Тени прошлого

А правила надо уважать. — Боюсь, что никогда не пойму, почему должен вернуться назад. А что, если я не хочу этого делать? — Люциус хмуро глядел на яркий игровой набор, разложенный на кухонном столе. Его фишка (маленькая зеленая фигурка) находилась всего в четырех шагах от симпатичного пряничного домика. «Интересно, а знает ли Элиас сказку о Гензеле и Гретель, где в такой вот очаровательной избушке жила злая колдунья?» Люциус нахмурился сильней. Ему категорически не нравилось, что случайно вытащив карточку из колоды, он должен будет вернуться назад и пройти практически весь путь по Леденцовому Лесу заново. — Такие правила, Лушиус, — жуя мягкий кренделек, который дала ему на перекус Гермиона, Элиас пожал плечами. — Да что это за правила, если они не имеют никакого смысла? Почему я должен возвращаться к началу, когда нахожусь уже почти у цели? Я не собираюсь никуда идти, — упрямо возразил ему Люциус и, услышав позади себя, как вздохнула Гермиона, нервно забарабанил пальцами по столу. — Да, но ты не можешь просто взять и изменить их. Поскольку вытащил карточку, предписывающую твоей фишке пройти Леденцовый Лес заново, — устало пояснила она. День выдался нелегкий, и Гермионе, мучающейся от головной боли, совсем не улыбалось провести остаток вечера, наблюдая, как Люциус спорит с Элиасом о правилах детской игры. — Абсолютно нелепая игра! Как можно отсылать назад к старту игрока, практически дошедшего до финиша, только потому, что он случайно вытащил какую-то дурацкую карточку? — скрестив руки на груди, Малфой возмущенно уставился на игровое поле. — Никакая она не дурацкая! И карточки там разные. Каждый игрок может вытащить что-то подобное. А игра совсем не нелепая: она помогает деткам научиться считать, научиться различать цвета и даже научиться соблюдать правила. И, кстати, очень нравится Элиасу, — Гермиона сознательно подчеркнула воспитательную роль «Страны Конфет». — И откуда же она такая взялась? С этими смешными правилами, — усмехнулся Люциус. — Из США. И правила совсем не смешные, а простые и забавные, как и нужно для этого возраста. Ладно, закончим на сегодня, уже поздно, и Элиасу пора спать, — сказать по правде, пререкаться с Малфоем Гермионе уже порядком надоело. — Ты что ли сегодня тупишь, Лушиус? — слезая со стула, Элиас нахмурил лобик точь-в-точь, как отец. И Гермиона едва сдержала смех, прежде чем поправить его. — Нет, дорогой. Люциусу просто обидно, что он проиграл. И что не может понять правила, — негромко заметила она сыну. — Кстати, твоя пижама уже лежит на кровати. Иди и переоденься. — Лушиус, сегодня твоя очередь читать сказку, приходи скорее! У меня новая книга — «Лоракс»! — обрадовано протараторил Элиас, прежде чем выскочил из кухни и побежал к себе. Белокурые кудряшки развевались вокруг его головы. — Опять нелепица, как и про Сэма? — спросил Люциус, все еще глядя на пустой дверной проем, в котором только что скрылся их сын. — Да, Элиас, кажется, решил собрать у себя в библиотечке все сказки доктора Сьюза, — Гермиона начала собирать игру в коробку. — Я тоже хочу купить ему кое-какие книги, если не возражаешь. Сказки братьев Гримм, рассказы о рыцарях Круглого Стола, легенды о Мерлине и других великих волшебниках. А то от тех сумасшедших книжек, которые мне приходится читать Элиасу, голова просто раскалывается от боли, — он тоже начал складывать в коробку игровые карточки. — Я понимаю, чем эти книги раздражают тебя… Но дети легко воспринимают их: смешные стихи с понятными рифмами и забавным сюжетом. И, конечно же, я не против, чтобы ты купил все то, что перечислил. Тем более, что уже скоро нам придется решать вопрос о начальном образовании Элиаса. Потому что отдать его в магловскую начальную школу мы точно не сможем — стихийная магия у Элиаса порой просто зашкаливает. Еще не хватало, чтобы он превратил в жабу того, кто посмеет его обидеть, — Гермиона усмехнулась, представив разозленного сына, стоящего со скрещенными руками и упрямо хмурящего бровки. «Нет, мой ребенок слишком уж мой, и слишком… Малфой…» — Мы можем отправить его в одну из волшебных подготовительных школ, — предложил Люциус, забирая у Гермионы коробку с игрой и помещая ее на верхнюю полку шкафа. — Нет, я не готова к тому, чтобы Элиас жил так далеко от меня, — от мысли, что ее мальчик, еще такой маленький, уедет в какую-то закрытую школу, она почувствовала, как внутри все болезненно сжалось. — Успокойся. Я предложил это лишь, как один из вариантов. Ему еще нет и пяти, а значит: у нас есть почти год, чтобы окончательно определиться. Если хочешь, будущим летом я найму частных преподавателей, и с ним займутся именно подготовкой к Хогвартсу... Ты же туда хочешь его отправить? — закрыв дверь шкафчика, Малфой повернулся к Гермионе. — Безусловно, в Хогвартс… но, Люциус, расходы на частных преподавателей… — Даже не начинай, — заметив, как Гермиона уже открыла рот, чтобы возмутиться, Малфой, останавливая ее, поднял руку. — Ничего не хочу слушать. И не пытайся опять начать тот разговор. Речь идет не о роскоши или капризах, а об образовании мальчика, и именно я как раз в состоянии обеспечить ему лучшее, что может получить ребенок-волшебник до поступления в Хогвартс. Так что… смирись, Гермиона. Этот раунд ты заведомо проиграешь. — Лушиус, я тебя жду! — из детской донесся голос Элиаса, и Гермионе ничего не осталось, как кивнуть в знак согласия. «Он прав: я не позволю, чтобы мое желание остаться независимой помешало Элиасу получить блестящую подготовку, которую обеспечат деньги Малфоев». — Ладно, пойду почитаю нашему сыну очередной бред доктора Сьюза… А ты отдохни: выглядишь сегодня усталой, — Люциус поднял руку, будто собираясь коснуться ее, но потом вдруг резко опустил и вышел из кухни. Слегка разочарованная тем, что Малфой передумал и не дотронулся до нее, Гермиона выключила в кухне свет и прошла в гостиную. Там она опустилась на диван и, положив ноги на журнальный столик, откинулась на подушки. Мысли снова вернулись к поцелую. «Целую неделю мы делаем вид, что тогда, на крыльце, ничего не произошло… Неужели он жалеет об этом и хочет забыть? Да и как я могу сравниться с теми женщинами, что были в его жизни? Молодая, глупая, неопытная… Как могу конкурировать с красотками, почти наверняка вешавшимися ему на шею? И с памятью о Нарциссе?» Прикрыв глаза, Гермиона попыталась отвлечься от невеселых размышлений и не заметила, как задремала. Она проснулась лишь тогда, когда даже не услышала, а скорее почувствовала, что в комнате кто-то есть. Так оно и было: Малфой стоял неподалеку, глядя то на нее, то на корзину чистого белья в кресле. Гермиона похлопала по дивану, безмолвно приглашая его присесть, и Люциус опустился на другой конец, сознательно стараясь держаться от нее, как можно дальше. Он сидел — прямой и напряженный, отгоняя от себя мысли о том, что впервые за последнюю неделю они остались наедине. — Уснул Элиас? — зевнув, спросила Гермиона. — Да, уснул… Послушай, разреши мне отправить сюда домового эльфа, ты же постоянно занимаешься хозяйством — то стиркой, то уборкой, то глажкой… И это при том, что еще и работаешь, а после работы возишься Элиасом. Так нельзя! — желание дотронуться до темных кругов, чернеющих под глазами у Гермионы, было столь велико, что он даже сжал ладонь в кулак. — Спасибо, Люциус, но не надо. Материнские обязанности, конечно, утомительны, но я никогда не променяю их на что-то другое. И не хочу никакого домового эльфа, я и сама могу разобраться как со стиркой, так и с уборкой в собственном доме, как любая женщина, — тихо отозвалась та. — Да, но не обязательно доводить себя при этом до полного изнеможения. Почему ты так упорно сопротивляешься? Я же хочу лишь облегчить тебе жизнь… Упростить ее, в конце концов. — А тебе не привыкать упрощать ее, используя для этого деньги и возможности, да? — Гермиона усмехнулась, но не с осуждением, а лишь констатируя факт. — Не переживай, все в порядке. Я просто устала, а домашние дела, сам понимаешь, ждать не любят и никогда не заканчиваются… — она тихонько рассмеялась, искренне сомневаясь, что Люциусу знакомо само понятие домашних дел. — Однако сегодня ты кажешься уставшей больше, чем обычно. Я подумал, что от всей этой суеты у тебя уже началось реальное переутомление, — Малфой четко осознавал, что за ничего не значащей болтовней оба они скрывают страх перед другими вопросами, нуждающимися в обсуждении гораздо более остро, нежели домашние обязанности молодой и одинокой мамочки. — Нет, не совсем… Сегодня у меня скорей психическое истощение, а не физическая усталость. Почти весь день мы провели в Норе. Уизли праздновали предстоящий отъезд Рона на стажировку в «Румынскую Академию мракоборцев», — пояснила Гермиона и невольно прикрыла глаза. Мучительная боль снова сдавила голову, будто обручем. — Хм, мне всегда казалось, что праздники должны дарить радость и веселье, — с легкой иронией хмыкнул Люциус. — Ты же не то, чтобы не выглядишь отдохнувшей, а наоборот — кажешься измученной. — Не буду спорить… Так оно и есть, — она вздохнула, немного помолчала и продолжила. — Знаешь, мои отношения с Уизли стали сейчас намного сложней. И напряженность уже не связана с Роном, точней, не только с ним. Когда-то он сам принял решение окончательно расстаться со мной и честно признался, что не может смириться с мыслью о том, кто отец моего ребенка. И я никогда не винила его за это решение. Что случилось, то случилось. Просто… Молли, как мать, до сих пор не может простить мне это — измену ее сыну, его боль, его разочарование. И я понимаю ее, Люциус. — Странно… Элиас называет ее бабушкой, она часто сидит с ним и, насколько я понял, искренне любит мальчика, — нахмурившись, заметил Люциус, не до конца понимающий сложности в отношениях Гермионы с Молли Уизли. — О, да! И это прекрасно. Отношение Молли к Элиасу — оно особое, и говорит о ее огромном великодушии. Она может быть суровой и категоричной, может годами таить обиду, но если что-то касается ребенка, который нуждается в любви и заботе — тут Молли Уизли поистине великолепна и благородна. Она просто безоговорочно принимает дитя и любит его. Как родного. Молли — не плохой человек, просто... всегда стоит на защите детей, — Гермиона понимала, что объяснения звучат сумбурно, но то, что Люциус сидит сейчас так близко, сбивало ее с мысли. — А вообще, все не так уж плохо. Ничего страшного с нами не произошло. Не беспокойся. — Не верю. Более того, я почти убежден, что сегодня ты услышала там что-то очень неприятное. И это расстроило и обидело тебя, — по тому, как беззащитно дрогнули вдруг и опустились ее плечи, Люциус понял, что не ошибся. — Расскажи мне. Пожалуйста. — Никто из них, кроме Гарри и Джинни, так и не принял моего решения, касающегося того, что теперь ты появился в нашей жизни и принимаешь участие в судьбе Элиаса. И они осуждают то, что я позволила тебе это. Формально со мной согласились лишь Гарри и Джинни, но даже они неискренни в своем согласии. Принять — приняли, но понять так и не смогли. Они пытаются вести себя терпимо, но по каким-то мелочам я все равно чувствую их непонимание… — Гермиона почему-то не могла встретиться с ним взглядом. — И что же это за мелочи? — уточнил Люциус, осторожно и почти незаметно вдыхая сладкий запах чего-то цитрусового, тянущийся от нее легким шлейфом. — Ну, например, меня могут спросить, как поживает наш «спермодонор», и хорошо, если это произойдет не при ребенке. Или же пренебрежительно усмехнуться и закатить глаза, когда Элиас что-то рассказывает о тебе. Я понимаю, что это делается не нарочно, и меня никто не хочет оскорбить, но… легче от этого, к сожалению, не становится, — тихо призналась Гермиона. — Настойчиво, хотя и молча, но они сопротивляются произошедшему. — Честно сказать, я думаю, что твоим друзьям нужно время, чтобы принять этот факт, как данность. И рано или поздно, им придется это сделать. Другого выбора, к сожалению, нет. Поскольку, нравится кому-то или не нравится, но я — отец Элиаса, и никуда из вашей жизни исчезать не собираюсь, — Люциус тоже откинулся на спинку дивана и даже, копируя ее, положил ноги на журнальный столик. Взгляд невольно остановился на двух парах ступней: его (крупных, обутых в туфли из блестящей драконьей кожи) и ее — маленьких и босых, с розовыми ноготками и крошечным серебряным колечком на одном из пальцев. — Я очень хочу, чтобы ты оказался прав. А еще ужасно боюсь, что Элиас услышит что-то из этого. Так неловко может получиться… И меньше всего хочу, чтобы мальчику, если понадобится, пришлось выбирать между ними и тобой… — ее голос слегка подрагивал, да и сама Гермиона ощущала, как к горлу подкатывает дурнота. — Порой мне кажется, что до конца жизни уже не смогу разорвать замкнутый круг, связанный с моим прошлым. Как в той идиотской игре… Можно подойти почти уже к финишу, но случается нечто — какая-то дурацкая карточка вдруг достается из колоды, раздаваемой судьбой, и я снова оказываюсь там, где придется все начинать сначала… — Малфой усмехнулся и качнул головой, пытаясь отогнать ощущение собственной беспомощности и никчемности. Сейчас Люциус, как никогда понимал, что память у людей долгая, и о его ошибках и преступлениях забудут нескоро. И даже не факт, что дадут второй шанс. Возможно, некоторые мосты уже не восстановить. Лишь сжечь. — То есть, признаешь, что твоя жизнь чем-то напоминает игру «Страна Конфет»? — не удержавшись, Гермиона негромко, но искренне расхохоталась. — Можешь смеяться, но по сути — да. Я всегда предпочитал поступать с умом, хитро, расчетливо. А жизнь, тем временем, раз за разом с насмешкой доказывала мне ничтожность этой великой и продуманной стратегии. Подкидывая карточки, которые отбрасывали меня даже не к началу… а еще дальше. В минус! Хотя, оглядываясь сейчас назад, должен признать одно: на многое из произошедшего напросился я сам. И заслужил все, что получил, — глядя на пламя, играющее в камине, Малфой разговаривал сейчас не столько с Гермионой, сколько с самим собой. — Почему ты поцеловал меня… тогда? — мягко, почти нежно, прошептала вдруг она. Люциус судорожно сглотнул и чуточку повернул голову, чтобы увидеть ее лицо. Гермиона полулежала, по прежнему откинувшись на спинку дивана, и золотистые блики каминного пламени плясали на ее коже и отражались в глазах, уставившихся прямо на него. Она нервничала, это Малфой заметил по характерно прикушенной нижней губе. Но ощущение удовлетворенности от того, что она все-таки задала этот вопрос, затмило все прежние эмоции. «Получается… что я что-то значу для нее… Значу!» — Потому что не смог остановиться, — честно ответил он. — И что это было? Способ заставить меня замолчать? — ее снова охватила дурнота, смешанная со страхом. — Нет же! То есть… Послушай, да — это был порыв, потому что я ничего не планировал. И уж точно не собирался таким образом заставить тебя замолчать. Прости, если обидел. Пожалуйста. Я… не хотел оскорбить тебя, — Люциус, настороженно наблюдающий за ее реакцией, увидел, как глаза Гермионы слегка расширились, а дыхание стало более частым. — Да я и не обиделась… Удивилась, конечно… но не обиделась, — еле слышно прошептала она. — Мне лишь интересно: и что… это все значит? — А чего бы хотелось тебе? Что, по-твоему, это значит? — у Малфоя перехватило дыхание. Он и надеяться не смел, что Гермиона даст повод заговорить об их отношениях. — Я не знаю… Но хотела бы услышать твое мнение… Как же Люциус желал и боялся этого разговора, поскольку прежние опасения нахлынули вдруг снова. «Мало того, что Гермиона моложе меня почти вдвое, так сплетники будут рады посмаковать еще и романтические отношения героини войны с Пожирателем Смерти. А уж новость о том, что Элиас — мой ребенок, и вовсе вызовет скандал. Не причиним ли мы вреда нашему мальчику, ступив на эту зыбкую почву, где любой неверный шаг сможет разрушить хрупкое равновесие, в котором живем сейчас?» Но влечение к этой женщине оказалось сильней голоса разума. Потянувшись, Малфой коснулся ладонью ее щеки. — Могу лишь сказать, что бесконечно восхищаюсь тобой — как женщиной, и как человеком. Мне нравится находиться в этом доме не только ради Элиаса, но и ради тебя… От его голоса (низкого и чуть хрипловатого) по спине Гермионы побежали мурашки. — Я… мне… Ох же… Меня тоже влечет к тебе, — внутренности кувыркнулись, проваливаясь куда-то вниз, и она с ужасом заметила, как дрожат руки, откровенно демонстрируя бушующие в ней сейчас эмоции. А потом увидела, как Люциус касается ее дрожащей руки, обхватывает и начинает поглаживать подушечкой большого пальца. Дыхание Гермионы замерло. — Тогда у нас есть шанс начать все сначала, — мягко проговорил он. — Сначала… мы... ты и я? — глядя, как Малфой гладит руку, Гермиона ощущала его прикосновение так, будто он гладил сейчас все ее тело. — Тссс... успокойся. Пусть все произойдет само собой. И будет так, как будет. Не думай ни о чем, просто чувствуй, — Люциус потянул ее руку к своим губам и осторожно поцеловал сначала ладошку, а потом пульсирующее запястье. — Да, но нам придется быть осторожными, когда рядом будет Элиас, — дрожащими губами откликнулась Гермиона, наслаждаясь ощущениями прикосновений его губ к каждой косточке пальцев. — Неужели ты думаешь, что от нашего сына можно что-то скрыть? Он обязательно заметит, что отношения между нами стали другими, вот увидишь, — выдохнул Малфой, не отрываясь от ее руки. — У меня перед глазами все плывет, когда ты так близко, и как будто туман вокруг… — И это прекрасно, поверь мне, — Люциус довольно ухмыльнулся. — Но сейчас мне нужно уйти. Пока не напугал тебя чем-нибудь, — он поцеловал маленькую ладошку в последний раз и осторожно погладил Гермиону по щеке. — Завтра я вернусь, и все уже будет по-другому. Гермиона прикрыла затуманенные дымкой глаза. — Мне страшно… Я хочу этого и боюсь… — Не говори так. Не настраивай себя заранее. Да, у нас есть проблемы, но есть и кое-что, ради чего их стоит преодолеть. И я хочу, чтобы ты ничего не боялась и доверяла мне, — Люциус поднялся с дивана. — Спокойной ночи! Он стремительно подошел к камину и исчез в водовороте зеленого пламени прежде, чем Гермиона опомнилась и смогла произнести хотя бы слово. — И на что, спрашивается, я только что согласилась? — вопрос сама себе она задала вслух и неосознанно сжала руку в кулак, пытаясь как можно дольше сохранить ощущение нежных прикосновений губ на собственной коже. «О, Господи… Я же согласилась на отношения с Люциусом Малфоем…»