Тени прошлого

В которой судьба неожиданно и несказанно удивляет Люциуса Малфоя. За свои преступления и деяния, в качестве Пожирателя Смерти Люциус Абраксас Малфой провел в Азкабане около пяти лет. До суда ему предоставили краткую отсрочку для организации похорон жены и утверждения сына в имущественных правах на период его отсутствия, но затем судебный процесс завертелся на полную катушку. Абсолютно не отрицая собственную вину, Люциус оказался осужден за убийства, заговоры, нападения, а также многолетнее пособничество темному магу Тому Риддлу. В одном ему фантастически повезло: от смертной казни Малфоя спасли показания Гарри Поттера, заявившего, что в финальной битве Люциус лично уничтожил несколько сторонников Волдеморта. Это позволило защите утверждать о переходе своего подзащитного на светлую сторону, и послужило единственной причиной, по которой приговор Люциуса Малфоя оказался столь мягок. Однако, в продолжение всего процесса Люциус ожидал, когда же ему будет предъявлено самое главное обвинение: в изнасиловании Гермионы Грейнджер. Но этого не случилось. Поскольку в зале суда не прозвучало ни единого слова о том, что произошло той ночью между ним и Гермионой. Люциус хорошо помнил, как в момент, когда ему зачитывали приговор, он увидел ее, сидящей на одной из трибун. Гермиона не сводила с него глаз, но вместо обвинения и ненависти, Малфой смог разглядеть в них лишь жалость и сострадание. Что это было? Почему? Все эти годы Люциус день за днем задавал себе одни и те же вопросы. «Почему... почему она не заявила о происшедшем? Почему не обвинила в насилии?» Собственная вина казалась Малфою чудовищной: Гермиона была девственницей, юной и невинной, когда он безжалостно воспользовался ею. Эта девочка волновалась и жалела его в момент, когда всему миру было наплевать – где он, что с ним, жив он или мертв. А он? Лишь причинил ей боль, жестоко и неблагодарно отняв невинность. Люциусу казалось, что совершенное той ночью – гораздо страшней всех тех преступлений, в которых его признали виновным. В силу полученного воспитания и из чувства брезгливости он никогда не участвовал в изнасиловании пленных, да и вообще не мог причинить физическую боль женщине, тем более в постели. Поэтому тем сильней ужасало то, что пробыв всего несколько минут наедине с этой молоденькой ведьмой, пожалевшей его и проявившей сострадание, он набросился на нее, словно обезумевший от брачного гона, кабан, обуреваемый лишь похотью и ничем больше. Сам себе все эти годы Люциус казался чудовищем. Отвлекшись от мрачных мыслей, он выглянул из зачарованной кареты. Вокруг простиралась типичная для Средней Англии сельская местность. Поняв, что экипаж катится по плохо асфальтированной деревенской дороге, Малфой задумался, а в нужное ли место он попал. Не прошло и месяца со дня освобождения, как Люциус принял решение найти Гермиону Грейнджер. Он чувствовал, что хочет и должен поговорить с ней, попросить прощения и, в конце концов, узнать – почему. Почему эта девушка не использовала возможность наказать его за содеянное? Малфой думал об этом практически постоянно. Думал, занимаясь повседневными делами; думал, общаясь с Драко; думал, когда оставался один, пытаясь снова привыкнуть к нормальной жизни. Что оказалось совсем нелегко, поскольку даже спустя месяц, он все еще чувствовал запах тюрьмы, будто навеки впитавшийся в тело. За это время Люциусу удалось выяснить, что мисс Грейнджер исчезла из поля зрения общественной жизни почти сразу после войны, и никто ничего не знал ни о ней, ни о ее судьбе. Она редко появлялась на людях, и никогда не давала интервью. Однако Люциус Малфой всегда был упорным человеком. Конечно, потребовалось некоторое время, но уже скоро нанятый им частный детектив раздобыл адрес, по которому в небольшом деревенском домике, скрытом в лесистой местности между несколькими фермами, проживала Гермиона Грейнджер. Откинувшись на спинку сидения зачарованного и скрытого от магловских глаз экипажа, Люциус подумал, что это могло случиться из-за него. «Что, если ей было настолько больно, что она вообще не может находиться рядом с людьми?» Малфой опасался, что, как жертва изнасилования, мисс Грейнджер могла стать полностью асоциальна, и не желала никакого общения именно из-за страха вновь оказаться в подобной ситуации. И все же очень надеялся, что это не так. Его сильно тряхнуло, поскольку лошади внезапно остановились на узкой проселочной дороге, ведущей в глубину леса. Выйдя из кареты, Люциус сразу же наткнулся взглядом на маленький и достаточно ветхий домик, стоящий на ближайшей от леса поляне. Он с любопытством уставился на строение. Дом откровенно старенький, с отвалившимся тут и там деревянным сайдингом и облупившейся белой краской на двери и окнах. На крыше не хватало нескольких черепичных пластин, и труба от дымохода немного скособочилась, но все же выглядел домик приветливым и уютным. Может потому, что дорожку, ведущую к нему, усадили яркими цветами, да и вся лужайка вокруг казалась чистой и ухоженной. Он поймал себя на мысли, что, по-видимому, этот неказистый домишко кто-то очень любит… С некоторым трепетом Люциус шагнул к дорожке, ведущей к крыльцу. Опасений было несколько: что, если ему дали не тот адрес? А если и тот, то… Как примет его Гермиона Грейнджер? И не навредит ли этот неожиданный визит еще больше? Он поднялся уже на третью ступеньку слегка покосившегося крылечка, когда вдруг мощное защитное заклинание толкнуло его в грудь, не давая двигаться дальше. – Ты не сможешь зайти сюда, – произнес кто-то тихо. Люциус огляделся в поисках неожиданного собеседника, и увидел малыша, выползающего из-под скамейки, стоящей на крыльце. Небольшой мальчуган с густыми песочного цвета кудряшками оказался прямо перед ним. Сжимая в руке деревянный поезд, он с любопытством уставился на незнакомца. – Я ищу Гермиону Грейнджер. Скажи, пожалуйста, она живет здесь? – задал вопрос Малфой. – А ты кто? – наклонив голову, спросил малыш. – Меня зовут Люциус Малфой. И здесь ли живет мисс Грейнджер? – снова спросил он. Мальчик опустился на пол и сел, скрестив ноги и положив свой поезд на колени. – Мама всегда ставит защиту, чтобы удержать меня на крыльце. Она не хочет, чтоб я убегал в лес, – малыш оглянулся на густую рощу деревьев рядом с домом. – И мертвые олени похитили меня, – тихо закончил он. Люциус нахмурился и посмотрел на ребенка. «О чем говорит этот странный мальчишка? Какие еще мертвые олени? Мертвые олени!» – внезапно его озарило. – Ты имеешь в виду Пожирателей Смерти? – Ну да. Я же так и сказал, – улыбнулся тот. – Мне уже пятый год, Льюис. А тебе сколько? (Примечание. Это игра слов, и дальше она будет встречаться очень часто. Dead deers – Death Eaters. Поскольку мальчик еще плохо выговаривает некоторые слова, то иногда будет казаться, что он несет ахинею) – Люциус. И мне намного больше… Скажи, твои родители дома? – Малфой пытался привлечь внимание ребенка к интересующему его вопросу. – Луцис? – снова не выговорил малец. – Люциус... Лю-ци-ус, – по слогам произнес Малфой, тут же напомнив. – Так могу я увидеть твоих родителей? – Какое у тебя смешное имя, – заметил мальчик. – Мне нравится твоя палка со змеей, можно поиграть с ней? – он не отрывал взгляд от серебряной головы на любимой малфоевской трости. – Нет, нельзя. Это не игрушка… Так что насчет твоих родителей? – Люциус ощутил, как в нем поднимается волна разочарования. Просто хотелось бы знать: по правильному ли адресу он попал. – А я волшебник... смотри, – мальчишка поставил поезд на деревянные доски пола и ткнул пальчиком, заставляя стихийной магией двигаться игрушку по крыльцу. – Молодец. Это здорово... Но, может, ты посмотришь на меня? Пожалуйста. «Неужели и Драко был в детстве таким же?» Даже если и был, Люциус, конечно же, не помнил. Когда ребенок все же поднял голову, его серо-голубые глаза странно блеснули в лучах заходящего солнца. Малфой снова попытался достучаться до мальчика: – Итак, скажи мне, пожалуйста, где твои родители? – Мамочка готовит ужин. А я – Элиас, – он вдруг опять перескочил на другую тему. Люциус сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, пытаясь сохранить самообладание. – Очень приятно познакомиться с тобой, Элиас. Но не мог бы ты позвать сюда свою маму? – Она работает в книжном магазине почти каждый день, и тогда со мной приходит посидеть бабушка Молли, – ребенок оказался невероятно упрям и продолжал говорить лишь о том, что интересовало его самого. – А ты волшебник или сумбур? (Примечание. maddle (сумбур, путаница) – maggle) Люциус невольно улыбнулся. «Мерлин! Ну, какой еще сумбур? Интересно малец выразился… Спасибо, что хотя бы грязнокровкой не назвал». – Я – волшебник, молодой человек, не магл. Позови, наконец, маму… – А у тебя плохая кровь? Я слышал, как дядя Джордж говорил, что я – полукровка, а мой папа был кирпичом с плохой кровью. Но я не знаю своего папу, – глубоко задумавшись, Элиас нахмурился. Люциус предположил, что малыш, скорей всего слышал от родни что-то о «чистокровном хрене», который приходился ему отцом, но решил не заострять на этом внимание. (Примечание. poor – плохой; pure – чистый и brick – кирпич, брикет; prick – урод, хрен, скотина) – Я чистокровный, Элиас. А теперь, пожалуйста, может, позовешь уже маму? – Люциус был готов умолять этого маленького засранца, если будет нужно. К его облегчению мальчишка вскочил и бросился к двери, громко хлопнув ею за собой. Почти сразу Люциус услышал, как он звонко кричит, зовя мать, где-то в глубине домишки. Прошло несколько минут, и Элиас вернулся, волоча за собой ошеломленную родительницу. – Смотри, мама, я же говорю тебе – тут какой-то Льюис Маллой, он хочет тебя видеть, — тараторил мальчик, указывая на Люциуса и обращаясь к замершей на месте Гермионе. Уставившись на Малфоя огромными, словно чайные блюдца, глазами она выглядела ошеломленной, хотя и бесконечно уставшей. Волосы были небрежно скручены в небольшую шишку на затылке, а из под простых плотно облегающих джинсов, выглядывали босые ступни. Ярко-красное кухонное полотенце, небрежно свисающее с плеча, почти сливалось с ее побагровевшими щеками. – Элиас, детка, пожалуйста, зайди в дом и вымой перед ужином руки, – первое, что произнесла Гермиона, как только немного пришла в себя. – Хорошо, мамочка. До свидания, Льюис, – Элиас оживленно помахал Малфою ладошкой. Ошарашенный Люциус не мог произнести ни слова, глядя на Гермиону и стоящего рядом с ней ребенка. «Мамочка?.. Мерлин всемогущий! Мамочка?! И этот малец, Элиас, сказал, что ему идет пятый год…» Он резко повернулся, чтоб взглянуть вслед убегающему мальчику и обратил внимание на светлые густые кудряшки, хлопающие того по плечам. Шокированный Люциус перевел взгляд на Гермиону – в глазах, обращенных на него, застыл страх. – Этот ребенок… – Мой! – коротко отрезала она, прямо и открыто глядя на Малфоя. О… Люциус знал этот взгляд – взгляд матери, которая сделает все, чтобы защитить своего ребенка. Сколько же раз он видел подобное выражение в глазах Нарциссы, когда дело касалось Драко. – Я... ничего не понимаю… но почему вы ничего не сказали мне? – пытаясь справиться с новостью, обрушившейся на него, словно горный камнепад, тихо проговорил он. – По-моему, это более чем ясно, – Гермиона скрестила руки на груди. – Что вы тут делаете? – Я приехал поговорить с вами... но не... я не ожидал... можно ли стакан воды, мисс Грейнджер? Пожалуйста… – с трудом роняя слова с пересохших губ, Люциус ощутил, как сердце клокочет прямо в горле. Несколько секунд Гермиона смотрела на него с опаской, но затем все же прошептала что-то себе под нос и сняла с крыльца наложенную защиту. Правда, сразу же бросила ее снова, как только Малфой переступил порог. Он удивленно приподнял бровь, слегка поражаясь подобной паранойе. – Элиас то и дело норовит убежать в лес, а это гарантирует, что у него ничего выйдет. Пусть дышит себе свежим воздухом, но на безопасном крыльце, – коротко пояснила Гермиона. – Понятно... Драко был в детстве точно такой же, постоянно убегал… Нам даже приходилось надевать на него зачарованный браслет. Он издавал сигнал тревоги в доме, как только ребенок пытался покинуть поместье, – Люциус видел, что она начала улыбаться, но почти сразу перестала и снова нахмурилась. – Учтите – Элиас ни о чем не знает, он еще совсем маленький... – Однако, довольно сообразительный… И разговорчивый, хотя порой и путает слова. Как, например, мертвые олени, которые могут похитить его, если убежит в лес… – Гермиона покраснела, осознав, кем именно пугала сына. – Он невероятно смышлен для своих лет, – пробормотала смущенно. – Проходите. Она открыла дверь и пропустила Малфоя вперед. Люциус отметил, что дом, хотя и очень маленький, со старенькой подержанной мебелью, но обстановка вокруг дышит чистотой и уютом. – Мне нужно закончить с ужином. Пойдемте на кухню, там и поговорим. _________________________________________________________________________ Неспешно следуя за Гермионой, он то и дело натыкался на многочисленные фотографии ребенка, как развешенные на стенах, так и стоящие на столах и книжных полках. Вот крошечный белокурый младенец мирно сопит в корзине, уложенной атласным одеяльцем. А вот он же, но уже с кудряшками цвета светлого песка, сидит на коленях у Гарри Поттера, хохочет и хлопает от радости в ладошки, пуская слюни на игрушечный снитч. И, по-видимому, недавняя фотография… Элиас верхом на маленькой детской метле завис в полуметре от земли. С бурлящими, словно котел с зельем, мыслями, Люциус вошел в кухню и, молча уставился на корзину свежевыстиранного белья на столе. – Извините, но у работающей матери-одиночки остается не так много времени на домашние дела, как хотелось бы… – Гермиона скупо улыбнулась и жестом пригласила его присесть. – Итак, зачем вы пришли сюда? – Я пришел, чтобы задать вам… один вопрос… Почему? – тихо произнес Малфой, глядя, как она, повернувшись к плите, что-то помешивает в сотейнике. В воздухе разносился насыщенный и вкусный аромат чеснока, смешанного с итальянскими травами. – Что – почему? – Гермиона изо всех сил пыталась успокоиться. Она всегда знала, что в один прекрасный день, скорей всего, придется сообщить ему об Элиасе. Но почему-то надеялась, что это произойдет на ее условиях, не так… внезапно. – Когда меня арестовали… почему вы не выдвинули обвинения? Почему не заявили аврорам, что я изнасиловал вас? – хрипло выдавил Люциус дрожащими губами. Гермиона выключила плиту и медленно обернулась с выражением крайнего удивления на лице. – Потому что вы этого не делали, – отчеканила она, слегка сузив глаза. – Неужели все эти годы вы считали, что изнасиловали меня? – Конечно... именно так я и считал… Считал, что принудил вас, что украл вашу невинность, а теперь... убедился, что нанес ущерб гораздо больший, чем думал, – он взглянул на фотографию Элиаса, прикрепленную к холодильнику магнитом, и запнулся. – Я ехал сюда, чтобы выяснить – почему так и не был обвинен в содеянном. И вымолить у вас прощение. Но теперь не знаю, можно ли простить такое… Бросив кухонное полотенце на разделочную поверхность, Гермиона подошла к столу и, вытащив стул, присела напротив Люциуса. С минуту она внимательно вглядывалась в его лицо, заставляя Малфоя еще больше нервничать под внимательным и испытующим взглядом. Да… Тюрьма, конечно, изменила этого красавца-аристократа – морщин на лице стало чуть больше, а на висках волосы уже серебрились не знаменитым платиновым блондом, а банальной сединой. И еще кое-что изменилось в облике Люциуса – он выглядел теперь гораздо мягче, чем раньше. Гораздо человечней. Хотя, конечно, прежнее малфоевское высокомерие нет-нет, да и продолжало сквозить в лице. Гермиона невольно улыбнулась и качнула головой. – Вы не насиловали меня, мистер Малфой. Если бы это было так, то я, не колеблясь, остановила бы вас, поверьте. У меня хватило бы на это сил и умения, – она подняла руку, предупреждая его возражения. – Я могла бы остановить вас. Могла бы оттолкнуть. Я могла бы сказать «Нет»... Но не сделала ничего подобного. Не могу сказать, что хотела происшедшего или, что испытала от этого какое-то удовольствие… Но одно могу сказать точно – это не было изнасилованием. – Но как же... – Повторяю: то, что произошло между нами, не было изнасилованием. Я не знаю, что это было, до сих пор и по сей день не знаю, почему это случилось… – с нажимом произнесла Гермиона, качая головой. – Безусловно, и речи не идет о любви, страсти или даже банальной похоти. Как я поняла за эти годы, а думала я об этом много, скорей всего, произошедшее было какой-то потребностью. Обоюдной потребностью – моей и вашей. Мне в тот вечер нужно было ощутить себя необходимой кому-то. И нужно было о многом забыть. Вам же хотелось ощутить себя живым. Я не знаю, как назвать это, но только не изнасилование. Гермиона видела, как все его тело расслабилось, когда, закрыв глаза, Малфой вдруг выдохнул с явным облегчением. Все эти годы она и понятия не имела, что Люциус Малфой думает о той ситуации именно так… И что казнит себя за преступление, которого не совершал. – Но… Элиас? – он открыл глаза и напряженно уставился на Гермиону. – Конечно, Элиас стал сюрпризом, которого я не ожидала… Не буду лукавить – я была более, чем потрясена, обнаружив, что беременна, – она снова сильно покраснела. – А узнала почти сразу, как они приговорили вас. Не зная, что делать с этой проблемой, сначала не думала о ней вовсе, сосредоточившись на поисках родителей. Но вскоре узнала, что они погибли в автомобильной катастрофе… незадолго до того, как начала искать их. И вот так, вдруг, я оказалась в этом мире совершенно одна. И единственным родным мне человеком оказался этот неожиданно случившийся ребенок. Поэтому решила сохранить его. А когда получила наследство и кое-какие деньги от Министерства магии, то смогла купить этот домик и пожить в полном уединении до рождения Элиаса... Уже потом, когда ему исполнился год, вышла на работу. Я работаю в книжном магазине в Лидсе. – Но… вы могли бы написать мне... или даже увидеться, настоять на свидании. Я бы дал согласие на ваш визит, – Люциус чувствовал, как балансирует на грани гнева и вины. – И что бы я вам сказала? «Мистер Малфой, у вас как, достаточно проблем? Не хотите ли еще одну в лице незапланированного незаконнорожденного ребенка-полукровки?» Собственно, я даже сейчас несколько удивлена, что вы так спокойно реагируете на все, – усмехнулась Гермиона и снова взглянула на него с легкой опаской. – Да какое там спокойно… Я в шоке, поверьте. Приехать, чтобы вымолить прощение и обнаружить, что у тебя есть еще один ребенок... Боюсь, что и рассуждать-то сейчас здраво не могу, – в голосе Малфоя звучала неподдельная искренность. Он качнул головой. – Не знаю, что сказать… и что делать теперь – не знаю… – Ну, пять лет назад вы бы прокляли меня, угрожали или пытались бы купить мое молчание, – Гермиона внимательно наблюдала за его реакцией, размышляя, не зря ли она пустила сегодня этого человека на их порог. – Пять лет назад все мое существование переменилось, – тихо отозвался Люциус. – И гораздо сильнее, чем можно предположить. А сейчас… Простите, но сейчас меня просто разрывает от гнева и вины одновременно. Я злюсь, потому что у меня есть ребенок, о котором я ничего не знал еще пять минут назад; злюсь, что даже не знаю его полное имя и дату рождения; злюсь, что был лишен возможности стать частью его жизни, как только он появился на свет. Но... Еще и чувствую себя бесконечно виноватым, что, принудив отдаться молоденькую девушку, наградил ее нежеланным младенцем, исковеркав тем самым судьбу. – Неправда! Вы не принуждали меня и не коверкали мне судьбу. Прекратите… – в глазах Гермионы сверкнуло возмущение. – Да... моя жизнь, конечно, осложнилась из-за его появления, но никак не разрушилась. И никогда! Слышите? Никогда я не думала так об Элиасе… – Люциус заметил, как счастливо она улыбнулась при упоминании сына... его сына. «Мерлин всемогущий, у меня есть еще один сын!» – Мистер Малфой... Мне очень жаль, что не рассказала вам о нем, но… Поймите, вы не смогли бы стать частью его жизни, так или иначе… вы были в заключении. – Да, но я мог бы писать ему, заботиться о нем… и о вас, кстати, тоже, – Малфой вдруг ощутил, как сердце снова начинает колотиться в груди, будто поднимаясь к горлу. Реальность предстала перед ним во всей своей неприглядности: он был отцом ребенка Золотой девочки Волшебной Британии... ребенка-полукровки, зачатого, когда его погибшая жена даже не была еще предана земле. – Мисс Грейнджер... можно ли мне… воды? Гермиона увидела, как его лицо страшно побледнело, и бросилась к раковине, чтобы наполнить стакан. Люциус с жадностью опустошил предложенное, и кадык его судорожно дергался с каждым глотком, пока он не поставил стакан на стол и не сделал несколько глубоких мучительных вдохов. – С вами все в порядке? – слегка испуганно задала вопрос Гермиона. Люциус расстегнул мантию и невнятно пожал плечами, с силой дернув следом верхнюю пуговицу рубашки. Этот жест казался просто шокирующим для человека, который всегда относился к своему внешнему виду так, как относился Люциус Малфой. – Мистер Малфой… – переспросила уже с тревогой. – Люциус. Думаю, будет гораздо естественней называть меня по имени. Учитывая все наши… обстоятельства, – хрипло поправил Малфой, невольно прикрывая глаза, чтобы прийти в себя. – Я понимаю… Сегодня на вас обрушилось слишком многое, – успокаивающе заметила Гермиона, чувствуя, что не в силах на него сердиться. Нет, на протяжении многих лет она пыталась злиться и ненавидеть его. Пыталась даже обвинять в произошедшем. Но… Не получалось. Потому что знала правду – Люциус Малфой не ставил себе цель причинить ей боль и, тем более, наградить ребенком. Гермиона даже не могла сердиться на него за то, что забыл об осторожности вовремя их близости, потому что никто из них не хотел и не планировал того спонтанного и необъяснимого секса. И было бы странно, если б в том состоянии кого-то из них посетила мысль о контрацепции. Тем не менее, Гермиона никогда не чувствовала себя виноватой, что не рассказала ему об Элиасе. Никогда. – Честно сказать, я очень удивлена, что вы так гневаетесь на предмет своего незнания. Мне всегда казалось, что меньше всего вас обрадует появление полукровного ребенка, особенно если учесть, что его мать – я. И уж точно никогда не думала, что захотите принять какое-то участие в его судьбе. Люциус посмотрел на молодую женщину, сидящую напротив. «Сколько ей? Она же ровесница Драко, стало быть… двадцать три, может, двадцать четыре… Но выглядит почему-то старше. Нет, она, конечно, по-прежнему свежа и привлекательна, но вот глаза… В глазах плещутся боль и усталость, будто от долгих прожитых лет. И в этом тоже частично виноват я». – Что ж, пять лет назад вы оказались бы правы. Я, вероятно, попытался бы купить ваше молчание или даже, упаси бог, совершить еще что-нибудь, более ужасное. Я и сам был тогда ужасным человеком. Не могу сказать, что сейчас я – хорош и правилен, но, по крайней мере, готов раскаяться во многих своих поступках. В том числе и за то, что сделал с вами и вашим... нашим... сыном, – достаточно твердо ответил Малфой. Поджав губы, Гермиона задумалась и забарабанила по столу пальцами, но потом решилась. – Его зовут Элиас Уильям Грейнджер, родился он двадцать второго февраля. Довольно крупным, больше девяти фунтов. Он рано начал смеяться, рано пополз, да и ходить начал рано, – Гермиона мягко улыбнулась. – Заговорил, кстати, тоже раньше других детей, да так, что до сих пор не останавливается… Его первым словом было – «снитч». Магия проявилась у Элиаса где-то около года, и я почти сразу начала его учить контролировать и использовать ее. Он невероятный ребенок, и я говорю так не потому, что я его мать. Он и в самом деле умный, смешной, талантливый, хотя порой и ужасно вредный. Гермионе не удалось рассказать об Элиасе больше ничего, поскольку герой ее рассказа стремительно забежал в кухню, на ходу размахивая мокрыми руками. – Все! Помыл! – широко улыбаясь, он продемонстрировал матери ладошки и, обернувшись, протянул. – Льюис… – Элиас, рубашка же совсем мокрая! – возмущенно воскликнула Гермиона, оглядев сына со всех сторон. – Представляю, что творится в ванной, – проворчала она негромко, выхватывая чистую рубашку из корзины с бельем. – Мама, а Льюис что ли еще здесь? – удивленно спросил мальчик, поднимая руки, чтобы Гермиона могла переодеть его. – Правильно говорить – Люциус, детка, но для тебя он – мистер Малфой, – Гермиона виновато глянула на Малфоя. И тут же затаила дыхание, когда увидела, как Люциус потянулся и осторожно подтащил Элиаса к своему стулу, поставив его между коленями. – А мне нравится Льюис, – упрямился тот, вовсе не обеспокоенный тем, что незнакомец оторвал его от матери. – Но правильно надо говорить – Люциус, малыш. Попробуй повторить, – настойчиво попросил Малфой, пристально вглядываясь в каждую черточку, стоящего перед ним ребенка. Его волосы отливали песчано-золотистым цветом, средним между соболиными кудрями матери и малфоевскими платиновыми прядями. Они были немного длинней, чем обычно стригут детей, и сворачивались в мягкие, воздушные локоны, танцующие от каждого движения мальчика. В глазах, ярко-серых с легкой голубизной, как и у Люциуса с Драко, сверкала такая неуемная радость жизни, которой старшие Малфои похвастаться уже не могли. – Лу-ши-ус, – медленно и старательно произнес Элиас, глядя на него и наклоняя голову набок. Гермиона чуть не заплакала, увидев, как одинаково отец и сын сделали это. – Уже лучше, – мягко улыбнулся Люциус, чувствуя, как кольнуло сердце, когда он смотрел в глаза своему ребенку. Ребенку, который и понятия не имел, что оказался лицом к лицу с человеком, создавшим его. – Ты останешься у нас на ужин? – потянувшись, Элиас провел пальцами по пряди гладких, шелковистых светлых волос. – Твои волосы скользкие, а не как у меня и мамы. – Правильней сказать – гладкие, малыш. Просто у тебя и у мамы вьющиеся волосы, а мои – прямые, – объяснил Люциус. – Я тоже хочу, чтобы мои волосы были скользк...гладкими, как у тебя. А то больно, когда мама чешет мне их, – пожаловался Элиас, все еще перебирая прядь волос Малфоя между пальцами. – Расчесывает, – поправил Люциус. – Ну да, я ж так и сказал, – улыбнулся Элиас и уселся на ближайший стул. Он скрестил руки на столе перед собой и сообщил. – Лу-ши-ус останется на ужин, мам. Гермиона кивнула – слезы боролись у нее с улыбкой, когда она смотрела, как Элиас общается со своим отцом. Это было то, чего она никогда не думала увидеть. И не ожидала увидеть Люциуса Малфоя, так мягко обращающегося с ее сыном. Она встретилась с ним взглядом и вопросительно выгнула бровь. – Останетесь? – Если не будет возражать ваш муж, – уточнил Люциус, глядя вокруг, и вдруг понимая, что не знает, есть ли у Элиаса отчим, который, может, будет и недоволен его присутствием. – Я не замужем, – тихо ответила Гермиона, – я же говорила, что стала матерью-одиночкой. Она поднялась из-за стола и указала палочкой на шкаф с посудой. Тарелки, чашки и столовые приборы тут же поплыли по воздуху, аккуратно опускаясь на стол. Люциус посмотрел на Элиаса, который шумно пил молоко, и взгляд которого метался по кухне над краем чашки. Для Малфоя подобный опыт был в новинку: Драко всегда питался в детской с няней, пока ему не исполнилось десять и он, обученный должным манерам, не был допущен к взрослому столу. Губы его невольно дрогнули и растянулись в улыбке, когда Элиас поставил чашку на стол и повернулся к нему мордашкой с белыми от молока усами. – А у тебя есть муж? – спросил он Малфоя. Услышав за спиной охнувшую Гермиону, Люциус усмехнулся. – Только у женщин могут быть мужья, Элиас, а у мужчин могут быть жены. Но мой ответ: нет, у меня нет жены, – объяснил Люциус, когда Гермиона вернулась к столу, неся большую миску спагетти с мясным соусом вместе с корзинкой чесночного хлеба. Она сразу же наполнила тарелку Элиаса, привычно поцеловав его мягкую щечку. Увидев, как странно уставился на блюдо с едой Люциус и, предположив, что самообслуживание – это не к Малфою, наполнила и его тарелку тоже. А когда уже шла к своему стулу, Элиас заговорил с полным ртом. – А его поцеловать?! – громко воскликнул он. Гермиона покраснела. Люциус застыл. – Люциус – не маленький мальчик, и ему не нужны поцелуи. И не говори с набитым ртом, Элиас. Это невежливо, – нашлась Гермиона, опускаясь на стул. – Это – на первое? – уточнил Малфой, наматывая пасту на вилку. На вид блюдо, конечно, выглядело съедобней, гораздо съедобней, чем питание узников Азкабана. – У нас нет нескольких перемен, – усмехнулась Гермиона. – То, что я подала – это все, за исключением десерта. Малфой понимающе кивнул и поднес вилку ко рту. Он медленно жевал, с удовольствием ощущая, что еда оказалась очень приятной – вкусной, свежей, аппетитной. Гермиона же была ошеломлена, увидев, как Элиас (обычно всасывающий спагетти с громким хлюпом) чинно сидит за столом и отчаянно пытается имитировать манеры Люциуса, стараясь как можно аккуратней накрутить пасту на вилку. – Вы сами приготовили это? – спросил Люциус, спустя несколько минут. – Как сказать… я открыла коробку макарон и пакет с готовым соусом, кое-что добавила и довела до готовности, – Гермиона усмехнулась. – В те дни, когда я работаю, мы питаемся очень просто. – Вы много работаете? – Четыре дня в неделю с восьми до пяти, – ответила Гермиона. – Молли Уизли приходит посидеть с Элиасом или иногда – Гарри. – Это очень много, – произнес Люциус, не понимая, почему это так беспокоит его. – Кто-то должен зарабатывать нам на жизнь, – негромко заметила Гермиона. Она не пыталась заставить его почувствовать себя виноватым. В конце концов, он ничего не знал об Элиасе, и не мог ничего сделать, но Малфой испытывал вину. Он чувствовал себя ужасно, что финансовая ответственность за их ребенка упала на плечи ей. Одной. В голове уже бурлили мысли об Элиасе, как о своем сыне, Люциус уже подсознательно претендовал на этого ребенка. – Я закончил! – вскоре закричал Элиас, отталкивая свою тарелку в центр стола. Оба родителя одновременно взглянули на его улыбающееся лицо, покрытое красным томатным соусом, и оба улыбнулись. – Видел бы ты себя, – поднялась Гермиона и, намочив салфетку, принялась вытирать лицо сына. – Я старался, чтобы было, как лучше, мам! – уворачивался тот, извиваясь на стуле, пока Гермиона не оставила его в покое. – Мороженое, пожалуйста! Она вздохнула и, подойдя к холодильнику, достала из морозилки коробку мороженого. Положив в миску пару шоколадных шариков, Гермиона поставила ее перед Элиасом и, наконец, смогла вернуться к ужину. Люциус наблюдал за всем происходящим с любопытством. – Ваш ужин уже остыл, – коротко бросил он. – Обычные материнские проблемы, я редко ем горячее с тех пор, как он родился, – засмеялась Гермиона. Люциус заметил, что она не выглядела обиженной, говоря это, но ему снова почудился упрек. Он посмотрел на Элиаса. Сильно занятый десертом, тот не обращал на взрослых никакого внимания. – Элиас, думаю, было бы вежливо подождать, пока все сидящие за столом закончат есть, прежде чем требовать десерт. Может, в следующий раз, ты сможешь посидеть спокойно, когда закончишь сам, позволяя и маме доесть горячую еду? – как бы между прочим, задал вопрос Люциус, доедая спагетти. Глаза Гермионы немного сузились. Ее удивило, что он считает себя вправе прийти в ее дом и что-то указывать ее сыну. Элиас посмотрел на маму и ее наполовину съеденный ужин, а потом на Люциуса. – Хорошо, – пробурчал он угрюмо. – «Да, сэр» будет более вежливым ответом, – спокойно поправил его Малфой. – Да, сэр. Извини меня, мам, – мальчик доел последнюю ложку мороженого и поднялся со стула. Однако, Люциус остановил его, положив руку на плечо. – Сядь, Элиас, ты не попросил разрешения уйти из-за стола, – беззлобно, но наставительно заметил он. С трепетом глядя на неожиданного воспитателя, Элиас послушно скользнул обратно. – Могу я уйти? – Могу ли я выйти из-за стола? Да, можешь, – Элиас бросился из кухни и уже скоро из гостиной раздались звуки работающей игрушечной железной дороги. Люциус вытер рот и положил салфетку на стол рядом с тарелкой. – Вы рассердились на меня. – У вас нет никакого права поучать моего сына! – яростно прошипела Гермиона. Нет, она знала, что, порой, Элиас ведет себя крайне невоспитанно, но он был её сыном. И это было только её дело, а никак не его. – Но он и мой сын, даже если и не знает об этом. Пока. Нам надо многое обсудить, мисс Грей... Гермиона. И желательно без острых ушек этого юного создания, – спокойно парировал Люциус. – Согласна. Завтра с Элиасом сидит Гарри, я попрошу его задержаться, чтобы мы могли окончательно обсудить наши проблемы, – живот у неё болезненно свело. «Неужели он попытается забрать у меня Элиаса?» – Знают ли ваши друзья, кто его отец? – настороженно спросил Малфой. – Да. Они все знают и хранят мою тайну, хотя никто из них и не понимает, как и почему это произошло. – Что же, хорошо, тогда я подойду к магазину завтра вечером, и мы сможем поужинать и все обсудить. И Элиаса, и мою роль в его жизни с этого момента, – Люциус отодвинул стул и поднялся. – Большое спасибо за ужин, было очень вкусно. Надев мантию, Малфой слегка поклонился в ее сторону. – Я провожу вас... там же защита, – пробормотала Гермиона, ведя его через дом. – Ты уходишь, Лу-ши-ус? – из гостиной раздался голос Элиаса. Люциус присел на корточки рядом с ним и улыбнулся. – Боюсь, что должен: уже поздно, а меня ждет долгая дорога домой, в Уилтшир, – тихо ответил он. – Ты приедешь к нам еще? Можешь прийти через камин, как и все остальные, тогда не надо будет уходить так рано, – надежда явно слышалась в детском голосе. – Обязательно, Элиас, и не раз. Не сомневайся, – Люциус коротко погладил его кудряшки, прежде чем подняться и подойти к Гермионе, ждущей у двери. Выйдя на крыльцо, она сняла защиту. Малфой уже отошел от дома, когда услышал за спиной: – Я не позволю вам забрать его у меня, и не позволю причинить ему боль. Слышите? – взволнованно проговорила Гермиона, и голос ее прервался. Люциус обернулся к дрожащей на крыльце женщине. – Это абсолютно не входит в мои намерения, поверьте. Увидимся завтра вечером. Спокойной ночи, Гермиона, – негромко произнес он и направился к экипажу.