Kitty

— Всё, маму предупредил, — сообщил я. — Вот умничка! — Сара хихикнула, встала с кровати и грациозно потянулась, как кошка.- Ты голоден? — Да так…- я пожал плечами.- Вроде не особо. — Ладно, я пойду пиццу разогрею, может, присоединишься, — сказала Сара. Она не одевается, ходит голая. И это прекрасно. Нет неловкости и стыда. Ещё и не жарко. — А кем твоя мама работает? — поинтересовалась Сара, вернувшись в комнату с пиццей в зубах. — Писательница и ветеринар, — ответил я. — Ого, ничего себе у неё талантов! — Сара засмеялась. — А, нет, у меня просто две мамы, — хихикнул я. — Ух ты, круто! — она захлопала в ладоши.- И что, одна из них писательница? — Ага, и журналистка, — добавил я.- А ты не местная? Ну, квартиру снимаешь… — Ага, — кивнула девушка.- Ты мне сегодня прямо экскурсию провёл! — Обращайся! — пошутил я.- А ты откуда? — Ой, я вообще из Польши, — рассказала Сара.- Мы с семьёй иммигрировали в США, а сюда я учиться приехала. — М, а куда? — спросил я. — В Южную Неваду, — ответила она.- Да, знаю, круто замахнулась… — Вместе будем замахиваться, — я хихикнул, — я тоже туда. — Ура, а на какой факультет? — обрадовалась девушка. — Не знаю, что-то с языками, — я пробовал плечами. — Ого, я тоже! — засмеялась она.- Хочу что-то интересное, но при этом лёгкое, чтобы танцам не мешало. Вообще, танцы для меня — главное. — Блин, это так круто! — восхитился я.- Ты уже успела куда-то здесь устроиться? — Да, в школу танцев, — ответила Сара.- Там все такие талантливые, аж неловко! — Ты тоже талантливая, — заверил её я.- Мои сёстры собираются на танцы идти, тоже в эту школу, наверное. — Класс, познакомимся! — снова радуется Сара.- Много их у тебя? — Всего ничего, — я захлопал ресничками, — шесть. — Ого! — Сара выпучила и без того огромные глаза, и мы засмеялись. С ней легко и хорошо. Мы разговаривали, курили и если пиццу до самого утра. Она показала мне, что такое «шестьдесят девять». Мы очень громко стонали, а потом смеялись над мемами и смотрели какой-то сериал. — Пиши, звони, — сказала она на прощание. — Обязательно, — пообещал я, осознавая, что наконец не вру. Я был с ней собой, и мне было хорошо. И дело не в ней, хотя, и в ней тоже, конечно, но не совсем. Когда я остаюсь собой, то мне комфортно везде и всегда. А с ней вдвойне хорошо, потому что она мой человек. Была бы не моим человеком — я бы просто с ней не общался, вместо того, чтобы винить себя, что я дефектный и не смог наладить контакт. Я слишком много на себя брал. Стремился контролировать то, что никому не под силу контролировать. Я не хочу больше контролировать. Я хочу жить. — Да, спасибо, — поблагодарил я продавщицу и взял в руки вожделенные сигареты. Яркое утреннее солнце медленно ползёт вверх, я сажусь на асфальт около метро и сколько делаю первую затяжку. Я никуда не тороплюсь, всё делаю правильно, никому ничего не обязан. Да, у меня нет целей, и работы крутой нет, и на гитаре я не играю, и в Париж не лечу. Считайте меня хреновым. Я-то знаю, что я, как оказалось, охрененный. У меня всё впереди. Поворачиваю голову, смотрю на своё отражение в полупрозрачной витрине. А я круто выгляжу! Делаю селфи, закидываю в Инстаграм, как пачку сигарет в сумку, и тут же выхожу. Мне вдруг стало неинтересно, у кого какие локации в сториз стоят, кто на какое море поехал, кто кого где отметил, и сколько у кого лайков. У меня есть я. У меня есть своя жизнь. Эта жизнь — курить под утренним солнцем, смотреть сериалы, есть пиццу с Сарой, пить кофе с Тэй, гладить котиков на улице и писать истории про вымышленных персонажей. Кстати, нужно скачать АО3. Нет никакого чёткого сценария, как нужно прожить жизнь, а если и есть, я не хочу больше под него подстравиваться. У меня теперь свой темп и свои нормы. Я — свой ориентир и свой собственный бренд. Остальное — неважно. хХх — Привет, Китти! — приятный женский голос эхом отозвался в холодном помещении с серыми бетонными стенами. — Привет, Пикси! — я обнял девушку.- Только вот я больше не Китти. — Как?! — ужаснулась она. Она ведёт меня по холодным коридорам, как по лабиринту, и где-то вдалеке виднеется свет её салона. — Вот так, — я вздохнул. Надеюсь, сегодня обойдёмся без слёз. — Ты в порядке? — беспокоится Ханна. — Да, — ответил я и не соврал.- Просто… Я потерял любовь всей своей жизни, и ничего с этим не поделаешь. — Понимаю, — заверила она.- Я больше не замужем. — Ого, что произошло?! — поинтересовался я, и мы как раз дошли до двери. — Слишком много дерьма, — коротко ответила девушка.- Что бить будем? Я собрался с мыслями и сделал глубокий вдох. — Не бить, — я покачал головой, — сводить. Пикси уставилась на меня изумлённо. — Прости, это твоя работа, и она прекрасна, и я обожаю эти татуировки, но…- нет, без слёз не получится.- Мне нужно освободиться… — Иди сюда, — Ханна подошла ко мне и обняла. Я прижался к ней. — Прости, Пикси, — пробормотал я, шмыгнув носом.- Ты же любишь магию, ритуалы? Вот, для меня это — ритуал. — Конечно, как хочешь, — она улыбнулась.- Сейчас всё подготовим. Я уселся на кушетке рядом с ней и стал наблюдать за её ловкими движениями. — Я изменила ему, — поделилась Ханна.- Терпение лопнуло. Знаешь, когда яд копится, копится, а ты его сдерживаешь, сдерживаешь… — Ещё как, — я закивал.- Однажды всё разом взрывается. — Именно, — согласилась девушка.- Он изменял мне много раз, со стриптезёршами, да много с кем. Потом ссоры начались, ну я и… Я глянул на неё с сочувствием. — Тот парень — ужасен, если честно, но яду же всё равно, — продолжила Ханна.- У него были наркотики, и выглядит он ничего, ну и… Она вздохнула. Мы молчим. Думаем. Она испытывает лазер. Ещё чуть-чуть, и я свободен. — Он мне изменил, — поведал я, и она тут же подняла на меня взгляд.- Всё просто разрушилось в один день, и прошлое, и будущее. — Ри? — сокрушается Ханна.- Как… — Я был для него игрушкой и экспериментом, — пояснил я.- Он вообще не любил меня, у него было со многими, и при этом была девушка, с которой у них всё серьёзно… — Как это — было со многими, но при этом есть девушка? — Пикси засмеялась. — А у них свободные отношения, — я пожал плечами.- А у нас были несвободные — ненавижу измены. По-моему, свободные отношения — просто оправдание для измен. Хочешь приключений — пожалуйста, но не нужно клясться в любви, обещать чего-то, строить планы на будущее. Может, я не прав… — Очень даже прав, — заверила меня Ханна.- Люди просто боятся ответственности, в том числе и за свои поступки. Не могут прекратить отношения, но и верность хранить не могут. Да уж, на Рая я бы в жизни не подумала… — Я тоже, — я нервно хихикнул.- И знаешь, сейчас я должен сказать, что никому верить нельзя, и что я больше никому не поверю, но это не так. Я не хочу жить в страхе. Я больше ничего не боюсь. Пикси посмотрела на меня с гордостью и улыбнулась. — Ну что, начнём? — предложила она. Я положил дрожащую ладонь на подставку. Половинка сердечка въелась в мою кожу и уже начала зеленеть. Прощай, Господин Цензура. — Готов? — уточнила Ханна, будто чувствуя, что я сомневаюсь. Я вспоминаю, как мы набивали эти сердечки вместе, в этом же салоне, он держал меня за руку, гладил по голове, целовал мои запястья, а потом обрабатывал тату и целовал и её… — Да, — твёрдо ответил я. Лазер выстрелил в первый раз. Это больно, но не больнее, чем расставаться с ним навсегда. — Не больно? — беспокоится Пикси.- Смотри, не надо терпеть, можем сделать перерыв, если что… В глазах снова стоят слёзы. — Нет, нормально, — заверил её я. Позеленевшие чернила медленно начинают блекнуть. Может, мне всё-таки удастся вынуть его из-под кожи? — Вот так, хорошо, — Ханна улыбается.- Потом расскажу, как ухаживать за ней до следующего сеанса… А я не хочу следующего сеанса. — Ой, блин! — воскликнула Ханна, когда я инстинктивно выдернул руку. Я не хотел — оно само. — Би? — она глянула на меня испуганно. Я снова плачу и поглаживаю ладонь. Не могу. Это — часть меня. — Всё хорошо, Би, — успокоила меня Пикси.- Всё хорошо… Я уткнулся ей в плечо, всё ещё придерживая ладонь. Не могу. Не могу. Не могу. — Ты не обязан этого делать, — тихо произнесла Пикси, гладя меня по голове. Её голос тоже дрожит. У нас одна трагедия на двоих. — Она ощущается, как клеймо, — пробормотал я сквозь слёзы.- Он меня клеймил. Пометил. Присвоил. Я его трофей… Хрена с два! — Давай продолжим, — взмолился я, шмыгнув носом.- Пожалуйста! — Ты уверен? — Ханна посмотрела на меня с сочувствием. Свобода. Мне нужна моя свобода. — Уверен, — я кивнул, сдав руки в кулак. Правую сжимать больно. Эта боль теперь напоминает мне, что я свободен, и принадлежу только себе. — Второй раз придёшь где-то через неделю, — сказала Ханна, закончив работу.- Будешь наблюдать, обрабатывать. Если что — на связи! Я закивал и обнял её. Свободен. Я свободен. Нужно довести дело до конца. Я нащупал кулончик под футболкой. Клеймо я свёл — осталось освободиться от цепи. Метал не сломать и не сжечь. Значит, я просто от него избавлюсь. хХх Вот она, наша крыша. На Цветочной как всегда куча счастливых людей, фонтаны, стенды с мороженным. Жизнь кипит. Жизнь продолжается. Жизнь всегда продолжается. Именно ради того, чтобы она продолжалась и у меня, я сбрасываю с себя цепи. Я ему не принадлежу. Я не трофей, не эксперимент и не жертва. Я не бедный мальчик с суицидальными наклонностями, которого нужно спасать. Я личность. Личность со своей историей. Сейчас мне больно, тяжело, но я иду вперёд, захожу в подъезд, потом в лифт, чтобы стало легче. На кнопке двух верхних этажей всё ещё красуются «крыша» и «луна». Моей Луны больше нет. Мне и не надо на Луну. Мне надо на крышу. Я хочу встать на место, где мы обычно сидели в обнимку, мысленно пустить по ветру все воспоминания о нём, все его слова, все прикосновения, все обещания, поцелуи, улыбки, а потом швырнуть этот грёбаный кулон в пустоту со всей силы. Может, его унесёт ветром. Может, он упадёт вниз, ударившись об асфальт, и он него откроется кусочек. Мне всё равно. Мне теперь всё равно. На мне больше нет ни цепи, ни клейма. Вскоре двери лифта открылись, и я подошёл к той самой двери. Открыто. Всего пара шагов, и я свободен. Или нет… Они здесь. Они сидят там, на нашем месте. Его голова на её плече, её рука на его колене. Она обнимает его за плечи другой рукой и что-то шепчет. Это они. Это правда они. Его джинсовка с «курение убивает», её серьги-кольца, её блонд, его лохматые каштановые волосы, его скейт, его руки… Так быстро я ещё не бежал. По ступенькам вниз, со скоростью света. Есть риск споткнуться, упасть и свернуть себе шею, но я всё равно бегу. Снова чувствую себя грязным. Хотя нет, не так. Я не чувствую себя грязным — я чувствую на себе грязь. Это не моя грязь. Это их грязь. Его грязь. Я не обязан погружаться в неё всё глубже и искать какие-то там ответы. Их нет. Точнее, они есть, но они никогда не станут приемлемыми. То, что случилось, что он со мной сделал, как поступил, нельзя ни объяснить, ни уж тем более оправдать. Это травма. Это моя травма. Я глубоко травмирован. Но это не моя вина. Я ни в чём не виноват. Я пытался освободиться, но вместо этого его глубже зарывался в грязь. Сводить татуху, выбрасывать кулон — это ритуалы в его честь. Я думаю об этом, о нём, пропускаю это всё через себя, страдаю, плачу, запрещаю себе думать о нём и всё равно думаю… А он сидит там. С ней. На нашем месте. И ничего ему не болит. Она, наверное, успокаивает его после провалившегося эксперимента. Интересно, он уже ищет себе нового подопытного кролика? Я раньше убеждал себя, что он для меня умер, запрещал себе о нём думать, избегал его, блокировал везде, где только можно, боялся услышать наши песни, менял маршруты, лишь бы не ходить нашими дорогами мимо наших мест… Хватит с меня. Я веду себя так, будто виновен, будто на мне лежит ответственность всё исправить, будто если я о нём подумаю, я проиграл, я слабый, и от этого каким-то образом ещё более виноватый. Но я не виновен. Я жертва. Я любил его, а он меня предал. Конечно, я буду о нём думать, потому что, ну, я его любил, а он меня предал! Мне больно, но я скучаю, да, я скучаю по нему, и да, я люблю его, потому что от этих чувств так просто не избавиться! Я не хочу сводить татуировки и выбрасывать кулон. Это тоже часть моей истории. Я не хочу уважать одну часть себя меньше, чем другую. Я не могу принять себя, убрав при этом чувства в дальний ящик. Это огромная часть меня. Важная часть. Это мои чувства. Избавляясь от них, я пытался стать идеальным. Травма — это неидеально. Слезы — это неидеально. Наивность — неидеально. Но я и не хочу больше быть роботом. Я живой и свободный. Это было, и этого не отнять. Я любил его, и это замечательно. Мои чувства делают меня мной. Я и сейчас его люблю, но это не делает меня слабым. Я — это я. Со всеми моими чувствами, переживаниями, слезами, срывами, недостатками, тяжёлыми периодами. Я не могу сделать вид, что ничего не было. Он жив, и для меня в том числе. Я знаю, он жив, и я этому рад. Я люблю его. Презираю, ненавижу, но люблю. Я люблю того мальчика, который поддерживал меня, веселил, обнимал, катал на спине и носил на руках. Я чувствую так, как чувствую. Я был с ним счастлив — это факт. Ну свёл бы я тату, ну выбросил бы кулон — и что бы мне это дало? Я бы стал роботом. Я бы перестал чувствовать. Либо я чувствую всё, либо не чувствую ничего. Либо принимаю себя полностью, либо вообще не принимаю. Нельзя любить наполовину, в том числе и себя. Нельзя ставить над собой эксперименты, чтобы добиться корыстной цели, чтобы доказать другим, что я чего-то стою, что я не хуже. Он ставил надо мной эксперименты, и явно хотел что-то доказать. Был при этом нежным, ласковым, посвящал мне песни, клялся в любви. Он обманывал меня. Хуже невзаимной любви может быть только любовь фальшивая. Так многие люди обманывают себя. Так и я обманывал себя в последнее время. Наверное, это было одним из его достижений. «Наконец-то он вылезает из своей скорлупы!» — скорее всего, так он ликовал, наблюдая за мной и поощряя. Я пошёл на курсы ради себя! Меня тошнит от одной мысли о них, но это всё для моего же блага! Я удалил АО3 ради себя! Я живу этими историями, но это трата времени, пора посмотреть правде в глаза! Я делал это не ради себя, а из страха. Страха быть отвергнутым, не принятым. В любви нет насилия, нет мазохизма. Вся наша культура стоит на том, что нужно заставлять себя, тупую скотину, иначе совсем обленится и деградирует. Я не считаю себя тупой скотиной, ровно как и не считаю себя беззащитной жертвой. Да, я пострадавший, я жертва, я травмирован. Но я не беззащитный. Я сильный. Сильный потому, что я принял себя, причём полностью, включая «неправильные» чувства к нему, к тому, кто меня унизил, размазал, стёр в порошок. Оторвать от себя эти чувства — значит дать ему выиграть. Я всё помню, я всё чувствую, я ношу этот кулон и буду носить дальше, я не буду сводить татуировки и самое главное — я его прощаю. И это я точно делаю ради себя. Он ужасен, и поступил ужасно, и, конечно, прощения ему нет. Но я прощаю. Не в том смысле, что «ничего страшного, милый, можешь пройтись по мне пешком, а потом ещё и катком переехать, я буду только рад!». А в смысле «жизнь слишком коротка и прекрасна, чтобы тратить её на ненависть к такому жалкому существу, как ты». Я помню его, помню его слова поддержки, которые правдивы, помню наше счастье. Я люблю тот отрезок времени, когда он не был собой. Я люблю ту фальшивую его версию и имею на это полное право. Люди часто влюбляются в красивую картинку, даже если она фальшива. Можно обожать персонажа, но ненавидеть актёра. Это как раз мой случай. Я люблю Соника, с которым мы любили друг друга с сентября по июль. Я люблю этот период, люблю эту его роль, люблю этого персонажа. Это мои чувства, мой выбор, моя травма, мои ошибки и мои потери. Я принимаю себя полностью. Я принимаю все версии себя. Я принимаю всю историю полностью, ничего не вычёркивая. Я — это я. И кулончик останется со мной.