Тени прошлого

В которой Люциус с Гермионой, наконец-то, делают шаг вперед. Впервые за бесконечно долгое время он проснулся не от кошмаров, дергаясь и корежась в привычном безмолвном крике. Нет… Сейчас все было по-другому: не так, как раньше. Он почему-то мягко и приятно выплыл из собственного сна. Будто и не было ни Темного Лорда, ни тюрьмы… будто и не было рухнувшего вокруг мира. И проснулся он не в сырых и холодных каменных стенах. И не в грязных лохмотьях. И не на потертом матрасе, без одеяла, которое хоть как-то спасло бы от холода. Нет… Вместо этого он открыл глаза в очень маленькой спальне. Её спальне. Люциусу пришлось моргнуть несколько раз, пока смог сообразить, где вообще находится. И было ему так удивительно тепло и комфортно сейчас, в этом тусклом свете наступающего утра, которое проникало в маленькую спальню сквозь кружевные занавески небольшого окна. А когда рядом раздался тихий стон, Люциус повернул голову: подкатившись совсем близко, Гермиона прислонилась к нему почти вплотную. Она положила руку ему на грудь и прижалась, уткнувшись носом в плечо. А потом открыла глаза и улыбнулась. И выглядела сейчас такой мягкой и сонной: с порозовевшими щеками и замутненным взглядом. «Проклятье!» — от этого взгляда его обычная утренняя полу-эрекция за секунду стала просто супер-эрекцией. — М-м-м... еще так рано, — голос её прозвучал низко и хрипло. — Ну, если учесть, что мы и улеглись вчера вечером не слишком поздно… «Боже! Что я несу??? — Малфою захотелось дать самому себе в лоб. — Я что, забыл, как нужно говорить с женщиной, которую безумно хочешь?» — Доброе утро, Люциус, я рада, что ты остался… — Гермиона вздохнула и потерлась щекой о его руку, обнимавшую ее. — Я тоже рад, что остался, — с трудом сглотнул тот и невольно сжал ее плечо. — М-м-м... Люциус? — тихо позвала она. — Да? — он смотрел в потолок, наслаждаясь почти забытыми ощущениями женщины в своих объятиях. — Это… из-за меня? — Что «это»? — сначала не понял Малфой, но проследив за ее взглядом, увидел топорщащееся в районе его паха одеяло. — Ну... это довольно обычно для утра, хотя, сегодня все гораздо сильней. Так что… да, можно сказать, что это из-за тебя… «Проклятье! Что за нелепая беседа?» — А можно мне посмотреть? — забавно пискнула она, смущаясь и вопроса, и собственной смелости. Ему бы рассмеяться в ответ, потому что ситуация и впрямь смешная: он лежит в постели с женщиной, плоть тверда, как камень, а она спрашивает — можно ли на эту самую плоть посмотреть… «Угу. Тогда почему мне не смешно? И почему член дернулся сейчас под одеялом, будто приветствуя эту блестящую идею?» — Если хочешь… — с трудом прохрипел он в ответ, ощущая себя полнейшим идиотом. У него никогда не было проблем в общении с женщинами. Уж что-то, а пользоваться данным ему от природы обаянием Малфой умел всегда. И не только на словах. «Тогда почему сейчас я чувствую себя словно юнец, ожидающий, когда барышня, наконец-то, осмелится дотронуться и приласкать меня? Почему ощущаю себя неловким придурком?» Додумать Люциус не успел, потому что Гермиона осторожно откинула покрывало, открывая его «дружка» во всей красе, прикрытого лишь серой тканью трусов. — О! — она удивленно вскинула бровь. — А я-то думала, что чистокровные волшебники носят только шелковое белье, — Гермиона нервно усмехнулась, не отрывая взгляд от напряженной плоти под серым сатином. — Это мягче, — Малфою казалось, что у него жар. Смешно, но сейчас он нервничал больше, чем в свой самый первый раз. «Что за бред? У меня было много женщин! Очень много…» Но почему-то именно с ней все было по-другому, иначе: именно с Гермионой эти ощущения были новыми и восхитительно захватывающими, и он ни на секунду не переставал думать о том, чтобы именно ей было хорошо и приятно. «Что она, в конце концов, знает о сексе, кроме того животного соития на диване слизеринской гостиной? Смогу ли я не напугать и не разочаровать ее сейчас? Удержусь ли?» Но уже через секунду праведные мысли оказались забыты: любопытные пальчики приподняли майку, и на живот Люциуса опустилась мягкая ладошка. Он пытался остаться спокойным, когда Гермиона нежно закружила кончиками пальцев по бледно-золотистым волосам вокруг его пупка, но как же невыносимо трудно было сделать это. Хотелось сжать хрупкое запястье и толкнуть ее руку ниже. Малфой, затаив дыхание, подавил в себе это желание. Хваленое самообладание закончилось, когда Гермиона скользнула вниз и, легонько погладив светлые кудряшки паха, осторожно обхватила его член. От ее неспешных поглаживаний, от мягкого прикосновения кончика пальца к самому чувствительному его месту, Люциус не удержался и, конвульсивно дернувшись навстречу ее руке, шумно выдохнул. — Ты... ты бы опустил их ниже… — почти задыхаясь от бешено колотящегося сердца, попросила Гермиона. Не откликнуться на эту просьбу казалось невозможным, и Малфой тут же опустил руку, чтобы судорожно стащить с бедер трусы, освобождая то, что так интересовало ее. А потом почти сразу услышал резкий вдох и замер в ожидании реакции. — О, Господи! — то ли испуганно, то ли восхищенно выдохнула Гермиона, продолжая медленно и осторожно поглаживать его. Она касалась так нежно и легко, что это было почти мучительно. А когда коснулась головки и, сдвинув крайнюю плоть, провела подушечкой пальца по самому ее кончику, ощущая сочащиеся густые капли, Люциус не выдержал. — Гермиона, — прохрипел он, дергаясь от ее прикосновений, будто от удара тока. — Ты убиваешь меня, дорогая. Я не могу больше… — Что мне нужно делать? — тихо спросила она, поднимаясь на колени и усаживаясь на него верхом. — Ну же… Покажи мне, Люциус. Какой же красивой выглядела она сейчас — сидящая на его ногах, с покрасневшими щеками, с волосами, спутавшимися и еще не расчесанными этим ранним серым утром. Конечно, надо было ответить ей: «Ничего». Ничего не надо делать. Лишь остановиться и оставить его в покое! Но сил на подобный героизм не осталось: ему безумно хотелось разрядки. «Мерлин! Конечно же, я хочу кончить, причем благодаря ее руке, а не своей!» Потянувшись к трости, по-прежнему прислоненной к тумбочке, он достал палочку. А потом, коснувшись ее ладони, тихо прошептал заклинание-лубрикант и бросил палочку на пол рядом с кроватью. Подрагивая от новых и волнующих ощущений, Гермиона затаив дыхание, наблюдала, как Люциус обхватил ее ладонь своею, и медленно заскользил вверх и вниз по напряженному члену, показывая, чего именно он так ждет от нее сейчас. Отвести глаза от этой прекрасной, пульсирующей под ее ладонью плоти казалось просто невообразимым. Люциус снова дернулся и застонал, когда Гермиона, поняв, как именно она должна двигать рукой, увлеклась и взяла инициативу на себя. Откинувшись на подушку, Малфой прикрыл глаза, отдаваясь во власть ее прикосновений. А уже совсем скоро Гермиона почувствовала, как он бессознательно двигается ей навстречу, толкаясь в маленький сжатый кулачок. Глаза Люциуса были плотно сжаты, и кожа, такая бледная обычно, немного порозовела. И вот — мельчайшие бисеринки пота появились на лбу и над верхней губой. Это зрелище завораживало… Нет! Оно опьяняло! Невыносимо прекрасно оказалось смотреть на мужчину и знать, что именно на ее ласки он реагирует так. Что именно она доставляет ему сейчас удовольствие. Опустив глаза к жесткой плоти в своей руке, Гермиона инстинктивно дотронулась до головки и закружила по ней пальцем. Ответом стал громкий стон, постепенно переходящий в рычание. И это тоже было восхитительно! Она приходила в восторг от ощущения власти над мужчиной, который выгибался от наслаждения, даруемого ею. Облизнув губы и поражаясь собственной смелости, Гермиона подумала, что он почувствует, если она попробует его… На вкус. Сколько же раз, смущаясь и постоянно краснея, она слушала, как смачно расписывает сие действо Джесса, не стесняясь в перечислении ярких деталей, и даже демонстрируя это наглядно за ланчем на банане. Может, и не так уж бесполезны оказались эти откровенно шокирующие уроки? И сейчас, когда она сидит с мужским членом в руке именно они-то и пригодятся больше всего на свете? Почти не задумываясь, что делает, Гермиона наклонилась и робко коснулась языком горячего, покрасневшего кончика, с удивлением обнаруживая, что не испытывает при этом ни малейшей толики отвращения. — О боги! — Малфой резко открыл глаза, чтобы сразу же наткнуться взглядом на самое прекрасное зрелище, виденное когда-либо: склонившаяся над ним Гермиона, осторожно ласкает его головку губами и языком. Это было восхитительно, но невыносимо! И влажная теплота ее рта была тоже невыносима… Это было чересчур! Потянувшись, он схватил ее за затылок и отстранил. — Пожалуйста... не надо… — почти простонал Люциус. «Проклятье!» — Гермиона выглядела так забавно разочарованной, что он рассмеялся бы, если бы уже не ощущал ту потаенную дрожь, так ясно говорившую о том, что освобождение близко. — Я не могу больше... не сейчас... это уже слишком. Понимаешь? — он снова обхватил ее руку, заставляя двигаться еще быстрей. А уже в следующий миг: — Не могу… я должен… — прорычал глухо и невнятно, дрожа всем телом, и чувствуя, как липкое сливочное семя выплескивается из него рывками. А затем снова откинулся на подушку, с удовольствием замечая, что Гермиона не останавливается и все еще продолжает поглаживать его, не в силах отвести глаз от свидетельства его оргазма. — Господи, — прошептала она, когда, расслабившись, Люциус тихо и удовлетворенно застонал. — Это было… Я имею в виду... с тобой все в порядке? — Гермиона явно нервничала, боясь, что сделала что-то не так. Она достала из тумбочки коробку с бумажными салфетками и судорожно вытерла и его, и себя. — Люциус, все нормаль… — и еще не успела договорить, как услышала его довольный смех, а потом и почувствовала, как он рванулся и, быстро поднявшись, опрокинул ее на кровать, подминая под себя. — Ай! — тихо взвизгнула Гермиона, оказавшись лежащей на спине и прижатой к постели сильным мужским телом. Было немного тяжело, но какой же приятной казалась эта тяжесть… — Ты знаешь — кто? Маленькая, невинная... восхитительно... сладкая ведьма, — жарко прошептал он за секунду до того, как накинулся на ее рот и начал целовать так, будто хотел съесть. Гермиона потерялась в этом ненасытном поцелуе и почти опьянела от ощущения его губ, зубов и языка, сладко мучающих ее. Так странно… Она ожидала, что Люциус снова уснет — ведь именно это, по рассказам Джессы, да и Джинни, почти постоянно случается с мужчинами после секса. Но он, казалось, вовсе и не собирался спать, а судя по тому, как страстно целовал и прижимался к ней сейчас, наоборот — был полон энергии и желания продолжить. Прикусив нижнюю губу Гермионы, Малфой вдруг отстранился и присев на колени, глухо прорычал: — Сними ее! Сейчас же… — а потом, потянувшись, бесцеремонно стащил с нее пижамный топик и штанишки. Выражение его лица было диким и жаждущим, когда, отбросив белье на пол, он впервые увидел ее обнаженной. Полностью. Широко распахнув глаза, Гермиона напряглась в ожидании его реакции. Глаза Люциуса заскользили по гладкой, сливочной коже так же, как и вслед за глазами, начали скользить его ладони. Он обхватил тоненькие лодыжки и очень медленно повел руками вверх по ее ногам. — Красиво, — лишь одно слово сорвалось с его губ, пока, не отводя взгляда, Люциус будто изучал ее тело на ощупь. Мягкая округлая линия бедер заставила его представить, каково это будет, когда они обернутся вокруг его тела. О, да! Он хотел насладиться, наконец, этой прекрасной колыбелью. Тонкая талия, небольшая, но восхитительная грудь, вскормившая его ребенка… Глаза Малфоя затуманились таким неприкрытым вожделением, что Гермиона покраснела. Никогда еще ни один мужчина не разглядывал её так бесстыдно, так откровенно. Но как же приятен, оказывается, подобный мужской взгляд. Думать о чем-то еще оказалось невозможно — Люциус коснулся полушарий груди и зажав соски между пальцами, принялся ласкать их, то поглаживая, а то почти щипая… То ускоряя движения пальцев, то почти останавливаясь уже в следующий же миг. Гермионе это казалось какой-то прекрасной невыносимой пыткой, и стон невольно слетел с губ, когда она, тяжело дыша, выгнула спину. Грубо зарычав, он скользнул рукой под спину, заставив ее выгнуться навстречу еще сильней, и наклонившись, прильнул к груди уже ртом. Будто зачарованная она следила за каждым его движением, понимая, что собственное возбуждение становится с каждой секундой почти болезненным. Она чувствовала себя горячей, влажной и опухшей, ожидающей чего-то такого, чего еще никогда не случалось с ее телом. Малфой поочередно целовал то одну, то другую грудь, пока Гермиона не задрожала, застонав словно от боли. Поняв, что это означает, он поднял голову и, глядя на красные и влажные от его поцелуев соски, самодовольно «по-малфоевски» ухмыльнулся. А когда положил руку на ее живот, трепещущая Гермиона, теперь уже застонав почти жалобно, бессознательно толкнулась бедрами ему навстречу. — Люциус… — сорвался с ее губ отчаянный шепот, когда тот легкими, словно касание перьев, прикосновениями спустился по животу вниз и, раздвинув бедра, принялся разглядывать ее. Приподнявшись на локтях, она уставилась на него, замерев от стыда и неловкости, но Люциус даже не обратил на это внимания. Скользнув пальцами, он приоткрыл мягкие, словно лепестки цветка, складки. Очень росистого, розового цветка, нектар которого хотелось выпить, будто сам он был сейчас колибри. А когда пробежал одним пальцем вниз, натыкаясь на набухший клитор и потом — еще ниже, почти проникая в нее, с губ Гермионы слетел тихий приглушенный крик. Будто откликаясь на него, Люциус на мгновение поднял глаза, чтобы поймать ее потрясающий горящий взгляд. Зажмурившись, он качнул головой и снова опустился вниз. — Ты почти голая здесь… — прохрипел Малфой, касаясь аккуратно очерченных краев маленького треугольника, покрытого бурыми кудряшками. — Это там, в салоне... Они депилировали меня воском... почти всю, а немного оставили. Сказали, так нужно… — задохнувшись, выдохнула Гермиона, когда он легонько потянул за волоски. — Мне нравится… Люциус снова раздвинул пухлые складочки пальцами, а она потрясенно наблюдая, понимала, что сейчас чужие пальцы касаются самого ее интимного… И было это не просто в радость. Нет! Она жаждала того, что он делал… Осторожно погладив ее, Малфой спустился еще ниже и медленно скользнул в нее пальцем. Не выдержав напора ощущений, Гермиона откинулась на подушку — ее охватило странное чувство: касаясь и лаская себя сама, она никогда не проникала в свое тело, не опускаясь ниже клитора. Сейчас же… Ощущения были странными, чуточку пугающими, но безумно прекрасными. Люциус же начал осторожно и мягко двигать внутри нее пальцем, добавив чуть позже еще один, и не переставая пристально наблюдать за ее реакцией. — Черт возьми! Как же здорово, что я не помнил всего этого… — хрипло прошептал он. — Если бы помнил, как здесь тесно и горячо… как влажно… Проклятье! Да я бы сделал все, чтоб сбежать и найти тебя снова. — О боже… Люциус... — Гермиона разрывалась между попыткой осознать прелесть новых ощущений, вызванных его вторжением, и желанием, чтобы ласки эти не заканчивались. Но буря эмоций так и не смогла утихнуть: Малфой дотронулся большим пальцем до клитора и начал поглаживать еще и его, увеличивая наслаждение в тысячи раз. Теперь каждый вдох ее был больше похож на сдавленное рыдание, заставляющее судорожно вздыматься грудь. Бедра задрожали и тугая спираль, затянувшаяся в животе, грозилась разорвать тело пополам горячим, будто огненным, клинком. — Я чувствую, как ты дрожишь сейчас… — низко произнес Люциус. — Не борись с этим, милая. Не сопротивляйся… Отпусти себя, Гермиона! И словно отзываясь на этот полуприказ-полупросьбу, она судорожно выгнулась на кровати, отчаянно пытаясь подавить крик, рвущийся из горла, пока тело билось и дрожало в конвульсиях, подаренных его прикосновениями. И это было самое прекрасное, что он видел за всю свою жизнь. Никогда еще никакая другая женщина не выглядела так восхитительно в своем экстазе, как она… Как Гермиона. Это стало еще одним личным открытием — невольно сравнивая ее сейчас со всеми, кто был у него раньше (опытными, красивыми, смелыми, сексуальными), Малфой почти с ужасом понимал, что по силе его собственных эмоций и реакции на нее, никто из былых женщин уже не сравнится с этой невинной, ничего не знающей, но такой яркой в своей безыскусной откровенности, девочкой… И ощущение это пугало и пьянило одновременно: ведь признав сей факт, он уже не сможет отказаться от нее. Никогда… Продолжая подрагивать, Гермиона зажмурилась и вцепилась в простыни. «Господи! Это — самое невероятное, самое странное и прекрасное, что происходило когда-либо с моим телом… Это — как маленькая смерть, а за нею сразу же — небеса…» — Знаешь, когда я ласкаю себя сама, то мне и вполовину не бывает так хорошо, как сейчас… — не задумываясь, невинно выдохнула она, как только смогла заговорить. Наблюдая за Люциусом из-под опущенных ресниц, Гермиона видела, как он касается уже снова возбужденного члена теми же влажными пальцами… влажными от нее пальцами. И как же приятно было смотреть на это. — И будет в десятки раз хуже, если это вдруг окажется кто-то другой, а не я… Понятно? — сейчас в его хриплом голосе была слышна почти угроза. Он подхватил Гермиону за бедра и приподнял, располагаясь между ними удобней. Потом коснулся головкой клитора, скользнул ниже и перед тем, как толкнуться внутрь, выдавил сквозь зубы. — Если хочешь сказать «нет», то это — последний шанс. — Конечно же — да!.. Я хочу этого, хочу тебя… Люциус, да возьми же меня, наконец… — прошептала она, нежно касаясь губами уха Малфоя. Тот уже медленно двинулся вперед и почти вошел, когда услышал это! Характерный и знакомый звук бегущих по деревянному полу босых детских ножек. — Господи! Черт, ну почему именно сейчас?!! — зарычал Люциус, резко дергаясь и хватая с пола палочку. Ничего не понимающая Гермиона смущенно смотрела, как в считанные секунды Люциус приводит их в порядок и прикрывает обоих одеялом. — Люциус, что случи...? Ответ на недосказанный вопрос ворвался в дверь прежде, чем Гермиона успела закончить. — Мам, я есть хочу, а тебя нигде нет! — забежав в спальню, начал Элиас. Потом замер и широко распахнувшимися глазами уставился на Люциуса. — Папа? — Эм... Доброе утро, Элиас, — сказать по правде, Малфой понятия не имел, как реагировать на подобное, поскольку Драко никогда бы не вошел ни в его спальню, ни в спальню матери. Никогда. Нет, конечно, они и не спали с Нарциссой в одной комнате… Но, в любом случае, еще никогда в жизни он не оказывался в подобной ситуации (пойманным собственным ребенком с болезненной, неудовлетворенной, просто дикой эрекцией). — Ты спал здесь? У мамы в постели, да? — лицо Элиаса расплылось в улыбке, когда с разбега он прыгнул на кровать и неуклюже пополз по ней, плюхаясь Люциусу прямо на живот. Застонав от неожиданной боли, Малфой, тем не менее, понял, что эрекция, однозначно, исчезла… — Элиас, осторожней! Ты сделал отцу больно! — сердито шикнула Гермиона, стаскивая мальчишку и усаживая его посередке. — Прости, пап… — с сожалением произнес Элиас. Рассеянно потирая живот, Малфою удалось выдавить из себя натянутую улыбку. — Ничего, детка… А ты почему оказался здесь так рано? — Я проснулся и проголодался, а мамы на кухне не было… — нахмурился и надул губки тот. — А ты почему здесь? — тут же насторожился он. — Ну... как тебе сказать… — Элиас, мы с твоим папой… теперь вместе. Понимаешь? Мы теперь — пара... как Гарри с Джинни, или как Джордж с Анджелиной. Думаю, ты уже понимаешь, что это означает? — спросила Гермиона, глядя поверх его головы на Люциуса, на лице которого мелькнула легкая улыбка, заставляя ее снова почувствовать себя чуть возбужденной. — Ага, знаю... Это означает, что теперь и ты скоро пропустишь свои парады, так? — безапелляционно спросил он. Чуть больше секунды его родители молча смотрели друг на друга, пока оба дружно не расхохотались. Элиас не совсем понял, что именно послужило причиной, но тут же присоединился к ним, и маленький дом наполнился звуками смеха. Смеха настоящей семьи…