Ловкость рук и никакого мошенничества

Стадион ревел от восторга и предвкушения. Здесь, в раздевалке, где этот шум едва замечался, всё ощущалось совсем по-другому. Словно они вдруг попали в иной, заколдованный мир, и не было всех этих лет, словно тебе снова шестнадцать и твоя команда ждёт выхода на поле — сосредоточенная, собранная, решительная. Гарри внимательно окинул взглядом каждого из «своих» игроков — все они уже не школьники, все давным-давно повзрослели, стали взрослыми и состоявшимися людьми. Но вот сидит Оливер Вуд и хрустит пальцами, нервничая — как тогда. Этот хруст сопровождал Поттера все три года, пока Вуд при нём был капитаном команды Гриффиндора. Роджер Дэвис, выпускник Рэйвенкло, а ныне — заведующий отделением травм больницы Святого Мунго, подпирает стенку в углу и сосредоточено наматывает бинты на руки. Когда-то давно, ещё когда Гарри был на четвертом курсе, Дэвис осмелился пригласить на Рождественский бал Флер Делакур и весь вечер не спускал с неё абсолютно шальных, затуманенных восхищением глаз. С тех пор прошло — страшно подумать! — семь лет, но улыбается Роджер всё так же. Единственный выпускник факультета Слизерин, которого допустили к участию в сегодняшнем благотворительном матче, владелец двух известнейших современных гостиниц магической Британии, Маркус Флинт сидел на скамье — и на первый взгляд выглядел полностью расслабленным и даже равнодушным. Однако и он то и дело бросал быстрый взгляд на круглые часы, прикреплённые к стене над выходом. Захария Смит без умолку болтал — от волнения, не иначе. После школы он подался в науку и уже совсем скоро должен был защитить диссертацию по Истории магии. Гарри мысленно содрогнулся — уроки профессора Биннса в Хогвартсе были настоящей пыткой и он никак не мог себе представить, как ставший весёлым и неунывающим Захария мог добровольно отдать себя в плен нудным трактатам и пыльным архивам. Два игрока национальной сборной Британии по квиддичу, загонщики Грин и Уотерс, держались особняком и поглядывали на «непрофессионалов» немного свысока. Им по двадцать пять, они только-только вернулись с Чемпионата Европы и больше всего на свете хотели отдохнуть от мётел и бит хотя бы с месяцок, но команда «свыше» была однозначной: на игре в Хогвартсе должны присутствовать представители главной команды страны, и точка. Расчёт оправдался — журналисты оказались в восторге. Тик-так-тик-так-тик-так... До начала матча оставалось десять минут. Несмотря ни на что, они нервничали. Две недели назад разделились на команды жеребьёвкой, но за это время провели всего три тренировки, одну из которых даже тренировкой нельзя было назвать, потому что, встретившись впервые и полетав с полчаса, великовозрастные подростки плюнули на всё и пошли в «Кабанью голову» — «вливаться в коллектив». «А вот Джинни своих гоняла», — мелькнула у Гарри досадная мысль. Соперники провели минимум пять тренировок, они встречались строго раз в три дня и летали по два-три часа, не меньше. Жена всегда приходила оттуда раскрасневшаяся, усталая и абсолютно счастливая. Им, соперникам, вообще больше повезло со жребием. Рон сразу согласился защищать кольца, а судя по спокойной и весёлой улыбке, которая сияла на его лице с самого утра, проблемы с самооценкой и уверенностью в себе так и остались в прошлом. Трое охотников — представители «гриффиндорской квиддичной школы» — и с каждой из них Гарри когда-то играл в одной команде. Демельза Роббинс, Кэти Бэлл и Джинни Поттер — эксперт-криминалист Аврората, ведущая журналистка «Ежедневного Пророка» и бывший игрок «Холихедских гарпий» — были вполне сыгранным трио и понимали друг друга довольно хорошо. За снитчем охотиться вызвалась начинающий дизайнер и, возможно, лучшая ученица мадам Малкин, Чжоу Чанг. Единственным слабым звеном в команде соперников были загонщики. Биты вручили вокалисту рок-группы «Вервольфы Варфоломея» Терри Смоуку, а также главе Департамента магических игр и спорта Тони Роббинсу. Оба последний раз садились на метлу ещё в школе, так что большой опасности не представляли. Стадион в очередной раз взорвался аплодисментами, приветствуя игроков команды-соперника. Гарри посмотрел на часы и сосредоточенно кивнул. Пора. Один за другим они вылетели на поле, и уже тут обрушился на них вал шума с галдящих трибун. На дворе было начало ноября, но погода стояла отличная — неяркое осеннее солнце высоко светило в холодных небесах, а ветер, клокотавший всю ночь, к утру утих. Мадам Хуч подозвала к себе капитанов, чтобы разыграть кольца. Джинни подлетела к нему с лихим разворотом, весёлая и самоуверенная. До этого дня никто не знал об их свадьбе, но на её мантии сегодня блестела новая фамилия, и Гарри уже представлял, как набросятся на них журналисты после игры. — Мы надерём вам зад, — заявила Джинни, с серьезным видом пожимая ему руку и пряча смешинки в карих глазах. Гарри едва удержался от того, чтобы рассмеяться. — Ну, попробуйте. У нас Вуд на кольцах — у вас ни единого шанса. Они подмигнули друг другу. Два капитана. И оба — Поттеры. Стартовый свисток рассёк холодный ноябрьский воздух, и в один момент всё над полем пришло в движение. Игроки молниями взмыли ещё выше — игра началась. Гарри поднялся над верхушками башен «почётных» трибун и осмотрел происходящее с высоты. Чжоу не стала преследовать его, а облетела поле на уровне пятого-шестого ряда болельщиков, вызвав у тех волну восторга и выискивая снитч. Джинни и Демельза перехватили квоффл и на всех парах неслись к кольцам, однако Дэвис ловко выбил мяч во время передачи. Пусть матч был товарищеским и ничего ни для кого не решал, темп игроки задали вполне боевой. Трибуны ревели. Пестрое галдящее полотно внизу, расцвеченное шарфами, плакатами и флажками, кипело и бурлило, скандируя всем известные фамилии и подбадривая своих любимчиков. Где-то там, среди шумного балагана, сидела Гермиона вместе с Невиллом и Луной. Гарри попробовал найти их глазами, но это было почти невозможно — все лица на скорости сливались в один сплошной поток. Прозвучал гонг, и занявший место комментатора Ли Джордан объявил, что Джинни забила первый квоффл — счёт открыт. Смит и Флинт ринулись к кольцам противника, но Смоук отправил в них бладжер, использовав запрещенный прием. Мадам Хуч назначила штрафной удар, и Маркус не промахнулся, сравняв счет. А снитча всё не было видно. Гарри то летал высоко, то спускался почти к самой траве, выискивая глазами золотистый шарик, но — безрезультатно. Чжоу не сидела у него на хвосте, как когда-то, а вела свою игру, но и ей это не слишком помогало. Джинни забила ещё два мяча, Оливер и Рон продемонстрировали по одному сейву, Флинт и Дэвис смогли отыграть оба квоффла. Бладжеры со свистом рассекали воздух, игроки носились над полем, как угорелые. И в какой-то миг, нарезая очередной круг, Гарри ощутил то, чего не чувствовал уже много лет. Радостное возбуждение пробежало по телу, а дыхание перехватило от волнения и восторга — его с головой захлестнул азарт. В этот момент он понял, какую огромную услугу оказала им МакГонагалл, решив устроить этот благотворительный матч. Она не просто нашла кучку «знаменитостей» — нет, она дала возможность им, взрослым и серьёзным людям, вновь почувствовать себя детьми. Вернуться хоть ненадолго в те времена, с головой погрузиться в ту часть жизни, когда самой большой проблемой было поражение в решающем матче или сломанная метла. Забыть про передряги и рабочие неурядицы, просто наслаждаться — скоростью, шумом ветра в ушах, сумасшедшими виражами на послушной метле и ощущением горящей от холодного ветра кожи. Стереть прошедшие годы, стереть войну со всеми её последствиями, вернуться в украденную юность. И это было восхитительно. Гарри, чувствуя улыбку на губах, увеличил скорость и взмыл ещё выше. Команда Джинни оторвалась вперёд уже на два десятка очков, и он прекрасно понимал, что если так пойдёт дальше, спасти их задницы от «надирания» сможет только снитч. Если маленький коварный шарик окажется в его руке, полторы сотни очков разом решат исход игры. Он проследил глазами за Чжоу, но та по-прежнему летала почти у самой земли, лишь изредка поднимаясь к кольцам и не обращая на него никакого внимания. Она выглядела сосредоточенной и целеустремленной, и на минуту Гарри даже подумал проследить за ней, однако тут же отказался от этой затеи. Увидь Чжоу снитч, она бы уже неслась к нему, а не скользила в воздухе, выписывая плавные фигуры. Демельза забила ещё один гол, но Флинт практически сразу его отыграл. Трибуны уже выли от восторга, чувствуя примерно равный уровень игроков. Провалившись в воздушную яму, Гарри выровнялся и спустился на уровень комментаторской кабинки, завис на мгновение, прикидывая следующие действия. Джинни перехватила квоффл и неслась к кольцам Вуда сломя голову. В её глазах горело торжество, щёки пылали от ветра, и она уже выбрала удобную позицию для броска, ещё мгновение — и счет станет 50:20, но Грин вовремя разгадал её замысел и, резко развернув метлу, послал в её сторону бладжер. Почти неслышный треск прозвучал в голове громом. Крик ужаса застыл у Гарри в горле, когда он увидел, как летящий с бешеной скоростью мяч врезался Джинни в плечо и выбил её с метлы. Она резко вскрикнула от боли, квоффл выпал из рук, ладошка заскользила по гладкому древку в отчаянной попытке удержаться, но было слишком поздно. На родном любимом лице не было и тени страха — только безграничное удивление. Она падала. Гарри ринулся к ней, уже понимая, что он слишком далеко — в момент удара до колец было почти семьдесят ярдов. Трибуны разом смолкли, люди вскакивали на ноги, словно завороженные наблюдая за тем, как Джинни неизбежно неслась к земле. Гарри не слышал и этого, не слышал ничего — ни истошного крика Рона, ни пронзительного свистка мадам Хуч. Он различал только, как оглушительно стучала кровь в ушах, только собственное дыхание и свист ветра. Он не видел ужаса на лице Грина, запоздалого рывка Чжоу, он видел только летящую к земле Джинни с её ярким пламенем волос и гнал метлу изо всех сил, и древко уже ощутимо вибрировало у него в руках, предупреждая о пределе скорости. Джинни падала, словно в замедленной съемке. Тридцать ярдов, двадцать, десять... Может, он все-таки успеет? Позже Гарри покажется, что всё это происходило долго-долго, тянулось часы, хотя на самом деле счет шёл на секунды. «Молния» уже вырывалась из рук, когда он ещё прибавил скорости и вошёл в пике. Самое важное пике в его жизни. У Джинни широко раскрытые от испуга карие глаза, бледная, как мел, кожа и россыпь веснушек по щекам. У неё потрескавшиеся от колючего ветра губы и хрипловатый от полётов на свежем воздухе голос. У неё скоро будет ребёнок, и она просто не имела права умереть. Джинни тянулась к нему изо всех сил, и не хватало совсем немного, и до земли оставались считанные ярды, а разбитая метла уже валялась на траве под кольцами, и за мгновенье до того, как полностью потерять контроль над своей «Молнией», Гарри выбросил руку вперед и схватил горячую ладошку Джинни. — Держу, — прохрипел он и почувствовал, как натянулись жилы. От скорости слезились глаза. До земли ещё оставалось ярдов семь, но «Молния» не хотела слушаться, а из пике нужно выходить, и из последних сил он выровнял метлу, не отпуская руки Джинни. Удержать её одной рукой было невозможно, перетянуть на свою метлу — тем более. Гарри чувствовал, как скользит ладонь, понимал, что у него почти нет времени. И если только расчёт был верным, если только он не ошибся, нужно было максимально снизить метлу, удержать её хотя бы до шести-семи футов над полем, а потом... Вдох. Выдох. Ещё немного, ещё совсем немножечко, у тебя все получится, должно, просто не может не получиться! Гарри вновь выровнял метлу и отпустил древко, схватив Джинни обеими руками и держась на «Молнии» каким-то чудом. Пятнадцать футов, десять, восемь… Он даже не прыгнул — свалился вниз, одновременно подтягивая Джинни вверх. И через долю секунды упал на жёсткую пожухлую траву, а Джинни приземлилась на него сверху. — Да ты чёртов герой, Гарри Поттер, — выдохнула она ослабевшим голосом и потеряла сознание. К ним уже на всех парах летел Рон и другие игроки обеих команд, Грин лепетал какие-то извинения, но для Гарри это всё не имело значения. Падение напрочь выбило воздух из лёгких, голова кружилась и почему-то болели рёбра. Джинни лежала на его груди, бледная и какая-то удивительно маленькая. Одной рукой она всё еще сжимала его ладонь, другую судорожно прижав к животу. Ребёнок. О, Мерлин, хоть бы с ребёнком всё было хорошо! На поле выбежала насмерть перепуганная Гермиона с волшебной палочкой в руке. Расталкивая игроков, она прорвалась к ним и упала рядом на колени. — Гарри, Гарри, как ты? Я наложила на неё заклинание Подушки, но полностью замедлить падение мне не удалось, но... Ну конечно же... вот почему Джинни слишком медленно падала, вот именно поэтому он успел долететь, успел схватить её за руку, он как-то бессознательно догадывался, и потому всё рассчитал правильно и упал на землю раньше неё, и... — Гермиона... — прохрипел он. Воздуха всё еще не хватало, а в груди невыносимо жгло. — Гермиона... Ребёнок... Она только сосредоточенно кивнула, махнув Рону рукой. Тот осторожно взял на руки сестру и понес в замок — в Больничное крыло. — Мне нужно... с ней... Я пойду... — Конечно, пойдешь. Давай руку, — скомандовала Гермиона, протянув ему ладонь. Гарри ухватился за неё и поднялся на ноги. Перед глазами всё плыло. — Пошли, только медленно. Осторожно. Шаг за шагом, опираясь на её руку, он прошёл к трибунам, к выходу с поля, и игроки и журналисты, выбежавшие на квиддичное поле, молча расступались перед ними. Каждое движение отдавалось жгучей болью в ребрах. Ли Джордан говорил с места комментатора о том, что матч окончен, и Гарри только горько усмехнулся про себя — кажется, это первый случай в истории квиддича, когда игру завершили до того, как был пойман снитч. Когда они добрались в Больничное крыло, Джинни уже лежала на белых простынях, всё ещё без сознания, а над ней вовсю размахивала волшебной палочкой мадам Помфри. Рон сидел на соседней койке и явно не знал, куда деть руки. Сильный и широкоплечий, просто огромный в яркой квиддичной форме, усиленной накладками, сейчас он выглядел каким-то беззащитным и растерянным. — Мадам Помфри... ребёнок... — начал было Гарри, однако пожилая целительница только оборвала его командным тоном, не отрываясь от работы: — Присаживайтесь, Поттер! И подождите немного, я осмотрю вас через несколько минут! — Но... — Когда мне будет, что сказать, я скажу! Ничего не оставалось, кроме как присесть рядом с Роном и молча наблюдать за тем, как мадам Помфри осматривала Джинни и накладывала на неё какие-то укрепляющие заклятия. После она покопалась немного в шкафу, достала из него небольшой фиал, наполненный светло-сиреневой жидкостью и влила лекарство в рот своей пациентке. Гарри показалось, что после этого на щеках Джинни выступил легкий румянец. — Уизли, отойдите. Ложитесь, Поттер, и мантию стаскивайте! Как вы двое её летать-то отпустили? Не знали, что ли, что квиддич — опасная и травматическая игра? Ей бы дома сидеть да книжки читать, в её-то положении! — Как она? — выдавил Гарри, стягивая с себя мантию и шипя от боли. Рон поддержал его молча, полным надежды взглядом. — Жить будет, она сильная девочка, — буркнула мадам Помфри, и тут же добавила, отвечая на повисший в воздухе немой вопрос: — И с ребёнком всё хорошо должно быть. Во всяком случае, поверхностный анализ никаких непоправимых повреждений не выявил. Конечно, её нужно будет понаблюдать некоторое время, а лучше — так вообще на сохранение в Мунго лечь. И никаких мётел на девятой неделе! Ох и молодежь пошла, ох и молодежь... По палате прокатился дружный вздох облегчения. Гермиона, бледная и решительная, как-то разом расслабилась, обняла Рона и спрятала лицо у него на груди, тихонько всхлипнув. — Ну что ревёшь, что ревёшь? Всё ведь хорошо уже... Пришли тут и сырость разводят... — неодобрительно повторяла мадам Помфри, развернувшись к Гарри. — А вот у вас, Поттер, ребро сломано. Так что Костерост ваш лучший друг на ближайшие несколько часов. Гарри плевать было на ребро и на горький Костерост, на острую боль и полные вызванного искренним беспокойством недовольства замечания мадам Помфри. Ощущение ушедшего напряжения накрыло его с головой, и он вдруг почувствовал, как же сильно устал. Целительница наложила ещё несколько диагностических заклятий и чуть не силой напоила его зельем, Рон успокаивал плачущую Гермиону, которая теперь совсем не была похожа на ту смелую и уверенную в себе девчонку, что спасла сегодня Джинни от верной смерти и помогала ему добраться до Больничного крыла, одним взглядом расчищая путь в толпе людей. Усталость накатывала волнами, Костерост отдавался знакомой болью, выжигая другую — от перелома, на соседней койке спокойно и размеренно дышала Джинни. И всё уже было позади, хотя от одной мысли, что сегодня он мог потерять её, потерять их обоих, Гарри охватывал почти нестерпимый, панический ужас. «С ними больше не должно случиться ничего плохого», — твердил сурово внутренний голос. И Гарри соглашался безоговорочно. Беззаботные деньки остались позади, настало время вновь брать на себя ответственность. Усталость сморила его и он начал погружаться в тяжелую дрёму. Ему даже стал сниться какой-то сон, когда в дверь негромко, но уверенно постучали. — Кто там ещё? — заворчала вышедшая из кабинета мадам Помфри. — Неужто ещё кто-то сегодня с переломами? Но на пороге стояла совсем не очередная пострадавшая, а собранная и напряжённая директор МакГонагалл. — Простите, Поппи, что отвлекаю. Я лишь хотела спросить, как себя чувствуют... Поттеры. — Все хорошо, профессор, — ответил Гарри со своей койки, слегка приподняв голову. МакГонагалл, казалось, совсем не изменилась за последние годы. Всё та же аккуратная, тщательно пригнанная мантия и собранные в тугой пучок седые волосы, строгий взгляд и легкая, едва заметная, но тёплая улыбка. Когда-то давно, после битвы за Хогвартс, они с Джинни точно так же отсыпались здесь, в Больничном крыле. Коек на всех не хватало, и, напоенные успокоительным, они спали, прижавшись друг к другу на одной кровати в жутко неудобной позе, обхватив друг друга руками даже во сне. Вокруг творилось что-то несусветное: стонали раненные, гоняла эльфов-домовиков мадам Помфри, плакали испуганные или уже отчаявшиеся родственники... Но они спали, и шум Больничного крыла не мешал им, а суета не могла их потревожить. Они спали, уставшие после тяжёлой ночи и, казалось, — тяжёлой жизни. Ухватились друг за друга, отгоняя прочь призраков закончившейся битвы, тревоги и страхи. И Джинни тогда дышала так же спокойно и глубоко, но даже во сне крепко-накрепко прижималась к нему, ища защиты. Тогда МакГонагалл вернулась под вечер. Уставшая, с тёмными кругами под глазами, но, как и прежде, собранная, она присела деликатно на краешек их постели. Гарри проснулся, разлепил тяжелые веки, тревожно встрепенувшись: «Профессор, что случилось?» Она тяжело вздохнула и тихонько вымолвила: «Ничего не случилось, Поттер. Я просто хотела сказать спасибо...» — Я просто хотела сказать спасибо, — сказала директор, внимательно глядя на него. — За то, что согласились участвовать в этом матче. — Да не за что, — смутился Гарри, отчего-то чувствуя себя школьником. Ему всегда было немного неловко в присутствии бывшего декана — невольно хотелось вытянуться по струнке и срочно придумать по-настоящему весомую причину невыполненного домашнего задания. — Вы не правы, — мягко улыбнулась она. — Мы собрали достаточно, и в следующем году фонд школы сможет обеспечить обучение десятков учеников из неблагополучных семей... Вот только опять хорошее дело едва не стоило вам жизни. МакГонагалл прошлась по палате и присела на кровать Джинни, осторожно и ласково, как-то по-матерински, коснулась её щеки. В насыщенном запахами лекарств воздухе повисло неловкое, хоть и тёплое, молчание. — Гарри, — сказала директор через несколько мгновений, неожиданно назвав его по имени и переводя на него серьезный и встревоженный взгляд, — вас хочет видеть профессор Дамблдор. — Что? — от удивления он резко привстал на кровати, тут же скривившись от боли. Костерост действовал, жжение уменьшилось, однако резкие движения явно пока были лишними. — Зачем? — Он не уточнил, — помрачнела МакГонагалл ещё больше. — Просто попросил меня позвать вас в кабинет для беседы. Зайдите, пожалуйста, когда почувствуете себя лучше. Пароль — «Калган-трава». Она смотрела на него серьезно и пристально, и на какое-то мгновение Гарри уловил во взгляде директора... боль? Вину? Страх? Словно злой чешуйчатый монстр тревоги раздирал сейчас её грудь, будто бы многое она сейчас отдала, чтобы он не шёл к Дамблдору — но не могла сказать об этом вслух, зная — Альбус ничего не делает просто так. — Хорошо, — согласно кивнул Гарри, переглянувшись мельком с Роном и Гермионой, молча слушавшими разговор, не вмешиваясь. МакГонагалл ещё раз посмотрела на них, подолгу задерживая на каждом из бывших учеников взгляд, и вышла из палаты, тихонечко прикрыв за собой дверь. Может, Гарри показалось, но он услышал оттуда горький вздох. Часа через два ребро полностью срослось, хотя бок до сих пор неприятно покалывало. Джинни спала — мадам Помфри дала ей зелье Сна-без-сновидений, поэтому ближайшие часы ждать её пробуждения было бессмысленно. Рон и Гермиона отправились в Нору успокаивать миссис Уизли — Гарри был искренне благодарен за то, что они согласились принять на себя этот удар, и пообещали прийти ночевать на Гриммо, чтобы обсудить разговор с портретом Дамблдора. Так уж у них было заведено — всё непонятное, все важнейшие проблемы решались исключительно втроем. Гарри тихо выскользнул из Больничного крыла, стараясь не привлекать внимания мадам Помфри. Дорогу к кабинету директора он знал по-прежнему хорошо — наверное, даже завяжи ему глаза, Гарри всё равно бы вышел точно к старой знакомой-горгулье, не заблудившись. И только встав перед всё той же дубовой дверью, он почувствовал себя неловко — ведь в последний раз был здесь полтора года назад, когда на стену вешали портрет Снейпа. Гарри был почти уверен, что нарисованный Снейп, несмотря на демонстративно закрытые глаза и недвижное лицо, был этому событию совсем не рад. Интересно, как он отреагирует на появление Гарри сейчас? Лучи закатного солнца косо освещали кабинет. МакГонагалл сидела за столом и что-то писала, усердно и аккуратно, как всегда, тщательно выводя пером каждую букву. Портреты бывших директоров Хогвартса спали в своих рамах — или только делали вид? Бодрствовали лишь двое — седой старик в фиолетовой мантии с лукавой полуулыбкой на губах и его самый преданный ученик. — Здравствуй, Гарри. Я очень рад тебя видеть, — вымолвил Дамблдор, чуть повернувшись к нему и тепло улыбаясь. По-прежнему яркие голубые глаза блестели за такими знакомыми причудливыми очками. Снейп не удостоил Поттера даже кивком головы. — Здравствуйте, профессор. — Минерва, вы не оставите нас на несколько минут? Уверяю вас, разговор не займет много времени. МакГонагалл резко подняла голову, обернулась и пристально взглянула на портрет. Директор была так напряжена, такой сдержанный протест светился в её глазах, что на секунду Гарри показалось — откажет. Однако, выдержав тяжёлую паузу, она только сухо кивнула и поднялась из-за стола, стремительно выйдя наружу. В помещении воцарилась неуютная, тягучая тишина. Дамблдор долго молчал, внимательно рассматривая своего бывшего ученика, и лишь потом спросил: — Как ты себя чувствуешь, Гарри? — Нормально, — ответил тот, пожав плечами, не совсем понимая, к чему этот вопрос. — Мадам Помфри меня подлатала. — А как… миссис Поттер? — С ней всё в порядке. Только нужно будет ещё раз показаться врачу. Гарри не хотелось вдаваться в подробности и рассказывать портрету о ребенке. Ведь не для того же Дамблдор его сюда вызвал, чтобы о семейной жизни выспрашивать! — Мы с Северусом наблюдали за игрой. Это было поистине прекрасно и захватывающе, все очень хорошо играли, а твоё финальное пике достойно всяких похвал... Надеюсь, я не кажусь тебе болтливым. Гарри чуть не вздрогнул — Дамблдор, как и при жизни, словно прочёл его мысли. А тем временем тот продолжал: — Ведь у нас — у нас, портретов, Гарри, чересчур много свободного времени и нам многое видно... Порой даже то, чего не замечают остальные. Надеюсь, миссис Поттер не слишком пострадала. Внезапное понимание свалилось Гарри на плечи: он знает! Ему нет необходимости расспрашивать о Джинни, он знает, что она беременна, он как-то видел это! — Я чувствую себя виноватым, — вдруг резко сменил тему Дамблдор. Гарри опешил, и у него вырвалось — может быть, слишком быстро: — Почему? — У тебя было… сложное детство, и ещё более сложная юность. Тебе рано пришлось повзрослеть, и видел ты такое, сталкивался с такими вещами и силами, которые лучше бы не видеть, и уж точно касаться которых не должен ни один человек в этом мире... — Вашей вины здесь нет. Была война, — резко перебил Гарри портрет, пытаясь понять, что здесь, что с ним самим происходит, почему даже годы спустя слова и голос Дамблдора вызывают в нём такие ощущения. Тот лишь улыбнулся грустно: — Мы оба с тобою знаем, что это не так. Мы достаточно пережили вместе, чтобы быть честными друг перед другом. Снейп на своём портрете негромко, но отчётливо фыркнул, однако Дамблдор не обратил на него ни малейшего внимания. Гарри окончательно потерялся в догадках, что же именно пытается сказать ему бывший директор, и зачем. — Мне просто хотелось, чтобы ты меня понял, — явно подытожил, вот только что? — Дамблдор. — Иногда приходится принимать трудные решения. Иногда ради общего блага приходится жертвовать благом малым, даже если оно становится для кого-то неизмеримо важным и ценным. Я знаю, каково это. Ведь мы хотим, чтобы наши дети жили в лучшем мире. Чтобы они никогда не видели той боли, тех страданий, что некогда выпали на нашу долю... И эти решения приходится принимать нам, потому что люди привыкают: кто-то берёт на себя эту ношу… То, что я делал, было жестоким, но правильным. Ты понимаешь меня, Гарри? Он говорил размеренно и спокойно, словно читал лекцию. Нет. Будто объяснял, что нужно сделать, надеясь, что Гарри сам поймёт, когда. Однако Поттер знал, чувствовал: эти слова давались Дамблдору с трудом — старый маг на портрете тщательно подбирал их и обдумывал каждое предложение. И знал это не только Гарри — вот и Снейп молчит, отвернувшись: не язвит, не возражает, будто делает вид, что его здесь нет. Чтобы ничем не помешать. Но неужто Дамблдор — и тот, настоящий — вправду так тяжело переживал из-за собственных решений? — Общее благо, Гарри. Это не пустые слова. Общее благо и счастье наших детей, тех, кто придёт после нас — вот что по-настоящему важно. На войне бывает всякое. Нередко погибают люди. И порой, как ни ужасно, кто-то должен умереть, чтобы спасти целое поколение. Гарри молчал, чувствуя, как руки в карманах форменной квиддичной мантии начинают подрагивать. К чему Дамблдор ведет? Почему даже после смерти не может оставить его в покое? — И этим кем-то должен вновь стать я? — выдохнул он, высказав, наконец, опасение, которое жгло его с того самого момента, как в Больничное крыло несколько часов тому назад пришла МакГонагалл. Ведь портреты видят то, чего не замечают остальные. Возможно, Дамблдор что-то знает, возможно... — Нет, — твёрдо оборвал его мысли бывший директор. — Нет, Гарри. Ты неверно истолковал мои слова. Быть может, будет даже лучше, если ты забудешь о них. Это просто так и не ставшее возможным раньше покаяние старика, не более... Уверен, что для своих детей ты построишь лучшее будущее. Что они будут жить в мире без войн. И что ты сам решишь, что для этого делать. Спасибо, что зашел повидать меня. А сейчас — тебе пора возвращаться. В Больничном крыле вот-вот проснется миссис Поттер, и ты, подозреваю, хотел бы в этот момент быть рядом с ней... Гарри спустился по витой лестнице, не дожидаясь, пока её медленное вращение приведёт его вниз и вышел в коридор. Всего в нескольких шагах, словно так и не решилась отойти дальше, его ждала МакГонагалл. Она ничего ему не сказала, только смотрела так, словно... Словно хотела его защитить.