Тени прошлого

В которой Люциус начинает ухаживать. Лишь одним словом можно было описать ее сегодняшнее состояние. Гермиона, которая находилась в данный момент на кухне и занималась приготовлением ужина, была взволнована. Нет, конечно же, весь день она старалась казаться спокойной, лишь тихая и загадочная улыбка часто мелькала на ее лице, и преследовало какое-то странное ощущение бурлящей в жилах крови. Да так, что Джесса сразу же предположила, будто их обоюдная симпатия с Люциусом обрела, наконец, горизонтальные очертания. И хотя Гермиона пыталась убедить ее в том, что ничего подобного еще не произошло, подруга лишь выгнула бровь и насмешливо хмыкнула в ответ на эти горячие заверения. Но сейчас, к вечеру, будоражащее возбуждение достигло апогея. Гермиона машинально готовила начинку для тако, не отдавая себе отчета, что постоянно думает о Люциусе и о том, что произошло между ними накануне. Она то хмурилась, то улыбалась чему-то, то страшилась самой мысли об отношениях с этим взрослым и невероятно привлекательным мужчиной. «Господи! Между нами пока еще и нет ничего, а он уже превратил меня в какую-то дурочку, с нетерпением ожидающую дальнейших знаков внимания… Как же глупо я веду себя!» Однако вспоминать удивление на лице Гарри, возникшее, когда она, что-то напевая себе под нос, вошла в дом с огромным букетом роз, оказалось очень и очень приятно. Поначалу он решил, что Гермиона получила новую должность и именно с этим ее поздравили коллеги. А когда узнал, что розы прислал Люциус Малфой, удивление на его лице сменилось откровенным шоком. Гермиона тихонько засмеялась, вспомнив его вытаращенные глаза и беззвучно раскрывающийся, словно у рыбы, вытащенной из воды, рот. Конечно же, Гарри оказался потрясен. Потрясен, обеспокоен и шокирован. Но даже пессимизм, с которым он отнесся к тому, что они с Люциусом решили попробовать начать отношения сначала, не смог испортить настроение Гермионе. В ответ на его сомнения она просто улыбнулась и заверила, что уже давно выросла и способна самостоятельно принимать решения, даже если они касаются такой сложной ситуации, как роман с бывшим Пожирателем смерти. Сейчас, уже переодетая в старенькие джинсы и домашнюю блузку, Гермиона на скорую руку готовила куриные тако. Бросив очередной взгляд на букет, присланный Люциусом, она вдруг отметила, что кофточку неосознанно надела такого же цвета, как и розы в вазе. И на душе потеплело: все происходящее между ней и Люциусом Малфоем было в новинку, но казалось невероятно трогательным и милым. Элиас играл в гостиной и поэтому, услышав приятную мелодию регги, раздающуюся из небольшого радиоприемника, она потянулась и сделала музыку чуть громче. Из-за чего и не услышала, как через каминную сеть в доме появился Люциус. Оказавшись в гостиной, он глубоко и с удовольствием вдохнул вкусный аромат, тянущийся из кухни, и обнял тут же подбежавшего Элиаса. Непривычный к такому непосредственному проявлению привязанности, Малфой до сих пор ощущал легкую неловкость, как будто сомневался, заслуживает ли он все то, что щедро дарит ему этот славный мальчишка. — Я тут принес тебе кое-что, — Люциус протянул сыну синий подарочный пакет, висящий у него на пальце. — О-о-о… подарок! — обрадовано воскликнул Элиас и сразу же принялся распаковывать принесенное. — Это поезд! Спасибо, Лушиус! На самом деле поездов у него было огромное множество, но Элиас жил по принципу, что поездов много не бывает, их бывает только мало. Улыбнувшись Малфою, сердце которого дрогнуло от этой светящейся радостью мордахи, мальчик опустился на ковер и занялся новой игрушкой. — Не за что, малыш. А где мама? — На кухне, — рассеяно отозвался тот, уже толкая по кругу маленький паровозик. Люциус направился туда, откуда доносились звуки музыки и тянуло аппетитными запахами, и с улыбкой замер, прислонившись к дверному косяку. Стоя перед разделочным столом, Гермиона пугающе огромным ножом шинковала помидоры. Но не это заставило Малфоя замереть — уж что-что, а то, как Гермиона готовит ужин ему довелось лицезреть за последние недели не единожды. Люциус застыл на месте, увидев, как она, раскачивая бедрами, подпевает жаркому блюзу, льющемуся из приемника и, кажется, насквозь пропитанному зноем Карибских островов. Его загипнотизировали эти медленные, соблазнительные, дразнящие движения тела, отдавшегося во власть музыки. И мягкий, чуть хрипловатый звук голоса, вторящий песне. — Я хочу подарить тебе немного любви... Хочу стать для тебя прекрасной возлюбленной… Назвать Гермиону великой певицей можно было конечно с большой натяжкой, но пела она искренне и душевно. И эта искренность не могла не зацепить Малфоя. Он почувствовал, что не в силах отвести от нее взгляд. — О, да… О, да… Я хочу подарить тебе свою любовь. И я подарю ее… — Мам, чего это ты тут задницей крутишь? Не услышав, как в кухню зашел Элиас, Малфой вздрогнул от неожиданности. Гермиона же резко обернулась и, встретившись с ним глазами, густо покраснела и отвернулась обратно. Она оперлась ладонями о столешницу и молча стояла, будто молилась о том, чтобы прямо сейчас взять и провалиться от стыда под землю. — Люциус, я не знала, что ты уже пришел… — хрипло выдавила она из себя, спустя какое-то время. — Элиас, мне кажется, что тебе стоит пойти и вымыть перед ужином руки, — тот положил ладонь на плечо мальчика и мягко, но настойчиво начал выпроваживать в коридор. Пару секунд Элиас с любопытством смотрел на них, а потом помчался в ванную. Малфой быстро пересек небольшую кухню и остановился за спиной Гермионы, которая напряглась еще сильнее. Даже не видя Люциуса, его запах она ощутила сразу же. «Ну почему… почему он должен пахнуть так, что я почти схожу от этого с ума?» — Смотрю, ты получила мой подарок. Понравилось? — тихо спросил Люциус, наклоняясь к самому уху Гермионы и наслаждаясь тонким ароматом ее локонов. — Д-да… букет просто прекрасен. Спасибо тебе, — нервозность и смущение откровенно звучали в ее голосе. — О, нет… Прекрасна была ты, когда танцевала, думая, что тебя никто не видит, — еле слышно возразил Люциус, отодвигая ее волосы в сторону и наклоняясь еще ниже. Теплое дыхание щекотало шею, и Гермиона вздрогнула. — Скажи, ты обо мне думала, когда подпевала певице? Она зажмурилась, ощутив, как волна стыда обрушивается с еще большей силой. «Мало того, что меня поймали, когда я бесстыдно раскачивала задом на кухне, так еще и за моим ужасным пением… Господи, да за что ж мне это?» — Что это вы тут делаете? — от порога раздался любопытствующий возглас Элиаса. — Что ли у мамочки что-то запуталось в волосах? — Мальчик тут же бросился к ним. — Мусор? Или какой-то жук? На что Люциус усмехнулся и отшагнул назад, напоследок слегка погладив кончиками пальцев ее шею. К счастью, Элиас, слишком взволнованный, что у Гермионы в волосах и впрямь что-то запуталось, не обратил на это внимания. — Ничего там нет, малыш, просто я отодвинул их в сторону. Видишь, у мамы руки в помидорах? Поэтому убрать мешающие волосы самой ей трудно, — убедительно солгал он сыну. — Ну, а ты как? Уже помыл руки? — Да, сэр, — разочарованно буркнул Элиас, расстроенный тем, что ничего интересного увидеть так и не удалось. Он забрался на стул и внимательно уставился на двух взрослых. Что-то было не так, они оба вели себя как-то странно: вроде ничего особенного, но что-то Элиаса несомненно настораживало. И тут он вспомнил. — Лушиус, а почему ты так смотрел на мамину задницу? Нож Гермионы с грохотом упал в раковину, а Люциус попытался сдержать улыбку. «Наивная! И она еще думала, что от Элиаса можно будет что-то скрыть! Да этот ребенок подмечает все, что нужно и не нужно. И не стесняется сообщать об этом всем, кому не лень…» Поначалу Малфою хотелось сказать, что Элиасу все показалось, и ни на какую мамину задницу он и не думал смотреть, но потом решил, что лучше ответить правду, конечно урезанную по форме и содержанию так, чтобы оказаться приемлемой для нежных детских ушек. — Видишь ли, я просто наблюдал, как она танцует. Мама — прекрасная танцовщица, ты не находишь? — вытащив стул, Люциус присоединился к мальчику за столом. — Танцует она, конечно, неплохо, — согласился Элиас. — Но поет ужасно! В ожидании ужина Элиас продолжал болтать о чем-то своем, а Малфой украдкой посматривал на Гермиону, каждый раз подмечая, как смущенно, но в то же время и радостно, вспыхивает ее лицо, когда она оборачивается и ловит его взгляд. А Гермиона, отчаянно краснеющая от жарких голодных взглядов, которые она чувствовала даже спиной, ощущала себя тем изысканным блюдом, что с нетерпением ожидает гурман. Никогда еще ни один мужчина не смотрел на нее с таким откровенным вожделением, как сейчас украдкой поглядывал Люциус Малфой. И это завораживало. Усиленно стараясь не реагировать на происходящее так остро, Гермиона поставила в центр стола чашки с начинкой и соусами для тако, и принялась наполнять и сворачивать тортильяс для Элиаса. А когда поняла, что Люциус Малфой, не будучи знакомым с мексиканской кухней, никогда не ел тако, то сделала несколько штук и для него. За что оказалась отблагодарена нежным прикосновением к спине, когда подошла, чтобы поставить тарелку. По телу пробежала чувственная дрожь, и Гермиона ощущала ее, даже усевшись на свое место и усиленно пытаясь сосредоточиться на болтовне сынишки, а не на том, как хочется прикосновений Люциуса еще и еще. Вся эта ситуация была для нее настолько необычной и даже отдающей сюрреализмом, что несколько раз казалось, что она просто спит. Спит и видит сон о том, какой счастливой может быть жизнь обычной семьи, где есть мама, папа и ребенок. После ужина, который и для отца, и для сына закончился почти одинаково заляпанными сальсой и тертым сыром рубашками, после благодарностей от обоих за то, что все было так вкусно и они ждут не дождутся, когда Гермиона снова приготовит им тако, она неспешно прибиралась на кухне. И тихонько улыбалась, слушая, как Люциус играет с их мальчиком в гостиной. А потом он стоял в дверях ванной, пока она купала Элиаса, и снова наблюдал за ней. И снова в его взгляде светилось что-то необъяснимое, заставляющее ее вздрагивать, встречаясь с ним глазами. Потом они впервые вместе уложили Элиаса спать, по очереди почитав ему на ночь смешную сказку о лисенке и его носках, и вдруг остались одни… Напряжение, искрившее между ними целый вечер, стало почти осязаемым, и Гермиона ощутимо занервничала. Она и понятия не имела, как должна вести себя теперь, когда они наедине: что делать, о чем говорить. Поэтому осторожно уселась на диван и взглянула на Люциуса. Тот раздул в камине огонь, затем махнул палочкой в сторону музыкального центра, и комнату заполнили тихие звуки блюза. Гермиона напряглась, когда он присел рядом, с интересом ожидая, что же будет дальше. «Конечно, мы с ним не парочка подростков, чтобы тискаться на диване, целуясь до ломоты в губах, но вот… вот только и такого опыта у меня тоже нет…» Она вдруг вспомнила, как Рон, еще собираясь на ней жениться, как-то пытался поцеловать ее и нечаянно задел рукой уже набухший живот. В котором день от дня рос не его ребенок. И как резко отшатнулся. «Какой же глупой и неопытной я, наверное, покажусь Люциусу, если он снова решит поцеловать меня…» — Расслабься, — тихо приказал Малфой и, положив руку ей на плечо, потянул Гермиону к себе. Та послушно прислонилась к его боку. — Не хочу, чтобы ты боялась меня. — Я не боюсь… Просто не привыкла так общаться… И совсем не знаю, что делать, — на самом деле ей хотелось сейчас утонуть, раствориться в уютном тепле его рук и пряном запахе, от которого кружилась голова. Ощущая себя неловко и неуместно в руках этого зрелого мужчины, Гермиона в то же время чувствовала, как ее охватывает странный необъяснимый покой. — Ты ничего не должна делать, — Люциус постарался сдержать улыбку, которая могла обидеть Гермиону, и начал легонько поглаживать ее руку кончиками пальцев. — Просто расслабься и поговори со мной. Пойми, что бы ни произошло между нами, это произойдет само собой. Когда придет время, — он наклонился и прижался губами к ее уху. — Я же не юноша, обуреваемый гормональными бурями и не умеющий себя контролировать. Да и есть вещи, которые лишь выигрывают, если ими наслаждаться неспешно… От прикосновения Гермиона вздрогнула, и Люциус довольно улыбнулся: даже несмотря на отсутствие опыта, ее чувственность не вызывала никаких сомнений. Более того, Малфой подозревал, что в Гермионе таится множество сюрпризов, которые откроются ему, как только неиспользованная до сих пор страстность вырвется на поверхность. И не мог заглушить в себе самодовольную мужскую радость от осознания, что именно он окажется проводником в этот волшебный мир. Расслабленно откинувшись на спинку дивана, Люциус продолжал поглаживать ее руку. В камине потрескивал огонь, а звуки музыки навевали лишь приятные мысли. — Как прошел твой день? — заметив, что Гермиона расслабилась, спросил он. — Нормально. С утра в магазине было людно, но после обеда стало спокойнее. Я даже смогла немного поболтать с Джессой, — Гермиона радовалась, что Малфой не сможет увидеть ее полыхнувшие щеки, поскольку беседа с Джессой представляла из себя очередную лекцию по мужской анатомии, сексуальности и способам их покорения. — Потом вернулась домой, немного пообщалась с Гарри, прежде, чем он ушел, и начала готовить ужин. Вот и весь день… — М-м… А ты рассказала Поттеру, что в наших отношениях кое-что изменилось? — ему было интересно и важно, как объяснила Гермиона приятелю, происходящее сейчас между ними. И готова ли она сама, что рано или поздно об этих отношениях узнает весь волшебный мир. — Пришлось. Он полюбопытствовал, откуда охапка роз и почему я вернулась в таком необычайно приподнятом настроении, — отвечая, она ощутила, как теплая томность снова охватывает тело, и смущенно опустила глаза. — Так это я стал причиной твоего «необычайно приподнятого настроения»? Право, что-то новенькое, — легкая усмешка скользнула по губам Малфоя. — Обычно я пугаю людей… Или, на худой конец, заставляю их нервничать. — Когда-то давно ты и меня заставлял чувствовать то же самое… но не сейчас. Не таким, каким ты стал сейчас, — коротко вздохнув, когда его пальцы нежно погладили шею, Гермиона чуть помедлила и опустила голову Люциусу на плечо. — И как же он это воспринял? — хриплым от волнения голосом бросил Малфой, у которого от ее короткой и простой фразы почему-то перехватило дыхание. — О, лучше, чем можно было ожидать. Просто… Гарри знает, что не может указывать мне, с кем общаться или не общаться. Поэтому и повел себя грамотно. Хотя, не думаю, что больше ничего не услышу на эту тему от него, или от тех, кто узнает об этом от него… — на Гермиону нежные и невинные прикосновения Люциуса действовали так, что, казалось, кровь постепенно превращается в кипящую лаву. — А ты помирился с Драко? — Кажется, он простил меня. И очень хочет встретиться с братишкой, хотя и согласился подождать, пока Элиас узнает о себе правду. Он тоже считает, что так будет лучше, — Люциус слегка повернул голову и прижался губами к ее макушке, подумав о том, как же хорошо и уютно ему в этом маленьком домике, где Гермиона могла находиться в его объятьях и без умолку болтал Элиас. «Так уж случилось, что все происходящее с ней для меня ново и абсолютно неизведанно. И отношения с мальчиком, и только зарождающиеся отношения с Гермионой…» — А о нас ты ему тоже рассказал? — вопрос прозвучал с легкой опаской. Гермиона и впрямь боялась, что отношение к ней Драко, как к редкой дряни, из-за которой отец предал свою жену в день ее смерти, так и не изменилось. — Да, рассказал, — уголки губ Малфоя дрогнули в улыбке, когда он вспомнил свой разговор с Драко. — Он… благословил нас, — тут он не выдержал и негромко рассмеялся. Повернувшись, ошеломленная Гермиона уставилась на него с откровенным изумлением. — Бла… благословил? — запнувшись, переспросила она, глядя, каким удовлетворением блестят сейчас глаза Люциуса. — Понятно… благословил на роман с молоденькой ведьмой. Очень мужской подход! — она фыркнула и закатила глаза. — Ну… по крайней мере, он перестал ненавидеть нас… И, кстати, справедливости ради, могу сказать, что даже в тот вечер, когда я признался ему, в первых же словах Драко прозвучало беспокойство о тебе, — мягко заметил Люциус. — Обо мне? — Гермиона удивленно моргнула. — Сначала я поделился с ним своими многолетними страхами о том, принудил тебя… И Драко очень болезненно отреагировал на это. Прежде, чем обсуждать произошедшее той ночью дальше, он хотел убедиться, что это не было изнасилованием, — Малфой увидел, как смягчается ее лицо, и ему ужасно захотелось наклониться и коснуться его губами. — Так что, не думаю, что Драко будет мешать нам. Он часто спрашивает об Элиасе и готов встретиться с ним хоть завтра. — И все-таки мы должны подождать, пока Элиас не узнает, что ты — его отец. Ему придется принять это и начать относиться к тебе по-другому. Не стоит сейчас загружать ему голову еще и наличием старшего брата: боюсь, тогда Элиас просто запутается, — пытаясь убедить Люциуса, на самом деле Гермиона убеждала саму себя. И по-прежнему боролась с желанием владеть сыном единолично: ни с кем не делясь ни его любовью, ни его вниманием. Хотя и искренне стыдилась своего материнского эгоизма. — Звучит разумно. Я думаю, что мы и так здорово продвинулись к тому моменту, когда Элиас будет готов услышать новость о том, что я — его отец, — спокойно согласился Люциус, но подумал о том, насколько нарочито сейчас это его спокойствие. На самом деле он не мог дождаться, когда Элиас узнает, наконец, правду. Мальчишка так основательно поселился в его сердце, что Люциус мечтал о том дне, когда услышит, как Элиас называет его «отцом». — Согласна. И Элиас обожает тебя. Когда тебя нет рядом, он только и знает, что говорит о тебе. Постоянно. Ты… Мерлин, как ты смог так быстро привязать его к себе? — Гермиона слегка улыбнулась. — Я никогда не понимала, как много твоего у него есть, пока ты не начал проводить с ним время. И это так удивительно! Тебя никогда не было в его жизни, а он наклоняет голову точно так же, как ты. Он держит карандаш так же, как ты. И даже чувство юмора у него фамильное «малфоевское»… злое. Интересно, ты был таким же болтливым, когда был маленьким? — Думаю, вряд ли, мои родители не потерпели бы такое, — Люциус тут же вспомнил свое детство. Такое же, как у Драко. И в нем, в этом детстве — детей было быть не должно. Не видно и не слышно. Он воспитывался домашними эльфами, а потом — наставниками, как и Драко. Его приводили к родителям… Ненадолго. А потом снова отправляли в детскую. «Черт! Черт, черт, черт!!! Сейчас я даже представить себе не могу, чтобы Элиас рос точно так!» Люциуса охватила бессильная злость. И вина. «Как много я упустил с Драко! Каким бы мог быть в детстве мой старший сын, если бы оно было таким… как у Элиаса? Может, он вырос бы другим? И рос бы более счастливым и открытым? Что дало мальчику наше с Цисси стремление воспитать чистокровного аристократа?» — Он же иногда раздражает тебя, правда? — тихо спросила Гермиона. Это был вопрос, который она часто задавала самой себе. Ну не верилось, что Люциус Малфой может легко и спокойно выносить непрерывную болтовню Элиаса. Даже сама она иногда уговаривала себя успокоиться и набраться терпения. Потому что знала: общаясь, Элиас познает этот мир, узнает людей. «Но, Господи, как же часто он ляпает, что попало!» — Я бы солгал, сказав «нет». Потому что периодически Элиас испытывает мои нервы на прочность. Но чаще я нахожу его забавным. Мальчишка умен, он цепко схватывает подробности и детали, даже если и не совсем понимает, что именно они означают. Он видит и слышит все... Знаю, тебе не нравится, когда я говорю, что из него получился бы блестящий шпион. Но это так, — хмыкнул Люциус, ощутил, как его ткнули в бок локтем, и, рассмеявшись, прижал ее к себе крепче. — Мне интересно, куда его распределит Шляпа? Сейчас это мог бы быть и Гриффиндор, и Слизерин, абсолютно в равной степени. Интересно, что будет доминировать в одиннадцать. — Малфои всегда заканчивали Слизерин, — задумчиво произнес Люциус. — Правда, до этих пор они были чистокровными… — И законнорожденными, — продолжила Гермиона, и глаз ее слегка дернулся от раздражения. «Сколько раз за эти годы я слышала категоричные суждения о рождении ребенка вне брака? Сколько раз меня называли шлюхой или порченным товаром, а Элиаса — маленьким ублюдком!» Сердце защемило от боли, и она закусила губу. — Ну, это не всегда, — поправил ее Люциус. — Иногда у мужчин моей семьи рождались дети и от любовниц. На протяжении веков много чего происходило. Но те отпрыски никогда не носили имя Малфой. — А у тебя есть еще дети? — осторожно спросила Гермиона. Малфой опешил. «Как она могла думать, что я пложу детей направо и налево?» — Нет, только Элиас и Драко, — Люциус качнул головой. Ей незачем знать, но он всегда был осторожен с любовницами. Осторожен почти до паранойи. Один лишь раз позабыл о противозачаточном заклинании. Тогда. С ней. — На сегодняшний день ты — единственная женщина, которая заставила меня потерять голову и повести себя безответственно. — О, я, конечно, могла быть польщена этим, если бы думала, что в ту ночь ты действительно хотел меня. Но я же знаю, что это не так… — Зато хочу тебя сейчас, — спокойно прервал ее Люциус. — Да, в ту ночь я был не в себе. Но сейчас хочу, чтобы ты забыла не о том, что тогда произошло, но хотя бы о том — как это произошло. Ты заслуживала лучшего первого раза. — Единственного раза, если уж так, — мягко поправила его Гермиона, и Люциус не смог прокомментировать ее фразу: голова закружилась от мысли, что ее тело никогда не принадлежало другому мужчине. И что он может быть единственным, кто будет знать, какая она тесная и горячая внутри. Реакция тела была мгновенной и острой. Он мучительно глотнул, ощущая, как напрягшийся пах давит на молнию брюк. Хотелось только одного: войти в нее, прямо сейчас. Утонуть в медовом тепле этой женщины, так доверчиво прикорнувшей у него под боком. Малфой стиснул зубы. — Люциус, почему ты молчишь? Я что-то сказала не так? Или мое признание шокировало тебя? — Гермиона вдруг занервничала и приподнялась на диване. Какой же неопытной и ничего не знающей ощущала она себя в эту минуту. — Нет, что ты? Твое признание… Оно… «Черт! И что я должен ей сказать? Что, узнав о том, что я еще и единственный ее мужчина, мой член стал тверже дубинки?» — Гермиона, оно лишний раз убедило меня в том, что сейчас у нас должно быть все по-другому. Понимаешь? На этот раз я должен все сделать правильно. А это означает, что мне пора уйти... — Не понимаю, — Гермиона поднялась с дивана, а вслед за ней поднялся и Люциус. Приподняв бровь, она недоуменно смотрела на него, пытаясь понять, что происходит. Малфой протянул руку и погладил ее по щеке. — Твой единственный опыт общения с мужчиной был со мной. И был болезненным и горьким. Да еще и полностью изменил твою жизнь. Сейчас у меня есть шанс компенсировать это. Поухаживать за тобой, как это делают нормальные мужчины. И это означает, что мне нужно уйти, прежде чем я потеряю контроль и зайду слишком далеко… — несколько неловко, но твердо закончил он. — Зайдешь слишком далеко? — ее глаза распахнулись, как блюдца, и Люциус увидел в них любопытство, смешанное с надеждой. «Мерлин, дай мне сил!» — Да... потому что я ужасно хочу поцеловать тебя, — рука скользнула по щеке, и вот кончики пальцев уже поглаживают ее ухо. — А как только начну целовать тебя, то захочу прикоснуться. Ну, а уж если прикоснусь, то остановиться не смогу. Поверь. — Ты хочешь поцеловать меня? — затаив дыхание, спросила Гермиона. Ее глаза туманились. — Очень… — прошептал Малфой, наклоняясь губами к уголку ее рта. Он мягко поцеловал Гермиону, задержавшись лишь на мгновение, и отстранился. Это все, что он мог сделать. Иначе противостоять искушению: приоткрыть ее рот, было бы невозможно. — Спокойной ночи, Гермиона. — Спокойной ночи… — разочарованно выдохнула она, и это страшно обрадовало Люциуса. Ему хотелось, чтобы она жаждала его также сильно. Остро, мучительно, болезненно… Проведя большим пальцем по ее нижней губе, он быстро повернулся и активировал камин, уходя, пока еще мог уйти.