение утратил свое высокомерное безразличие, глаза его сверкнули лютой злобой: - Вырвать ему язык! Дженсен отчаянно задергался в удерживающих его цепях, пытаясь вывернуться из безжалостной хватки палача, с ужасом понимая, что сейчас его лишат последней возможности отомстить за себя. Он еще слышал, как кто-то из присутствующих заикнулся о том, что они лишают обвиняемого шанса на покаяние, на что инквизитор ответил, что душу этого прислужника дьявола может очистить от скверны лишь пламя костра... Палач легко подавил сопротивление своей жертвы и разжал судорожно стиснутые зубы, но в этот момент кто-то на небесах все же сжалился над обезумевшим от ужаса Дженсеном, и он наконец-то потерял сознание, погрузившись в спасительное небытие. Очнулся он много позже, лежа голым на каменном полу тюремной камеры, мрак которой лишь слегка рассеивали блики от факелов, проникающих извне через маленькое зарешеченное оконце, прорезанное в верхней части двери. Каменная поверхность пола казалась почти ледяной, тело, бывшее практически одним сгустком боли, постепенно начинало коченеть, и это, как ни странно, принесло истерзанному Дженсену хоть и слабое, но облегчение. Хотелось закрыть глаза и уснуть навсегда, умереть от холода и потери крови, такая смерть казалась почти благом в сравнении с тем, что ожидало его впереди. Но вряд ли судьба будет к нему настолько благосклонна. Молодой, крепкий организм упорно цеплялся за жизнь, оказывая своему владельцу медвежью услугу. Свет, проникающий из коридора, стал ярче, послышались шаги, чьи-то голоса и звяканье ключей. Дверь открылась, и в камеру вошли какие-то люди. Один из вошедших держал в руке факел, и его мерцающее пламя показалось привыкшему к мраку Дженсену просто ослепительным. Когда глаза немного свыклись с изменившимся освещением, узнику наконец удалось разобрать, кто почтил его своим присутствием. Граф Себастьян де Роше рассматривал распростертое на полу тело с непередаваемым выражением болезненного любопытства и брезгливой жалости.