Одиночество

      В расщелине между двух скал было почти тепло — по сравнению с тем, что творилось вокруг. Ветер не долетал сюда, только изредка кидал пригоршню-другую снега. На сероватых, вымороженных камнях поблескивал не то иней, не то чешуйки слюды. Наверное, все-таки слюды — растаял бы уже иней от ровного тепла огненного шара, повисшего в воздухе.       Маг протянул к нему озябшие даже в рукавицах руки, подержал немного, потом снова обхватил себя, стараясь хоть немного согреться. Стоять было холодно, но двигаться тут не получалось: он занимал почти все место.       Большой, кажущийся еще больше из-за мохнатых меховых одежд, мужчина уныло глядел на поблескивающие искорки слюды. Можно было, конечно, в ожидании глядеть сквозь расщелину на пляшущий снаружи снег, подгоняемый стылым ветром, но это было слишком тоскливо и муторно. И так в груди будто скребся кто-то, царапая острыми коготками-предчувствиями мерно бившееся сердце.       А вдруг что-то случилось? Вдруг оступился, упал? Вдруг не сориентируется? Вдруг...       Встряхнувшись, маг тихо зарычал, отгоняя от себя пока еще слабый, пробующий свои силы приступ страха. Подобные в последние годы накатывали все чаще, порой делая перерыв всего лишь в пару месяцев — а потом обрушивались почти без предупреждения, выбивая все жизнелюбие и уверенность в себе.       Легкие шаги он скорее почуял шкурой, чем услышал. В свисте ветра даже его гулкий мощный голос звучал как-то несерьезно, будто став тоньше и выше.       — Нашел? — спросил маг, когда в расщелину легко скользнул его казавшийся почти щуплым спутник.       Тот не ответил, только привалился к неровной каменной стене — а потом и вовсе сполз по ней вниз, так что укрытая капюшоном макушка оказалась напротив огня.       — Ирил?! — не на шутку перепугался маг. Движением руки увел шар повыше, присел на корточки, пытаясь понять, что случилось. Крови не было, одежда была целой, а дыхание мужчины вполне спокойным, даже почти сонным.       — Устал... — тихо прошелестело в ответ. Запрокинув голову, Ирил неловко уперся затылком в висящий за спиной лук. В свете огня светлая прядь, выбившаяся на лоб, казалась рыжевато-русой, лишь чуть бледнее волос мага.       — Ну так отдохни и пойдем? — неуверенно спросил тот, садясь рядом. Притянул воина к себе, прижал, стараясь хоть немного обогреть. Шар снова спустился ниже, окутывая волной не такого стылого воздуха.       — Некуда идти, Рагос, — голос Ирила звучал абсолютно спокойно, даже как-то отрешенно. — Там ничего нет.       — Как нет? — ужаснулся маг, холодея. Последняя надежда... не могла же исчезнуть и она.       — Лавина или землетрясение... Там только руины.       Рагос молчал. Почти неосознанно чуть покачивал привалившегося к нему мужчину, пытаясь уложить новое знание в голове.       — И... что мы теперь? — глухо спросил он наконец.       Ирил молчал. Молчал так долго, что маг поглядел на него — и перепугался еще больше. Бледное узкое лицо было слишком расслабленно-неподвижным, будто у мертвеца. Торопливо прижатые к виску губы нащупали бьющуюся жилку — но и только. Чужие руки безвольно упали набок, когда Рагос затащил его себе на колени, прижал, пытаясь хоть как-то привести в чувство.       Понимание, что все бесполезно, грызло душу.       — Ирил... Ирил, — беспомощно позвал он.       Ответа не было.       Одиночество, жуткое, убийственное, опять подползало ближе, медленно, неотвратимо, зная, что от него некуда деться. Затапливало сознание прозрачной волной, холодной, холоднее камня за спиной — и накрывало с головой, начисто отрезая от мира.       Одиночество было невыносимым.       — Ирил! — почти взмолился маг. Наклонился, прикоснулся губами к его губам, растрескавшимся от мороза. Раздвинул их языком, еще надеясь, что хоть это вернет ему друга.       Он не знал, когда искренний, почти наивный восторг того, так не вяжущийся с внешней холодностью, перерос в любовь. Просто восхищение могучим телом мага стало иным — и тот ничего не мог с этим поделать. Он сам уже не мог просто защищать и оберегать, как стремился всегда. Нерастраченная, скопившаяся за долгие годы нежность выплескивалась на того, для кого она не предназначалась — и от того еще болезненней и хуже были их попытки забыться друг в друге.       Нет, пока тела реагировали на ласки, становилось легче. Настолько, что почти можно было раствориться, думать только об удовольствии, не ощущая вечной нехватки чего-то еще. Но потом, когда кровь уже медленней бежала по жилам, а сил оставалось только лежать, одиночество накатывало так, что приходилось кусать губы, чтобы не сорваться на безумный от боли крик. И вжиматься, вжимать себя друг в друга, не зная, как справиться с этим.       Ирил лежал сломанной вещью, не реагируя ни на что.       Наверное, он просто сдался.       Сколько они бродили, ища своего третьего? Сколько дорог прошли, сколько городов и людей повидали? Искали уже даже не женщину — хотя и чуяли, что им нужна именно она. Искали мужчин, искали кого угодно, лишь бы унялось проклятое рвущее душу одиночество. Метались из одного отряда наемников в другой, путешествовали с караванами, шли сквозь страны дальше и дальше в поисках разрозненных осколков своего народа, тех, кто не остался на родине. Те земли они уже обыскали — и её, так нужной обоим, там не было.       Годы шли, а надежда найти потерянную часть таяла.       Нет, случалось, что кто-нибудь из троицы погибал — они видели и таких. Но... Тем не было так больно. Печально, тоскливо — но не тянуло, не звало неведомо куда. Нарушенная целостность причиняла боль, но эта боль почти утихала со временем, давая дожить свой срок.       Рагос уже не звал, понимая, что это бесполезно. Только сжался, спрятал лицо Ирила у себя на груди. Не было желания идти дальше, не было желания двигаться. Это Ирил всегда вел, понукал, заставлял... Черпал силы в жизнелюбии и добродушном веселье мага. А теперь он сдался — и Рагос не мог заставить себя сделать хоть что-то.       Ветер выл вместо него, метался снаружи, бросался в расщелину, так же слепо и беспомощно.       И в какой-то момент ветер победил, задув едва мерцающий огонь.