Достучаться до тебя

Пробуждение бывает разным, в зависимости от того, как вы вчера уснули. Я прекрасно помнил вчерашнюю ночь с любимым человеком, но это не объясняет, почему я снова один и слышу странный смех, доносящийся из моей гостиной. Да, я у себя в комнате и от этого становится намного спокойнее, как говорится, в гостях хорошо, а дома... ты - король. Меня разбудило чьё-то хихиканье, очень напоминающее смех голума из Властелина колец, только «моей прелести» не хватало. Так как это не мог быть Ри, скорее в хоббитов поверю, я пошёл по звуку, не тратя времени на одежду. Когда моя задница, сверкая боксерами с американским флагом, добралась до пункта назначения, я непроизвольно замер, понимая, что только что стал верить в маленьких мохнатых человечков. Передо мной сидел сволочь, лица я его не видел, так как он был повёрнут ко мне спиной, но смех, больше похожий на бред сумасшедшего, я слышал отчётливо. Изредка, он заваливался боком и заглушал ржачь рядом валяющейся подушкой, и зачем-то ударяя себя по скрещённым, по-турецки, ногам. Пялясь, с дурацкой улыбкой на лице на этот дурдом с минуту, я не выдержал, и заглянул посмотреть, что же такое произошло, что дьявол научился смеяться. Лучше бы я остался в постели. Хохотун повернулся ко мне, и мои уши услышали новую порцию его смеха, гораздо звонче, и гораздо истеричнее, чем раньше. Гаденыш показывал на меня пальцем, а потом в сторону какой-то фотографии, которую он держал. Разглядеть её у меня не получалось, мешал его гогот, дёргающий руку в разные стороны, и мой страх, что он перестанет смеяться. Ещё вчера, я хотел бы быть единственным, кто видит и слышит такое чудо. Но воспоминание о словах Джон Хёна, и медленная смерть моего эго, выявили во мне желание поделиться моим счастьем. А то, что Ри стал им, я уже давно не сомневался. — Ты… ахаха… тебя одевали девочкой! — малыш никак не мог угомонится, не замечая, как с моего лица медленно сползает улыбка. Убить, нельзя помиловать! — Ты рылся в моих вещах? — похоже, его не пугают мои крики, он продолжал ржать, скатившись с дивана, скрутившись на ковре от чрезмерного злоупотребления воздуха. — Отдай её, и прекрати ржать, это всё мама, она любила шить женские вещи. — А... а... ахах... косметика? — ох, ты у меня поплачешь, не так как сейчас, а горькими слезами. Лучше уж сволочь, чем ржущая надо мной сволочь. — Я хотел участвовать в инди-группе. Отдай сюда, давно стоило её порвать! — в попытках отобрать дебильное напоминание о моей детской мечте, я случайно повалился на Ри, прекращая его смех, заменяя его недовольством, что я перекрыл ему доступ к кислороду. Так ему и надо, зато фотку отобрал, шантажа не будет. Он пытался что-то сказать, но у него это, мягко говоря, не фига не получалось. Наказав за издевки в мой адрес, я привстал на руках, находя под собой скорченную мордочку малыша, не сулившую мне ничего хорошего. — Сам виноват, не фиг рыться в чужих вещах, — оттолкнув меня в сторону, сволочь поднял на меня обиженные глазки и заставил усомниться, кто над кем издевался. - Плохой... плохой хён, фотография лежала на столе, нигде я не рылся, если так боялся, что её увидят, прятал бы лучше! Что это с ним? Сперва смеётся как обкуренный (ну да, Джон Хён предупреждал), а через минуту строит из себя саму невинность. Нет, вы не подумайте, я готов визжать от счастья, видя его таким, но это странно, любить человека четыре года, и только спустя столько лет узнавать его достоинства и недостатки. Странно считать, что любить сильнее нельзя, потому что с каждым днём этот стереотип разбивается о поступки моего малыша. — Прости, стало немного не приятно, что ты смеешься надо мной, — я решил не уступать ему в изображение жертвы, потирая плечо, которое пострадало в нашей маленькой перепалке. — Да кто над тобой смеялся? Я смеялся над тем десятилетним парнем, одетым в розовые шортики и блузку с рюшечками. А ты в курсе, что я обожаю кружева и рюшечки? Одевайся так всегда. Ха, не долго я радовался, дьявола только могила исправит, хотя нет, ему там даже понравится. Выбрав другую тактику, я решил показать, что нравится мне, и то, что я был в одним труселях, мне только помогало. Довольно ухмыльнувшись, от того, как быстро малыш отреагировал на смену моего настроения, и на мою руку, нахально пытавшуюся сровнять счёт в нашей с ним оголенности, я никак не ожидал, последовавшей после всего этого, реакции. Он не только оттолкнул меня, его лицо исказила гримаса боли, заставившая меня усомниться в том, что передо мной был именно тот человек, который вчера разделял со мной постель. Это был не первый раз, когда его действия на утро, разительно отличались от того, что было ночью. И как бы я не утешал себя мыслью, что это не коем образом не связанно со мной, оставался горький осадок, портивший не только мою жизнь, но и наши отношения. — Почему ты это делаешь? Я чувствую себя монстром, когда ты отталкиваешь меня. Что я сделал не так? Разве это не обычное утро, разве ты вчера не назвал меня любимым? Я причиняю тебе боль? Я потихоньку сходил с ума, пока Ри разглядывал всё вокруг, так и не удосужившись взглянуть, хоть разок и на меня. Вот так мы перешли из молодёжной комедии в мелодраму, которую так обожала моя мать. Устав ждать ответа, я разорвал фотографию на мелкие кусочки, срывая на ней моё молчаливое поражение. Даже этот поступок не привлёк его внимание, он сосредоточенно пересчитывал свои пальцы, боясь, наверное, что в порыве страсти, я как-то умудрился откусить один из них. Это правда, в данную минуту я чувствовал раздражение, обиду, и, как ни странно, я впервые считал его виноватым. Оставляя за собой своего обидчика, я с тяжёлым сердцем побрёл на кухню, выкидывая из головы все ненужные вопросы, заданные мною пару минут назад. Это был мой способ защиты, не знаю, правильно это, или нет, но казалось, стоит задуматься об этом ещё секунду и вся оборона, выстроенная долгими тренировками с матерью, рухнет к ногам человека, которого, как оказывается, я даже не знаю. Я не добрался до кухни. Сам того не осознавая, стоял в проходе между гостиной и пунктом назначения, облокотившись спиной к стене, и ожидая, что Ри хотя бы пойдёт вслед за мной. Но все мои надежды исчезли, как только сволочь прошла мимо, оставляя меня наедине со своими мыслями, и жалким щёлком входной двери, оповещавшим, что это время только что официально началось. Сползая по стенке, я не отдавал себе отчёт, почему выбрал именно коридор местом моего уединения. Я вспоминал сколько раз я ссорился с родителями на кухне, сколько раз уходил так же как Ри, защищая свои собственные чувства, в попытках доказать предкам, что я уже взрослый. Не знаю, чувствовали ли они себя так же, как я сейчас, или просто привыкли мириться с моим поведением, думали ли они, что задавали не правильные вопросы, хотели бы вернуть время назад, когда я был беззаботным, и не знал, что такое обида и с чем её едят. Мысли как чайки-поморники, кружили в моей голове, дожидаясь, когда угнетавшие меня вопросы умрут, выбросив на берег измученный ответ, готовый утолить их безмерный голод. Ничего. Пусто. Просто сидел в коридоре, наблюдая за маленьким паучком на белоснежном потолке, явно запутавшимся в своей собственной паутине. Почувствовав, как мои ноги начинают нервно покалывать от долгого сидения в одном положении, я уже собирался подняться с пола, как дверь щёлкнула во второй раз и Сынри медленным шагом прошёл мимо меня, сев у противоположной стены. Я, потирая затекшие конечности, пытался игнорировать его, но он выглядел не менее уставшим, чем я сам. — Я не доверяю тебе, — это всё, что я услышал, пока не увидел по его приоткрытому рту, что он ещё не закончил. -Знаешь... я всё время ждал, мне было интересно, что ты должен сделать, чтобы я смог открыться тебе. Сначала, когда я только заметил твою заинтересованность в моей личности, мне это польстило. Потом твоё вечное наблюдение стало понемногу надоедать. Затем подключился мой эгоизм, интересовавшийся, что же могло привлечь в простом парне, такую яркую личность, как ты? Ты постоянно менялся, в твоём окружении были самые талантливые люди. Почему Я? Могло ли быть такое, что ты влюблён в меня, что эти взгляды и детское преследование, не просто игра, а нечто большее? Я ждал, узнавая о тебе каждую деталь твоего прошлого, желая понять, кто скрывается за этими крашенными волосами и странной одеждой, еле скрывающей всё новые и новые татуировки. Мой отец может нарыть досье на любого, понимаешь, что это такое, без особого труда узнать подноготную человека, обладать достаточной информацией, чтобы уничтожить человека одним щелчком пальцев. Что мне показало твоё досье? Тебя нельзя уничтожить, не потому, что ты неуязвим, просто потому, что это никому не нужно. Ты избавляешься от всех, кому ты дорог, как будто это не люди, а прочитанная книга, уже не вызывающая у тебя никакого интереса. Как сейчас от матери, которая мешала тебе кувыркаться в постели со своим рабом. Кстати обо мне, в тот же момент я понял. Понял, чем же моя скромная персона привлекла вас, хозяин. Всё просто, я был секретом для тебя, тайной, которая затягивала тебя всё сильнее, создавая ощущение влюблённости и последующей за ней зависимостью к разгадке меня. Даже эта дурацкая игра дала тебе возможность показать твои скрытые желания. Что ты попросил, Джи? Быть любимого человека рабом? Ахаха, как романтично. Я по прежнему ждал, видимо, четырех лет тебе было мало, и в глубине души ты понимал, что ничего обо мне не знаешь. Я дал тебе шанс узнать меня, позволяя друзьям отвечать на все твои вопросы, позволяя тебе понять, что ты чувствуешь, за что полюбил меня. Но что ты знаешь, кроме того, что сказал тебя я, через других людей? Какой мой любимый цвет? На что у меня аллергия? Почему я ношу такую одежду? Ты уже знаешь два дня моё настоящее имя, но ты продолжаешь назвать меня Сын Ри. Я не сволочь Джи, просто влюблённый дурак, ожидающий, когда его вторая половинка, сделает что-то сама, не прибегая к моей помощи. Я ждал, и продолжал бы ждать, если бы не твои вопросы. Если бы не твой вчерашний взгляд, не давший мне возможности избежать ответа. Если бы не сегодняшние вопросы, показывающие, что ты хочешь узнать не только моё тело, но и чувства, которые я пока не могу тебе доверить, за незнанием твоих собственных. Я люблю тебя, и могу называть своим хозяином, но быть рабом, не смогу никогда. Я люблю тебя, даже, если это ограниченно по времени, но, если раскрыть секреты, означает потерять тебя, мне не остаётся ничего другого, как продолжать ждать. Ждать того момента, когда ты будешь делать что-то сам, не потому что так нужно, а потому, что этого хочешь ты сам. Пытка окончена, всем дожившим до конца этой драматической сцены, конфеты и жвачки. Всем, кто сохранил способность здраво мыслить, памятник в центре города. Ну а мне, пожалуйста, койку в ближайшей психушке, желательно, поближе к дому Ри, дабы я имел возможность сбежать оттуда и вернуться к рассвету, смывая его кровь со своей странной, как он выразился, одежды. Я тупо смотрел ему в глаза, ожидая, когда он рассмеётся и скажет, что эта длинная тирада была просто очередной шуткой. Молчание. Окружающие нас две стены были единственными свидетелями моего полного краха. Из кухни доносились грохот от начавшегося ливня, издевательски крича своими ударами по стеклу о том, что бежать мне уже некуда. А бежать хотелось, ох, как хотелось. Я никогда не слышал его смеха, никогда не слышал, что бы он разговаривал больше минуты. Но получить то, что давно желал, утеряв это за долю секунды, слишком больно, что бы наслаждаться этим процессом. Я даже не сдвинулся с места, продолжая смотреть на него и пытаясь осмыслить услышанное. Слишком часто я сбегал от того, что меня пугало, чтобы совершать эту ошибку снова. Больно, обидно, во многом он не прав, но разве мое бегство чему-то поможет? Заставит довериться мне, поверить в мои чувства? Нет. — Мне холодно. Это всё, что мне удалось выговорить пересохшим, от нервов, ртом. Откровенность, повисшая в воздухе, была похожа на морскую пену от волн, отчаянно бившихся о скалы, в попытках добраться до золотистого песка, так бережно нагретым солнцем. — Иди ко мне. Он прилёг на паркет, раскрывая для меня свои объятия. Так я оказался лежащим с ним на полу в коридоре, пытаясь убедить себя, что очередь для моей собственной бури ещё не пришла. Пока я не пойму её значения. Пока за окном господствует ливень. Пока рядом со мной человек, который может намокнуть и заболеть от урагана, бушующего в моей голове. Я не имел никакого права изливать свои неокрепшие чувства. — Думаю, мне стоит уехать на пару дней. Всё это время рядом с тобой изменило меня. Я не помню нашу первую встречу, потому что не помню того человека. Мне просто нужно время. Время для самого себя. Где не будет тебя и моих родителей, друзей и всех, кто участвовал в этой бессмысленной погоне за несбыточной мечтой, найти у дьявола душу. — Это как посмотреть. Кто из нас ещё дьявол? Я развернулся в его объятьях, наблюдая, как по его лицу расползается улыбка. Он был прав, меня привлекает его неординарность. Загадка, как можно убить меня одними лишь словами и оживить теплом своего сердца, которое скрывало за уверенной улыбкой его бешеное биение. Простые чёрные волосы, простые черты лица, простая одежда и стиль речи. Почему же мне не скучно? Я никогда не задавал себе вопроса, почему полюбил этого простого человека, ставшего смыслом моей жизни. Было столько всего, что я никогда не делал сам. И даже эти мысли не посетили бы меня, если бы он не рассказал о их существовании. Я хотел сделать что-то сам, понять без подсказок, добиться его доверия, а не получить его из жалости. Всё простое оказалось слишком сложным для моего понимания, и последующий поцелуй Ри только доказывал эту теорию. Я отпрянул, боясь вновь причинить ему боль, но он не дал мне вырваться, продолжая исследовать мой рот, даря уверенность, что это его собственное желание. — Думаю, тебе лучше одеться, вряд ли эти мурашки от моего поцелуя. Куда ты хочешь поехать? Га Ин в соседней квартире, ты же понимаешь, что она последует за тобой, такова её работа. Протягивая руку уже вставшему Ри, я обдумывал его слова. Это не входило в мои планы, я не хотел, чтобы мне помогали, следили, да что угодно. Мне нужно было сделать всё самому, а значит, другого выхода как обхитрить Га Ин или договориться с ней о бегстве, не было. Но малышу об этом знать не стоит. Что бы он не понял мох мыслей, я сбежал в свою комнату, оправдываясь тем, что мне реально нужно одеться. Во многом он был не прав, оценивая свой прикид, я понял, что мне не было холодно, раз выбор пал на свободную футболку и классические бриджи с кедами. Мои мурашки предназначались его объятию и поцелую, а вовсе не холоду. Была ещё одна ошибка, которой я собирался с ним поделиться, но забыл среди большого количества правды. Собрав свои вещи, немного сожалея о своем решении, я снова оказался в этом кошмарном месте откровений. Не дожидаясь, пока Ри оденет обувь, я вышел из квартиры, собираясь избегать этого места до конца своей жизни. На лестничной площадке я встретил Га Ин, одетую по последнему писку слепой моды. Почему слепой? На ней была розовая майка алкоголичка, заправленная в короткие желтые шорты с карманами наружу. Разбавляли эту радугу кислотно-зеленные туфли на высоком каблуке, с открытым носом, и виднеющиеся, накрашенные сиреневым цветом, ногти. Про сумку я вообще молчу, ослеп я, короче. Но что странно, мне понравилось, захотелось так же ослепить какого-нибудь малыша, очень напоминающего дьявола. Пытаясь не вызвать подозрения, я молча побрёл за ней на улицу. К моему удивлению, дождь уже закончился, оставив после себя витающий в воздухе запах железа. Выбрав свою машину, вместо предложенной служебной, уселся на водительское сидение. Ри вышел попрощаться, и именно тогда я понял, на что, на самом деле я решился. Он выглядел расстроенным, уверенная улыбка давно перестала быть для меня преградой в понимании его чувств. В глазах читался страх, который он скрыл, надев на себя большие солнечные очки. Не знаю, чего он боялся, того что я не вернусь, или же того, кто вернётся вместо меня. Но в данный момент я и сам не знал, что будет дальше, и именно по этой причине решил уехать. — Возвращайся скорее, ты не представляешь, сколько людей мечтают, чтобы я стал их рабом, не профукай своё желание, время всё ещё тикает, — сняв ремень безопасности, я высунул голову из машины, потянувшись к Ри за прощальным поцелуем, в который вложил все свои мысли о том, что с ним будет, если он выполнит свою маленькую угрозу. По его счастливой улыбке было понятно, что до него дошёл весь смысл ада, который я ему пообещал. — Я буду ждать. — Ты мой ещё 83 дня, помни это, — усаживаясь обратно, я посмотрел на Га Ин, которая скрыла гримасу отвращения за своей оранжевой сумкой. Я же говорил. Заведя двигатель, я через секунду его выключил, вспомнив то, что я ещё не сказал моей сволочи, то, что вызвало удивление на его лице, которое не смогли скрыть даже солнечные очки. — Красный, твой любимый цвет красный.