Длинная линия жизни

30 апреля 1941 года. "...когда меня отправили в Африканский корпус, я грезил богатствами и блаженствами этого места. Но жизнь, как женщина сегодня она смотрит на тебя, и ты строишь планы, а завтра она плюет тебе в лицо и уходит, так вместо моих мечтаний я попал в сущий ад. Мой Pz.IV превращался в кастрюлю с тушеными венскими сосисками, вместо которых были мы. На броне мы могли спокойно жарить яичницу и разогревать еду, хотя зачем разогревать... Мы мечтали о холодной воде, о прохладном ветре, там на севере, в родном Мюнхене я был недоволен дождями, столь частыми и заставляющими меня бежать домой. Теперь бы я все отдал чтобы вернуться туда и просто лечь на асфальт, чтобы остыть от всего этого. Есть тут и своя романтика, нигде вы не увидите столь прекрасное ночное небо и чудные европейскому глазу пейзажи. Но всё же, я скучал по дому. Уже несколько месяцев я не получал писем оттуда, что очень сильно меня волновало. Это было моим единственным небольшим утешением в пекле этого ада. После продолжительной канонады наших орудий, мои размышления прервал свисток. Забравшись на броню, я занял свое место наводчика и мысли еще вились у меня в голове. «Уве, ты сегодня какой-то печальный, совсем сварился в броне?» - услышал я пробивающийся сквозь мотор крик командира. «Есть немного» - крикнул я. В ответ мне был дружеский хлопок в спину. Танк дернулся, позади заревел двигатель. Танки линией пошли в город с юго-запада. Пехота шла за нами. Битва за Тобрук будет тяжелой, новая попытка занять город, будет стоить многих жизней. Хотя был уже вечер, в танке было ужасно душно, пот градом лился в сапоги, а приборы приходилось протирать от конденсата. Песок забивался в щели танка и попадал во внутрь, из-за чего на зубах ужасно скрипело. Вдали был виден город, объятый пожарами. По рации командир роты сообщил о готовности. Как вдруг всплеск песка: один, второй. Выстрелы были из города, и с каждым метром они становились прицельнее. Слева от нас, снаряд попал танку под башню, детонировал боекомплект. Взрыв ужасающей мощи сорвал башню и кинул ее далеко от корпуса. В прицеле мелькали клубы дыма из глубины обрушенного здания. Командир толкнул в спину, и я понял пора наводиться. Танк резко остановился. "ОГОНЬ!" Толчок. Вылетающая гильза. Улетающий вдаль снаряд. Попало рядом, фонтан песка накрыл стрелков. "Заряжай фугас!" - кричал командир, я тем временем взял чуть большее упреждение, выстрел, и похоронка полетела к своим получателям. Попав ровно в орудие, взрыв раскидал как его самого, так и его расчет по близ лежащим домам. Дав несколько очередей из спаренного пулемета по остаткам орудия, я перевел орудие на небольшой ДОТ. Танк, снова дернуло и мы поехали за головной машиной. «Уве, снеси этот бункер к чертям!» - прокричал мне командир. Остановившись, я выпустил еще два снаряда по ДОТу, похоронив всех его обитателей под обломками. Путь был открыт. Въезжая в город надо было быть осторожными, в прошлый раз Томми нагло спрыгнули на крышу танка Койлера и расстреляли весь экипаж, вскрыв люк. Надо было оставаться крайне внимательными. Главное сейчас прорвать линию обороны и суметь закрепиться. Моими глазами был командир Шульц, он, высунувшись по пояс, оглядывал окрестности. Я же покорно ждал его приказов. Танк трясло, не меньше чем меня, постоянное нервное напряжение и страх смерти делали свое дело, но разум убивал эту низменность, когда я вспоминал, что воюю за благую цель. Сердце екнуло, когда в пролете между домами проехал британский танк. Закатившись за здание, он исчез из виду, но командир сказал: «Наводись на этот барак, зарядить бронебойный! ОГОНЬ!» болванка влетела в здание, пробив его как бумагу и ответом на наши ожидания был взрыв и черный столб дыма, поднявшийся с той стороны дома. К нашему счастью, в паре сотен метров были видны белые каски, мы двинулись навстречу им. Проезжая очередной пролет, по нашей броне что-то чиркнуло, мехвод дал полный газ, и мы успели заехать за здание, прежде чем второй снаряд снес угол здания. Наш танк развернулся и двинулся дальше по улице, пытаясь найти обидчика. Пот от напряжения лился градом. Проезжая мимо брошенных ящиков, между ними мы заметили орудие и развернув танк, с разлету врезались в него. Пушка смялась и согнувшись в нескольких местах, захрустела под нашими гусеницами, как и сам ее экипаж. Некая легкость появилась на душе, вдруг удар с правого борта заставил танк развернуться. Завоняло горелым, радист попытавшись потрогать мехвода, обнаружил только часть его туловища и в этот момент прогремел второй удар. Меня ударило об борт башни, висок неприятно заныл, искры забили в глазах, в ушах был жуткий вой. В слегка очухавшись, я посмотрел вокруг, и попытался стряхнуть с себя залившее меня масло, но оно было слишком густое, когда ветер вынес дым из танка, я увидел, что я весь в крови и повернув голову, понял из-за чего. Орудие было разворочено, а на месте где был заряжающий зияла дыра и лишь пара ног, свисающих около нее, напоминали о нем. Когда свист в ушах начал немного проходить, за спиной я услышал стоны, командир сидел зажатый в складках разрушенной башни как в тисках. Я попытался его вытащить, но его рука была крепко задавлена листами брони. «Нож, режь руку» - хрипло сказал Шульц. «Что?!» - я был в ужасе. «Быстрее, дурья твоя голова, или ты хочешь, чтобы нас тут прикончили? Возьми еще что-нибудь потяжелее – сначала перережь мясо, а потом сломай кость. Жгут сначала наложи, чтоб тебя.» Приглядев на полу стрелянную гильзу, я подтащил ее. Командир посмотрел на меня и молча сунул себе в рот карандаш. Закатав рукава, я взялся за ужасное дело. Выбор между смертью или потерей конечности может сделать не каждый. Лезвие скользнуло по плоти, в меня ударил фонтан крови. «Крепче затяни, идиот!» - зарычал Шульц. Скоро блеснули кости и теперь предстояло самое трудное. От боли командир перекусил карандаш и начал рычать. «Давай быстрее, господи, как больно!» - ревел он. Я взял болванку и бросив сожалеющий взгляд на командира ударил со всей силой по надрезу. Слезы текли из его глаз, но лишь прерывистый хрип выдавали его боль. Еще один удар, его глаза зажмурились от жуткой боли, звук ломающихся костей я не забуду никогда. Увидев, что руку больше ничего не держит, я еще раз замотал культю и приоткрыл люк, вытаскивая, раненного за собой. Шульц потерял сознание. Все вокруг было залито багровым светом, заходящего солнца. Я зажмурился, пытаясь привыкнуть к нему, в ушах все еще звенело, но я отчетливо слышал щелканье стрелявших повсюду людей. Нужно было выбираться. Высунувшись уже по пояс из люка, я огляделся, поблизости никого не было, и я не мог понять откуда нас обстреляли. Вдруг люк рядом с мехводом дрогнул и из него показалась голова радиста, высунув руки, он схватился за броню и приподнявшись перекатился на землю, и шатаясь забежал с моей стороны за танк. «Карл, ты цел?» - спросил я, но в ответ мне был лишь помутневший вопросительный взгляд. «Я тебя не слышу!» - крикнул он. Только сейчас я заметил, что из его ушей текли тонкие ручейки крови. Помахав ему рукой, чтобы он мне помог вытащить командира, я осторожно схватил Шульца за подмышки и начал тянуть. Карл так же подхватил его, и через минуту втроем сидели у гусеницы. За делом мы не заметили надвигающейся опасности. Из-за угла соседнего дома показался отряд британцев, который завидев нас приготовился вести огонь. По броне зазвенели пули, подхватив под руки Шульца, который немного пришел в себя, мы потащили его, в надежде найти своих. Либо мы его спасали, либо умирали все вместе, мы поняли это даже не говоря друг другу ни слова. Пули пролетали совсем близко, иногда врезаясь в стены там, где долю секунды назад были наши головы. Благо танк перегородил проезд и англичанам было трудно нас быстро догнать и добить. «Как же я его не увидел, вот же дурак! Как я к жене таким вернусь теперь? Бросьте меня здесь!» - шипел Шульц, на что мы просто не реагировали, бросить человека, с которым столько прошел? Нет! Лучше погибнуть рядом, чем умирать всю жизнь душевно из-за того мига, когда ты выжил, а он нет. Стрельба повсюду нарастала и становилось ясно, что мы попали в самый центр мясорубки. Повсюду лежали тела убитых солдат, сгоревших машин и в воздухе стоял отвратительный горячий запах смерти. Зайдя за здание, мы наткнулись на итальянский отряд. Они сразу подняли винтовки и были готовы нас убить на месте, но заметив нашу форму, старший из них, как я понял, махнул рукой куда-то в сторону и ушел с отрядом так же быстро, как мы их нашли. Переглянувшись мы двинули в ту сторону, куда махнул итальянец. Пройдя пару сотню метров через разрушенные восточные улочки, мы вышли к своим. Повсюду была возня, в суматохе окапывали орудия, разбирали завалы, чтобы занять дома, уносили раненных и убитых. На нас никто не обращал внимания, у всех было дел по горло. Командир, потеряв снова сознание беспомощно висел у нас на плечах. Заметив «Опель Блиц» с красным крестом, мы двинулись к нему, но ожидание скорой помощи нас покинуло, когда мы увидели перевязочный пункт. Вокруг него толпились солдаты с окровавленными руками, ногами, лицами. Тут же на носилках лежали те, кто уже не мог стоять. Мимо нас прошел санитар, я его окликнул. На меня смотрело небритое, с серыми глазами, покрывшимися красной сеткой, уставшее лицо. Он молча подошел, посмотрел на Шульца и сухо сказал: «На носилки, а вас сейчас перевяжут, как видите вы тут не одни» - сказал он и помолчав добавил – «А жаль…» Оттащив командира до носилок, мы ждали своей очереди. К нам подошли пара санитаров и быстро осмотрев мне сказали: «Жить будешь, просто кожу рассекло, повезло тебе». Карлу перемотали голову и увели куда-то, меня отправили к офицеру, чтобы решить, что же с нами делать. Дойдя до палатки, я немного замялся потому что не знал, что мне нужно делать. Над столом стояли и смотрели на карту несколько офицеров и что-то бурно обсуждали. Один из них был Роммель. Самый уважаемый у нас человек, служить под его началом было не только честью, но и прекрасной возможностью проявить себя. Заметив меня, они замолчали и вопросительно посмотрели на меня. «Уве Бласс, 15-я Танковая дивизия, наводчик Pz.IV. После потери машины прибыл в Ваше распоряжение!» - отчеканил я, сам тому удивляясь. «И то ладно хоть живой. Отправляйтесь в тыл ефрейтор, вы будете укомплектованы с другим экипажем» - сухо сказал мне офицер, по погонам который, судя по всему, являлся полковником. Немного повеселев я отправился туда, где остались мои сослуживцы, но придя туда я никого не застал. «А где раненые?» - растеряно спросил я. «Уже уехали из города с колонной. Мы скоро последуем за ними.» Через полчаса прибыло еще несколько грузовых машин, в которые погрузили раненых. Те, которые могли сами передвигаться, рассаживались по запачканным после тяжелораненых лавкам в грузовиках. Все суетились, так как нужно было поскорее вывезти в тыл для переукомплектовки всех тех, кто мог держать оружие и помочь в прорыве. Я занял место около кабины грузовика и у меня появилось время подумать над тем, что делать мне дальше, но сзади меня окликнули: «Помоги принять, только осторожнее!» - крикнул мне один из санитаров, пара солдат подтащила к грузовику несколько носилок с ранеными. «В кузове лежат еще носилки, дай сюда» - добавил он. В кузове и вправду лежали трое носилок, завернутых, для экономии места, развернув их мне стало немного не по себе, все носилки были в пятнах засохшей, а кое-где еще свежей крови. Хотя я был не брезгливый человек, но мне было их очень неприятно трогать. Переборов себя, я протянул носилки санитару. Он положил их на землю: «перекладывайте, - сказал он паре солдат – не уроните только, а то был уже такой» - сказал он уже мне. Парни подхватили раненного и переложили на те носилки, которые я спустил. Он застонал и сейчас я заметил, что он был весь был замотан в бинты, так, что не было видно ни одного участка кожи. Приподняв носилки, его погрузили в грузовик, так получилось, что он был у меня прямо в ногах. За это время пришло еще несколько раненных и сев в грузовик, заняли все оставшиеся места. В основном это были немецкие солдаты из пехотных подразделений, двое были итальянцами, вроде как из 32-го саперного батальона. У многих были перевязаны руки, головы, у одного не было глаза, но его не слишком огорчало его отсутствие, он с веселой молодеческой улыбкой рассказывал, как они с отрядом лихо пробили оборону австралийской бригады, пока от взрыва гранаты ему не выбило глаз. Остальные же были молчаливы и тупо смотрели в пол, не обращая внимания на болтуна. Я, опустив глаза, наткнулся на того, которого принимал, он тяжело дышал и лежал с закрытыми глазами. Уделив ему всего пару секунд внимания, я отвлекся, на проезжающие мимо бронемашины, приехавшие на помощь нашим войскам, как вдруг меня что-то ткнуло в ногу, я повернулся и увидел, что тяжело раненый смотрел на меня и держал меня за ногу своей замотанной рукой. «Пить…» - выдавил он себя хрипяще-булькающим голосом, от которого у меня побежали мурашки. Я схватил свою флягу и приподняв его голову приложил ее к его губам, он жадно сделал несколько глотков и снова схватил меня за ногу. «Я тоже танкист… был…» - говорил он тихо и прерывисто, из-за чего мне пришлось к нему наклониться. «Теперь я просто кусок жаренного мяса, который отправят домой на ужас моим родителям… Уж лучше бы оставили там, чтобы я умер, а не жил, если это так можно назвать» – продолжал он. Решив хоть как-то помочь бедняге, я решил выслушать его, хотя голова была занята совершенно другими вещами. «Когда мы въехали в город… - откашлявшись сказал он - в мой танк попал снаряд, повредив, скорее всего, трансмиссию, командир приказал оставаться на месте и вести огонь, как стационарная точка. Но в нас попали снова и танк вспыхнул, топливо брызнуло в разные стороны и загорелось, с каждой секундой становилось дышать все труднее, языки пламени лизали уже меня, и ужасная боль пожирала мое тело. Тогда я оставил уже все надежды на спасение, но кто-то, вскрыв люк, выхватил меня и заставил жить таким. «Зачем?! - хрипло крикнул он - Зачем?! Зачем мне так жить?!» - начал кричать он так, что все замолчали от его булькающего хриплого голоса. В глазах его горело безумие, он бился в стенаниях. «Господи, это ужасно» - шепнул со стороны один из раненых. Но холод внутри сменился ужасом, когда кто-то крикнул: «Британские самолеты!». Рев двигателей заглушил крики и было слышно трескотню пулеметов и свист пуль, прошивающих машины. Под брезентом было не видно, что творилось снаружи, лишь сзади можно было увидеть маневрирующие грузовики, пытающиеся укрыться от огня англичан. «Что они творят?! Это же медицинские машины, тут даже оружия нет!» - вскрикнул один из саперов. В груди все оборвалось, когда бежевый силуэт пристроился к колонне сзади и открыл огонь, пробивая машины, как листы бумаги. Один из грузовиков рванул и разлетелся ошметками по пустыне. Самолет был уже близко и шансов у нас не было. Огненные фонтанчики на крыльях ознаменовали нашу смерть, свинцовый град обрушился на машину, разрывая брезент и оставляя яркие луче солнца за собой, кроша людей и обшивку. Ногу обожгла нестерпимая боль, от которой я закричал и прижался к ней, как оказалось это меня и спасло. Самолет пролетел над нами и ушел на маневр. Грузовик остановился и затих, в воздухе витал запах горелых досок. Лучи палящего солнца пробивались через отверстия, оставленные пулями, и слегка освещали кузов. Внутри было тихо, сжав зубы от пронзительной нарывающей боли я осмотрелся вокруг. Тяжелораненый молча лежал с приоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами, опустив глаза чуть ниже я заметил на его груди две дырки от пуль, из которых медленно сочилась кровь. «Не хотел жить, вот судьба и помогла» - пронеслось у меня в голове. Подняв голову, я увидел тела парней, многие из них сидели, уткнувшись друг другу в плечи, как будто спали. Они спали, но уже вечным сном, изрешеченные в разбитом грузовике где-то в пустыне. Тот веселый парень смотрел теперь на меня своим единственным глазом, словно видел что-то внутри меня, губы его еще подрагивали в предсмертных мучениях. «Есть кто живой?!» - раздался крик снаружи, из машины никто не откликнулся, лишь я хрипя от боли выдавил из себя: «Да, я ранен… в ногу». Послышался топот ног и в грузовик залез запыленный солдат: «никого больше? - спросил он и на мое мотание головой крикнул - держись за меня, сейчас я тебя вытащу». Подхватив меня под живот и перевалив через плечо, он вытащил меня из машины, нога болела жутко, но я старался не кричать, стараясь показать себя настоящим мужчиной в его глазах. Солнце ослепило меня после тени грузовика и привыкнув к нему я рассмотрел нашу колонну, точнее то, что от нее осталось. Вдоль дороги стояли обгоревшие и разбитые остовы машин. Солдат положил меня в другой грузовик, уже не крытый, рядом с другим бойцом. «Вы чудом уцелели, кроме вас никого не осталось в живых» - сказал мой спаситель. Мы переглянулись с моим новым соседом: «Алекс» - сказал он мне и протянул руку. «Уве» -ответил я и пожал ему ее. «Как ты тут оказался?» - спросил он. «Танк мой подбили, ранили слегка, а теперь вот видишь колонну обстреляли и мне в ногу попали» - ответил я и взглянул на ногу. Штаны были разодраны и из-под них виднелась бордовая масса, боль была невыносимой, и я закрыл глаза. «А весь мой отряд погиб на минах, вот шли и взрывались и меня осколками посекло - беззаботно продолжил он – тебе надо ногу перевязать, а то от кровотечения помрешь.» В этот момент вернулся тот солдат с мотком бинта: «я не врач, так что прости, но я постараюсь хотя бы остановить кровь». Приподняв мою ногу, он начал заматывать рану, боль закрыла глаза темной пеленой, и я хрипя откинулся на спину не почувствовав того, как разбил затылок о доски. Грузовик дрогнул и поехал, объезжая остовы нашей колонны. Сбоку от нас пристроилась бронемашина, которая могла бы спасти от авианалета нас не так давно. Двадцатимиллиметровая пушка грозно смотрела в небо и вовремя. Британский самолет возвращался, чтобы добить свою добычу, он шел низко и так дерзко, словно ему не угрожало ничего. Бронемашина выкатилась из грузовика и дала очередь по самолету, вовремя среагировав, пилот увел машину от удара и ушел на второй заход. «Ловкий, зараза» - глядя за самолетом сказал Алекс. В этот момент мне было плевать на все, нога не давала думать ни о чем другом. Самолет заходил снова, но в этот раз ему не повезло и очередь попала ровно в двигатель. Огненным факелом он пронесся над нашими головами и воткнулся в бархан, подняв в воздух черное облако горящего топлива. Не выдержав больше я потерял сознание.