Ailes de la Liberte

Пули били свинцовым дождем. Ривай пришел в себя, и первым, что он увидел, был нависающий над ним Эрвин, обезоруженный и безмолвный. У обоих на мгновение отняло речь, забрало дыхание - они держались друг за друга, ища равновесия, пока оба не стали твердо на ногах. Но прежде чем кто-либо из них успел произнести хоть слово, прогремел выстрел - предвестник шторма. И дождь из пуль обрел небывалую мощь. Они подобрали свое оружие, и Ривай снова чуть не свалился с ног - от стремительного притока крови к голове ноги стали ватными, картина перед глазами помутилась, закружилась. Он не дал волне слабости захлестнуть его, ведь не мог позволить Эрвину думать, что он уязвимый. А сейчас он действительно был таковым - уязвимым, обессиленным. Вдвоем Эрвин и Ривай выбрались на задний двор, где уже вовсю развернулось сражение. Тела солдат валялись на булыжниках тряпичными куклами, набитыми внутренностями и мясом, - теперь они могли служить лишь жалкими щитами для выживших. Ривай приметил небольшую группку своего отряда. Каждый из них отбивался, как мог: кто ножами, кто ружьями. Одного за другим он пересчитал их, пока не убедился, что все до единого живы и - относительно - здоровы. Ривай бросился со всех ног в центр битвы, открывая огонь. Первым на его пути стал крупный молодой солдат с торчащими из-под шлема светлыми кудрями и винтовкой в тисках мясистых пальцев. Не робея, Ривай стрелял по его коленям, пока тот не рухнул на землю. В его ладони вспышкой сверкнуло лезвие ножа, одно отточенное движение - оно исполосовало глотку павшего, прежде чем погрузиться глубже в его грудь. - Лутрель! - донеслось до Ривая. - Это Лутрель их прислал! Руки Ривая были по локоть в крови. Ему хотелось остановиться, сделать передышку, смыть ее, но выстрелы не прекращались. Он уложил двоих за раз, отослав пулю сквозь черепушку одного другому в висок, и застыл, уставившись на трещины в их головах, на проглядывающее сквозь них месиво, пока Эрвин не окликнул его, вернув к действительности вцепившейся за ворот рукой. - Слушай меня, Ривай! - его голос надорвался. - Мы уходим. Сейчас же. Он осознал, что люди вокруг беспорядочно мечутся, пока нацисты наступают бесконечными потоками, бесчисленные, как песчинки пустынных дюн. Эрвин дернул его на себя - так, что он почти потерял равновесие, - и ему пришлось следовать за ним внутрь здания. Уже не оставалось времени сгребать с собой брошенное оружие, амуницию, карты или приемники. Не оставалось времени подбирать тела погибших. Не было ни одного лишнего мгновения - даже для того, чтобы сделать глоток насыщенного кровью, гарью и металлом воздуха. И все это по его вине. Они бежали сквозь улочки, гонимые преследующими их по пятам выстрелами нацистских винтовок. - Я думал, Лутрель за нас! - выкрикнул Жан. - Какого он натравил на нас нацистов?! Эрен оглянулся на Эрвина. - Все это время он был шпионом! Как мы и думали! Не озвученный, между ними завис другой вопрос. Ривай держал взгляд прямо впереди себя, не выдерживая его напряжения: - Если хоть на секунду усомнитесь, что я за вас, то точно мозгами ебнулись. Эрвин на этот счет промолчал - вместо этого отдал своему небольшому отряду вновь созревший в уме приказ. - Мы недалеко от “Ailes”. Это единственное место, где мы можем укрыться, пока перегруппируемся. Закрытый задний двор стоял такой же заброшенный, поросший дикой травой и сорняками, обвешанный безжизненными змеями проводов иллюминации. Заколоченную дверь пришлось открывать силой. У Ривая по коже поползли мурашки, пока он стоял в стороне, наблюдая за этим; его одолевало ощущение, что им не следует быть здесь. - Я не видел его тела, - наконец подал голос командор. - Среди тех его тоже не было. Значит, он все еще где-то в округе. Внутри помещения было темно и пыльно. Не выветрился, словно впитавшись в стены и мебель, смешанный запах алкоголя, сигарет, парфюма Нанабы и сигар Ханджи. Ривай закрыл глаза, правый поднывал после удара Пьера. - Он придет сюда за нами. Это, блять, самое предсказуемое место. Солдаты валились обессиленные на свободные стулья, лавки или столы - любую поверхность, способную выдержать их изможденные тела. В клубе собрались все, кто остался из командования и отряда Ривая. Здесь он чувствовал себя призраком, неизбежно возвратившимся в то место, которое все не может отпустить. Его глаза сверлили дыру в стене. - Я должен был убить его, Эрвин. Убей я его тогда, нацисты бы нас не загнали, - он сдерживал голос настолько ровным, как мог, но ладони вытянутых по бокам рук невольно стиснулись в кулаки, пряча ногти, окаймленные кровавыми корками - теперь и у него кровь въелась в кутикулу, заусеницы, кожу, как всегда было у Эрвина. Ладонь Смита легла на его плечо едва ощутимым весом. - Я заколебался. Теперь же по моей вине погибло гораздо больше человек. Я всегда звал тебя трусом, но единственный гребаный трус - я сам. Бесхребетный. С первого момента, как я начал замечать, насколько он становится опасным, я не должен был сидеть сложа руки… - он рыкнул, грохнув кулаком о стол. - Черт. - Я заколебался, когда должен был убить тебя, - пробормотал Эрвин. - Я не смог сделать этого и укорял себя, ненавидел. Но это бы значило убить того, кого я люблю. То, что ты не можешь убить любимого человека, многое говорит о том, какой ты на самом деле. - Такой, что помогал человеку, угробившему других дорогих мне людей. - Прекрати, Ривай, - Эрвин схватил его за плечи и заставил встретиться взглядами. - Спроси себя: позволишь ли ты ему вновь отнимать жизни дорогих тебе людей? Он не ответил, только отвел глаза, чтобы пройтись оценивающим взором по тем из своих соратников, кто в конце концов добрался сюда. - Командор, - вдруг вмешался чужой голос. Перед ними возник Арлерт с прикрепленным к спине приемником и блокнотом в руке. Он заметно дрожал. Нацарапанные на странице строки были практически нечитаемы. - Я провел общую оценку того, что мы имеем. Пиксис получил ранение, и у нас недостаточно боеприпасов для обороны - в среднем у каждого бойца при себе только один нож и одно огнестрельное. Ни гранат, ни дальнобойных винтовок у нас нет. Мой приемник по-прежнему вышедший из строя, радио Рико осталось на базе. Рука Эрвина соскользнула с плеча Ривая. - Нам не хватит этого, чтобы отразить нападение. Его перебил Ривай: - Если Пьер все еще шляется где-то поблизости, Эрвин, то точно явится сюда. И явится не один. Армин растерянно глядел то на одного, то на другого. - Сэр… Могу я внести предложение? Смит кивнул, и тот сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить говорить. - Внутренний двор выходит единственно на узкую улочку, что заметно сужает шеренгу проходящих там солдат. Судя по всему, в их командах максимум тридцать бойцов, а значит, одновременно сквозь ворота будут проходить по двое. Если мы загромоздим этот участок мебелью, то сможем создать блокаду. За ней нужно будет поставить лучших стрелков, остальных - им на прикрытие. К Армину подскочил Эрен. - Нам нужно убрать всего-то тридцать солдат! Эрвин принял предложение Армина - другого выхода не было. - Можем приманить его сюда, - пробормотал задумчиво Ривай. - Пока будем убирать нацистов, будем высматривать его. В конце концов он точно сюда сунется. Нужно только дождаться. Вскоре помещение “Ailes” поистине опустело, все его внутренности выпотрошили во двор: столы из добротного тяжелого дерева выстроили в ряды, к ним спинками - кресла и стулья, и, в подкрепление, - те трюмо и шкафчики, что удалось вытащить из гримерных. Образовались две линии, по одной из которых расположились Микаса, Жан, Эрвин, Ривай и Рико. Другой ряд составили Саша, Армин, Пиксис, Шадис и остальные, еще боеспособные их товарищи. Солнце встало высоко в небе. Беспощадно палящий полдень. Прямые лучи жгли шеи и спины, солдаты утопали в поту. Ривай то и дело придирчиво вытирал руки, проводил платком по промокшим липким волосам. Эрвин же замер, сосредоточенный, как никогда раньше, не сводя взгляда с открытого узкого проезда. У них не было ни шлемов, ни экипировки. Запасы на минимуме, оружие на грани исправности. Но Ривай сжал пальцы вокруг своей краденной винтовки, держась как подобает настоящему солдату - неустрашимым, исполненным решимости исполнить свой долг. Ритмичный стук сапог объявил о приближении противника. Ривай покосился на часы на своем запястье: три часа ровно. По массовости гула шагов становилось понятно - их там куда больше, чем тридцать человек. - Армин, - слышал он за спиной. - Успокойся, Армин. - Их, кажется, слишком много… Ривай почувствовал, как напряглась рядом Микаса, усилив хватку на рукояти своего оружия; Эрен опустил глаза. Тот поднял свою винтовку, приставил к плечу, устраивая удобнее в руках. Курок, спусковой крючок… Медленный, глубокий вдох. Выстрел. Шедшие в первом ряду немецкие солдаты явно не ожидали засады - они быстро пали под пулями внезапной атаки. Одного подбил на пару с Эреном Ривай: одна пуля в плечо, другая - в щеку. После этого всполошенные нацисты стали ступать настороженнее и вскоре открыли ответный огонь. Их пули врезались стремительным потоком в толстые столешницы импровизированных баррикад, иногда отражаясь от них рикошетом. - Продолжайте стрелять! - крикнул Эрвин. - Не смейте останавливаться! Hемцы ложились замертво у проезда, как мешки с костями, - хилое прикрытие для еще живых, но и с их стороны наступление не прекращалось. Они продолжали валить во двор из узкого проезда, подобно мощному потоку, пробившему дамбу, и их ряды ширились с такой скоростью, что те уже с трудом успевали удерживать позиции. - Мне не хватает времени перезарядиться! - взвыл Жан. Он перехватил винтовку у ствола и ударил прямо в грудь приблизившегося опасно близко солдата. Его глаза округлились, когда тот попятился и перекинулся через баррикаду, держась за истекающий кровью бок. - Нужно отступать! Голос Эрвина прозвучал на удивление ясно и твердо: - Нет! Ни с места. Отстаивайте позиции. Безрезультатно. Хватило одной лишь промашки с их стороны, чтобы противник перешел линию обороны. Он перепрыгнул через выстроенное препятствие и, тяжело приземлившись, не медля нанес Эрену мощный удар по лицу. Армин и Микаса выкрикнули в унисон его имя - их оклик слился в одну душераздирающую гармонию с автоматной очередью врага. Ривай поднялся, незаметным движением сделав подсечку приблизившемуся немцу, направил свой пистолет вниз и, практически не целясь, прострелил ему глотку. Когда поднял глаза, увидел, что подтянулось еще трое. Под натиском нацистов им пришлось покинуть свое укрытие. Они прорывались, как могли. Двор пылал, орошаемый ливнем из пуль и битого стекла; облицовка окружающих со всех сторон зданий - единственных свидетелей жестокой бойни - осыпалась от развернувшейся картины. Здесь они в ловушке, прямо как однажды говорил Пьеру Ривай. Загнаны в тупик. Краем глаз Ривай наблюдал, как сражался Эрвин, с поразительной для мужчины его комплекции грациозностью. Как и Ривай, он взял на себя сразу двоих, сжимая в одной руке нож, в другой - пистолет. Сам Ривай продолжал атаковать прибывающих у проезда, оставляя тех, кому удавалось проскочить, своим младшим соратникам. Они без устали сражались и сражались, но близость поражения казалась неизбежной. Адреналин полнил Ривая, предчувствие провала брало верх над остальными ощущениями. Оно не оказалось таким сокрушительным, как он ожидал. Напротив, лишь еще пуще завело его. Он прикончил всех солдат, что пытались просочиться извне, но собравшийся во внутреннем дворе вражеский отряд явно превосходил по численности солдат Сопротивления. Тем не менее, безжизненные тела, застилающие собой землю, в большинстве были облачены в немецкую форму. Ривай провел пересчет еще раз и обнаружил всех на месте. Всех, кроме Эрвина. Его сердце забилось, как бешеное, тошнотворный ком стал поперек горла. Он не перестал отбиваться; стреляя, не промахивался, но глаза его беспорядочно блуждали, выискивая заветный силуэт среди общего хаоса. И все еще не мог выделить среди общего безумства Эрвина, зато заметил нечто хуже. Облаченный в грубый черный наряд вместе с красующейся на руке повязкой Сил Сопротивления, Пьер рвался сквозь тела ко входу в “Ailes”. При нем был нацистский пистолет - такой же, как и у всей остальной гурьбы немецких солдат, так что не возникало сомнений по поводу того, откуда он у него взялся. - Как он прорвался?! - выкрикнул Ривай. Нацисты валились от его рук, как набитые соломой манекены. Его пистолет работал без запинки, дуло нагрелось, и поражение, не так давно казавшееся неизбежным, постепенно отступало за горизонт. Все равно, стало нестерпимо дурно. Ноги сами понесли Ривая к дверям клуба, за которыми мгновениями раньше скрылся Пьер. Направляясь туда, Ривай проверил магазин своего пистолета - осталось всего две пули. У входа в “Ailes” его настиг нацист, намереваясь преградить путь. Выстрел - солдат рухнул наземь. Осталась одна пуля. Внутри было мертвенно тихо. Мебели уже не было, но свет по-прежнему едва проникал в пустое полуподвальное помещение, так что освещена была только сцена. Ривай ступал осторожно, включая свою способность передвигаться бесшумно, и проходил глубже во мрак главного зала, не издав ни звука. Он окинул взглядом скрытый за густой тенью балкончик у сцены и обернулся, скрываясь в одном из наиболее темных углов, когда услышал голос. - Ты ведь здесь, Райви? - Каждый волос на его теле вздыбился. - Райви, ты что, ненавидишь меня теперь? Ебаный мелкий ублюдок, - знакомый голос сорвался на клокочущий смех. - Вы сдохнете вместе. Надеюсь, это тебя осчастливит. Раз жизнь со мной не смогла. Пьер шарил глазами по помещению, рассчитывая разглядеть сокрытого темнотой, как только глаза привыкнут к окутавшему практически все пространство сумраку. - Эрвин, вылезай забрать свой приз. Победа за тобой. Ривай оцепенел - к нему пришло осознание того, зачем Пьер изначально сюда сунулся. Он преследовал Эрвина. В воображении замелькали картины - одна хуже другой, - Ривай попытался представить, что должно было произойти, чтобы заставить Эрвина обратиться в бегство и искать убежища. - Ну же, командор. Без должного ухода за рукой ты потеряешь слишком много крови. Значит, он ранен. - Вы оба просто дураки. У вас же могло быть все, чего вы только могли пожелать, а вы насрали на это. И ради чего? Ради друг друга. А ведь у тебя был шанс дожить до конца, увидеть победу собственными глазами, командор. Ривай сдвинулся с места, ступая как можно легче на деревянные половицы. Тонкие полосы света падали на стену, мутно освещая красные обои. Прокрадываясь под ними, он не мог отмахнуться от ощущения, что любой неверный шаг может стать подписанным заранее смертным приговором. Так, потихоньку, он пробирался к барной стойке, когда наконец приметил Эрвина. - А ты-то, Ривай. Я мог дать тебе все, что ты бы только пожелал. Ты мог зажить той жизнью, о какой всегда мечтал. Помнишь, когда мы были мальчишками, всем, чего ты хотел, было вечернее чаепитие - как когда-то со своей дорогой мамочкой? Ты молил меня о чашке чая, но стоило мне ее принести, разбивал ее, не сделав и глотка. Уже тогда я должен был многое для себя уяснить. Глаза Эрвина были закрыты, грудь вздымалась медленно, с трудом, превозмогая боль. Ривай увидел вытекающую из плеча кровь, пропитавшую рубашку насквозь. Рукав у бицепса был надорван, а над ним, в качестве жгута, перевязан ремень. Эрвин разлепил веки и посмотрел на Ривая, качая головой. Даже в темноте его глаза искрились прежней чистой синью. Проигнорировав его беззвучное предупреждение, Ривай нырнул за барную стойку. Травму образовали два ранения: дыра от пули была углублена и разодрана ножом. Пуля уже была изъята, но рана, тем не менее, выглядела серьезно воспаленной; сквозь густое красное месиво виднелась белесая поверхность кости. - Вы не сможете играться в прятки вечно. Ладонь Эрвина легла на затылок Ривая, притянула ближе, чтобы он смог говорить прямо у его уха. Его слова звучали на грани шепота и немого шевеления губ, но Ривай расслышал каждое. - У меня нет патронов, Ривай. Тот отстранился, оглядел его, потом покосился на собственный пистолет и поднял вверх один палец. Смит притянул его обратно к себе. - Справа от меня - бутылка со спиртным. Возьми ее, сунь внутрь свой платок и подожги. Выстрели, чтобы привлечь его внимание, а когда приблизится - кидай. Голос Пьера вдруг прозвучал надломленным, будто в его тираде стали пробиваться нотки искренности. - Райви, я люблю тебя. Всегда любил. И оберегал. Ривай схватил бутылку... - А надо было оставить тебя подыхать. Твой папаша хотел, чтобы ты сдох. Уверен, твоя мамочка тоже - одно твое появление на свет испоганило ей всю жизнь. ...Откупорил, затолкал в горлышко платок. - Да все, все хотели твоей смерти! Вся наша часть тебя на дух не переносила. Они звали тебя никчемной шлюшкой, а мне приходилось вмешиваться, заступаться, чтобы они не обошлись с тобой так, как, им казалось, подобает. А нужно было просто послать все на хрен и позволить им! В руке Эрвина ожила зажигалка. Лица осветило тихое мерцание колеблющегося огонька. Их взгляды встретились. - Надо было оставить тебя подыхать ко всем хуям. Ривай выстрелил, и, как псина-ищейка, Пьер тут же отреагировал на приманку. На одно короткое мгновение он поймал глаза Ривая, этого было достаточно для полного удовлетворения, наполнившего того изнутри, - и Ривай с легкой руки бросил бутылку в сторону мужчины, которому когда-то клялся в любви. Освобождение. Месть. Возмездие. Ужас исказил лицо Пьера, когда он увидел летящее к нему пламя. Доля секунды, и оно поглотило его своей всеобъемлющей сущностью, распростерлось по сухой древесине под его ногами - треск и вопли. Ривай не смел отвести глаз, как завороженный внимая возвысившейся к потолку стене огня, ее душераздирающему реву. Он поднялся, приблизился к Эрвину; безопасное пространство вокруг стремительно уменьшалось. Эрвин прикоснулся к его шее, притянул его ближе. Театр пылал. Красные обои, тлея, обнажали штукатурку. Плотный занавес занялся. На сцене, долгое время пустовавшей, завели свой танец огоньки. - За мной, - произнес Смит твердым, приказным тоном. Он взял Ривая за руку и сбросил ударом ноги кусок горящей столешницы с барной стойки. От резкого соприкосновения ее с полом пламень в этом месте утихомирился, почти потухнув, и им удалось разглядеть возникший от разрушений проход. Они бежали, не обращая внимания на покрывающуюся пузырями от опасной близости огня кожу, на жжение в легких и дым, застилающий глаза. Они бежали, едва дыша и кашляя, пока их головы шли кругом. Они бежали, а Ривай уже не мог чувствовать собственного тела, Эрвин с трудом поспевал за ним, борясь с самим собой за каждое движение. Из последних сил тот стал тащить его, взвалив его тело на себя, несмотря на собственную слабость и сковывающую боль в плече. Он должен был стонать, орать от отчаяния и боли, но - ничего. Это страшило его больше всего на свете - отсутствие реакции порождало в нем страх иной, ужасающей мощи. Снаружи их ждали Союзники. По земле распластаны были тела, их уносили на носилках женщины в белых одеяниях. Ривай поддерживал безвольного Эрвина на ногах, щурясь от дыма и пробивающегося сквозь него солнца, режуще-яркого для его глаз. Его горло разодрал болезненный крик: - На носилки его! Немедленно! Изможденное лицо Эрвина осунулось, в уголках рта стояла черная слюна, но он еще был в сознании. Его забрали из рук Ривая, и тот остался наблюдать издалека, как с ним заговаривает солдат с нашитым на плече флагом Соединенных Штатов. Эрвин еле держал глаза открытыми, из-под ресниц с трудом можно было разглядеть зрачки, но Ривай ощущал на себе его тихий взгляд. Он и сам уже покоился на раскладушке. Медсестра, такая красивая, что могла бы сойти за киноактрису, обрабатывала его раны и ожоги на лице - о которых сам он даже не подозревал - и вливала в рот глоток за глотком воду, как бы он ни пытался противиться. - Вы рады, что немцы сдались? - спросила она как бы невзначай, с безупречными манерами в тоне. Ривай был слишком отвлечен тем, чтобы провожать взглядом Эрвина, - его уносили в другую комнату. - Сдались?- переспросил он - ему нужно было подтверждение, чтобы окончательно осмыслить сказанное ею, действительно поверить, что ему не послышалось. Слово сорвалось с его губ на французском, и девушка озадаченно захлопала глазами. Снова он увиделся с Эрвином точно перед закатом, когда ворочался от бессонницы на койке. Тот заглянул к нему уже приведенный в человеческий вид, умытый и немного отдохнувший. На отчищенной от грязи и крови коже, как на белом полотне, разительно выделялись насыщенными красками все порезы, ссадины и раны; рука свисала, перевязанная, на груди. - Они не ампутировали тебе руку. А я за это переживал, с обрубком ты бы смотрелся по-дурацки, - сказал вместо приветствия Ривай. - Потом задумался: кому бы пришлось подтирать тебе жопу? Пришел к выводу, что, конечно же, мне, но как-никак… - Ривай, - что-то странное блеснуло во взгляде Эрвина. - Пошли наверх. Мне нужно поговорить с тобой наедине. Они шли по ступеням молча, и, вопреки ожиданиям Ривая, не остановились ни на одном из обитаемых этажей, а продолжали подниматься, пока не достигли крыши. Оттуда открывался обширный вид на окрестности - то, что осталось от города, посыпанного прахом, окутанного смогом. - Наконец этот злосчастный клуб сравнялся с землей. Эрвин вздохнул. - Пожар потушили. Из подвала и так вытаскивать было нечего, да и квартиры уже, кажется, в порядке. Ривай кивнул. - Хорошо, что ты там больше не живешь. - Они не нашли его тела, а дверь черного входа была обнаружена открытой нараспашку. Судя по всему, он смылся. Ривай избегал смотреть на Эрвина после этой новости, боясь, что выражение лица выдаст его. В руках он теребил свой ножик, приковав взгляд к нему. - Гребаный проныра. Так предсказуемо. - Но ты превозмог его, Ривай. Пусть даже не прикончил. Он пустил короткий сухой смешок. - Он как таракан. Умрет только тогда, когда сам так решит. А пока будет скрываться. Если Париж действительно вычищают от нацистов, его начнут преследовать. Он нажил себе много врагов. - Внешне Ривай держал себя безучастным, спокойным, но внутри все было иначе. В наступившем молчании он вскинул глаза, чтоб посмотреть на Эрвина, и тихо вздохнул, словно разговор ему наскучил. - Да и я от него не отстал в этом деле. Так что при первой же возможности нужно уезжать отсюда. Смит приподнял бровь. - Это ведь твой дом. - Я не настолько сентиментален, чтобы убиваться о таких глупостях, - он покачал головой. - Не важно, куда, soldat. Можешь решить сам, - он протянул трясущуюся руку к Эрвину и притянул его вниз за поцелуем. Боль, сковывавшая их тела, оттаяла на этот миг. - И ты просто последуешь за мной? Куда угодно? - на губах Эрвина трепетала улыбка. Его вопрос не остался без ответа - ответа, не требующего слов. До них донесся далекий крик. Он оказался подхвачен и скоро охватил ликующим восклицанием всю улицу, распростертую под ними. Вести о победе расползались быстрее и быстрее. Долгожданная свобода, как глоток свежего воздуха. Ривай ощущал его и у себя в груди. Пусть Пьер все еще разгуливает на воле, пусть они будут вынуждены бежать из города, как какие-нибудь бандиты, - все это меркло перед чем-то куда более грандиозным, но неопределенным, непонятным для него. Мысли унесли его к Нанабе, Майку, Ханджи. Он подумал об Оруо, Эрде, Гюнтере и Петре. Надеялся, что они знают. Что они могут чувствовать умиротворение, накрывшее его безбрежным океаном. Умиротворение - вот то неопределенное, непонятное чувство, понял он. Ривай смотрел вниз, и город раскинулся перед ним потрепанной картой. Здания дымились, устремляясь серебряными стрелами в небесную плоть, рдеющую на закате. Волнение проходило по его телу еле ощутимыми вибрациями, и он мимо воли стиснул ладонь - ту, в которой сжимал оружие. Ту, в которой сжимал ладонь Эрвина. И тот стиснул свою в ответ. Смит не смотрел на улицы, здания или ликующих людей - он держал взгляд прямо, впереди себя. Острые зрачки цеплялись за горизонт, глотающий сочный диск солнца. Риваю не судилось выжить, но, невзирая на все трудности, он остался жив. Примерял маски, менял одеяния и декорации - такой, какой есть, со своими многоликостью и прямотой. Рядом с Эрвином он не становился более настоящим или более чистым. Просто он мог быть тем, кем хотел, а не тем, кем обязан был быть. Его сердце полнилось храбростью, дух и тело становились неуязвимы, как будто сущность Эрвина находила в нем свое отражение. Он не хотел влюбляться, но полюбил. Ривай любил его. Это было так очевидно, так естественно, как наползающие на город сумерки. - Мне чуждо это чувство - когда не за что бороться. Но теперь, кажется, мы обрели свободу, - произнес Эрвин. - Война еще не кончилась, - ответил Ривай. Звезды мерцали холодным сиянием в бездонном мраке над ними, и в глазах Ривая город отражал их свет.