Я уплываю, и время несет меня с края на край. С берега к берегу, с отмели к отмели — друг мой, прощай... Знаю, когда-нибудь с дальнего берега давнего прошлого Ветер весенний ночной принесет тебе вздох от меня. «Последняя поэма» из к/ф «Вам и не снилось»
А когда я проснулся, началась еще одна моя жизнь. Джуффин, разумеется, не оставил меня в покое, пока не вытряс все подробности моего пребывания в ином Мире чуть ли не посекундно. Глубокомысленно хмыкал, кивал, качал головой, на некоторых местах моего рассказа потирал руки в явном предвкушении, и я почти слышал, как в голове шефа выстраиваются планы по проведению досуга — хвала Магистрам, все же достаточно отдаленного. Под конец моей речи Джуффин сочувственно похлопал меня по спине, посоветовал больше времени проводить на свежем воздухе, «чтобы проветрить голову от всей этой мистической истории» и припахал к работе. Логично, что и говорить. Сэр Шурф Лонли-Локли был со мной безукоризненно вежлив, приветлив и даже душевен, насколько это слово вообще применимо к этому невозмутимому парню в его совершенной ипостаси — и от этого у меня сводило что-то под ребрами каждый раз, когда я с ним встречался. Леди Хельна, кстати, вернулась из Гугланда, выслушала сухой пересказ мужа о всем происшедшем и с порывистостью истинного поэта засела писать какое-то особенно вдохновенное стихотворение. Шурф по итогам даже получил у нее разрешение прочитать его мне и честно попытался осуществить задуманное, но я изобразил срочный вызов от шефа и позорно сбежал, стараясь не думать, почему так поступаю. Через пару недель начала раскручиваться история с призраком Джубы Чебобарго, и Джуффин, сочтя, что это как раз подходящий повод проветрить мою голову, отправил нас с Нумминорихом инспектировать Нунду. Надо сказать, к тому моменту дела мои были совсем плохи: на службе я в основном спал наяву, заново переживая особо удавшиеся эпизоды наших с Шурфом приключений, его самого старался по возможности избегать, а когда все-таки сталкивался с ним, что было неминуемо, размышлял не о делах, а о теплозащитных свойствах Мантии Истины. В общем, поездка в Гугланд в самом деле была бы неплохой передышкой, если бы не эти грешные болота. Приведенная в абсолютно невменяемое состояние голова — дурной спутник в такого рода прогулках. Если уж совершенно здравомыслящего человека болота этого Мира вполне могут заморочить до смерти, то мне понадобился лишь легкий толчок в нужную сторону. Как я умудрился остаться в живых, петляя по кочкам обезумевшим от страха подраненным зверем, мне не понять, наверное, никогда. Видимо, в меня при сборке все же встроили некий предохранитель, отключающий процесс самоуничтожения — хотя бы на финальной его стадии — потому как в конце концов, после часов и часов бега наперегонки с недобрым болотным разумом я обнаружил себя живым и относительно здоровым. Ну мало ли, что с незнамо откуда появившимся незнакомым буривухом говорил, бывали в моей биографии эпизоды и более нелепые. А потом птица превратилась в Меламори. Я сидел на холодной мокрой кочке, смотрел на когда-то любимую женщину — теплую, настоящую, восхитительно живую — и думал, что, в сущности, это неплохой выход. Хорошо, что наша грозная леди не обладает необходимыми навыками для чтения моих мыслей, иначе, чую, не спасли бы меня никакие внутренние предохранители: гнев нашей Мастера Преследования способен достигать поистине катастрофических масштабов. Со временем я почти убедил себя в собственной искренности. Жизнь постепенно возвращалась в привычную колею, полную мятежных Магистров, ночных дежурств, талантливых, но неудачливых жуликов, дружеских вечеринок, долгих прогулок по Ехо и мистических подвигов, совершаемых между обедом в «Обжоре» и вечерней кружкой камры в гостиной Мохнатого дома. И держа в руках ладошку Меламори, я уже не удивлялся ее неправильной миниатюрности, и легко обнимая мою леди за плечи, не вспоминал, как стискивал другие, не боясь сломать. Шурф перестал проводить в моем подвале вечера напролет, решив, видимо, что сдал меня в относительно надежные руки и больше не обязан опекать меня круглосуточно. Хотя пару раз я, конечно, его основательно напугал — когда наглотался Супа Отдохновения, например — но подобные случаи всегда были неотъемлемой частью нашей дружбы, в состояние которой я так старательно снова себя впихивал. Мир же вокруг начал вести себя странно: будучи на первый взгляд вполне рад моему присутствию, он то так, то иначе пытался от меня избавиться. Книга Огненных Страниц, неведомо откуда взявшийся в моем подвале подарок Магистра Дрогги Аринриха, стала первой весточкой. Но тогда я, конечно, этого не понял, как не понимал еще очень долго. С трудом выцарапав себя из собственного безумия, я долго еще приходил в себя: даже после поездки в Холоми, где мне удалось пролистать столь захватившую меня книгу без, образно выражаясь, полного погружения в текст, не сказать, что стало гораздо легче. То, что один эпизод моей жизни оказался тщательно наведенной иллюзией, умело созданной наполовину Великим Магистром Ордена Белой Пяты, наполовину — моим собственным воображением, оставляло немалые шансы на то, что и другие моменты произошли исключительно в моей голове и нигде больше. Тем сложнее было поверить в реальность некоторых, что обсудить их с кем-либо я не мог. Идти с этой проблемой к Джуффину полагал смешным, да и не хотелось мне задавать вопросы в стиле «не сошел ли я с ума?»: точно знал, что вообще-то давно сошел. Спрашивать Шурфа по понятным причинам было бесполезно. А о леди Сотофе, с которой наверняка можно было бы обсудить все душевные метания и получить в ответ кружку камры, ласковый взгляд и смешливое «мне бы твои проблемы, мальчик», я, честно говоря, попросту не подумал. Очень в моем стиле, что уж тут говорить. Вторым звоночком оказалось наше с Нуфлином путешествие в Харумбу, по итогам которого я лишился чрезвычайно полезного в моем душевном хозяйстве Меча короля Менина, а вместе с ним и изрядной части самоконтроля, и так никогда не бывшего совершенным. Ощущал себя как в худшие подростковые годы, бросался на людей и с ужасом ожидал того момента, когда снова начну писать стихи. О любви, разумеется, о чем же еще. Хвала Магистрам, до этого все-таки не дошло, иначе мои друзья наверняка окончательно разочаровались бы во мне как в личности, и сэр Шурф возглавлял бы их стройные ряды. Впрочем, все эти деликатные попытки были ничем в сравнении с весельем, которое началось после нашего с Мелифаро возвращения из Лабиринта Менина. Вот уж когда я в полной мере ощутил, что меня больше не хотят или даже не могут терпеть в этом Мире. Двери, ведущие куда угодно, только не в соседнюю комнату, стали тем более сложным испытанием, что для его преодоления требовались качества, которыми я никогда не обладал: прежде всего способность к полной концентрации на задаче. Неудивительно, что дело продвигалось достаточно медленно. Когда я пожаловался на это Шурфу, он предложил простой и уже однажды сработавший метод — обмен Ульвиара. И конечно, все сразу пошло на лад. Рассказывать о наших экспериментах ни Меламори, ни шефу я не стал: моей леди слишком хотелось верить, что это именно она героически спасает такого немощного меня, а Джуффин, подозреваю, и так был в курсе, недаром же он так ехидно ухмылялся, в очередной раз завидев меня, с постным лицом сражающегося с дверью в Управление. В общем, как бы я ни хвалился своим якобы легким характером и тем, что со мной легко договориться, на деле вышло так, что когда речь зашла о по-настоящему важном — пребывании в Ехо — я так и не смог найти общий язык с этим Миром. Меня все же выставили — аккуратно, чрезвычайно изящно. Сделав все возможное для того, чтобы я не вернулся. Тихий город стал для меня тем, что мои религиозные соотечественники наверняка окрестили бы Чистилищем. Когда Джуффин ушел, оставив меня наедине со страшным словом «никогда», внезапно ставшим гораздо более реальным и ощутимым, чем неведомо где и когда существовавшие Ехо, Тайный Сыск, Меламори и Шурф, я, конечно, клял дурацкое устройство Вселенной. И надо сказать, предавался этому занятию долго и со вкусом. Если бы движение времени в этом всеми богами забытом месте было хоть как-то ощутимо, я бы сказал, что оставался непроходимым тупицей целый год или даже два. Меня хватило на несколько сотен почти одинаковых вечеров, прежде чем я патетическим шепотом поведал Альфе главную трагедию своей жизни: мол, все беды оттого, что я Вершитель, и ничего с этим не поделаешь. Потому что держать Мир — это полбеды, а вот постоянно следить за своими желаниями, даже мимолетными, совсем тяжело. — Никогда не слышала ни о чем подобном, — наконец проговорила хозяйка моего любимого местного кафе, тряхнув светлыми кудрями. — Хотя, казалось бы, кому как не мне знать почти бесконечное количество человеческих историй, больше-то здесь заняться толком нечем. — Не вижу ничего удивительного, — флегматично отозвался я, закуривая очередную сигарету. — Нас, таких уникумов, говорят, в цивилизованной Вселенной не слишком много. А в тех заповедных местах, где мы еще сохранились, никто и не подозревает о своей якобы почти безграничной силе. — Подожди, Макс, — моя собеседница подняла руку, призывая меня к молчанию, и уставилась на меня так пристально и раздумчиво одновременно, что я почувствовал себя любопытным экспонатом какого-нибудь музея. Палеонтологического, судя по всему — это вполне соответствовало моему самоощущению. — Нет, не сходится, — Альфа хлопнула рукой по стойке. — Ты что-то не стал рассказывать, что-то очень важное. Увидев смущенное выражение на моей физиономии, она быстро продолжила. — Я не прошу тебя говорить, ты же знаешь, здесь не принято слишком настойчиво расспрашивать людей о чем бы то ни было. Но мне отчего-то кажется, что ты и сам не понимаешь о себе чего-то самого главного. Ведь если верить твоим словам о сбывающихся желаниях, то выходит, что и в Городе ты оказался в каком-то смысле по собственной воле. Я уже хотел было возмутиться абсурдности такого предположения, но застыл, успев только открыть рот и набрать воздуха в легкие. Цепочка причинно-следственных связей наконец выстроилась перед моим внутренним взором так ясно, будто была там всегда, висела заброшенной лампочной гирляндой, а сейчас просто неведомая горничная наконец смахнула с нее пыль, и все огни засветились разом. В итоге я издал нечто среднее между протестующим воплем и покаянным стоном — и рухнул обратно на табурет, с которого когда-то успел подскочить. — Я навела тебя на невеселые мысли? — сочувственно спросила Альфа, ставя передо мной чашку кофе. Я сделал глоток, благодарный за предоставленную передышку. Потом еще один и еще, пока чашку вдруг не оказалась пуста. Покрутил ее перед носом, гоняя гущу по донышку, но потом все же поставил обратно и поднял глаза на хозяйку Салона. — Ты навела меня на правильные мысли, — с нежностью ответил я. — Просто я дурак, каких поискать, и до меня все долго доходит. К примеру, такие вот элементарные вещи. И я наконец рассказал ей все, как было на самом деле — про меня и Шурфа, и те невозможные несколько дней, которые изменили все вокруг. Мне хотелось, чтобы кто-то кроме меня обязательно знал, что все было, было по-настоящему — и Альфа была лучшим кандидатом в хранители моей немудреной тайны. Но главное — я наконец-то осознал, что именно моя детская обида на то, что мой друг так легко все забыл, меня и подвела. Потому что когда Вершитель желает оказаться как можно дальше от человека, чтобы не видеть его каждый день на службе, не сталкиваться в коридорах, не иметь ни малейшей возможности даже случайно увидеть его на улице в городе, но притом не причинить ему вреда — Вселенная подчиняется. Так или иначе, как у нее это заведено. Когда я закончил говорить, Альфа дружески сжала мое плечо. — Мне кажется, очень хорошо, что ты все понял. — Знаю, — отозвался я. — Спасибо. Встал из-за стойки и просто ушел домой. И пошел длинной, до сих пор не хоженой дорогой. В тот вечер я долго возился в постели, не в силах уснуть. Меня оглушало все сразу: страх, чувство вины, удивление степенью собственного эгоизма, обида — на Джуффина, что не вправил мне мозги, хотя наверняка мог, на слишком уж чувствительную и изобретательную на всякие пакости судьбу... Но прежде всего на самого себя, конечно. Говорил: такая хорошая ведь была жизнь, а ты из-за ерунды все пустил по ветру. Говорил: ну хорошо, не ерунды вовсе, но ведь и хоронить себя заживо — идея не из лучших. Говорил: что бы сказал на это сэр Лонли-Локли? Я фыркнул в подушку и твердо пообещал себе, что непременно еще увижусь с Шурфом, хотя бы для того, чтобы и в самом деле услышать его реакцию на свой рассказ. Потом перевернулся на другой бок и наконец уснул. А на другой день ко мне в Салоне подсела Клер и вдруг завела разговор о карточных домиках и способах их ломать. И уже вечером я бродил по Тихому Городу, ожидая, когда же бешенство от укуса Сэмюэля вступит в свои права.* * *
Шурф приснился мне в первую же ночь моего пребывания в моем родном Мире. Сидел за столом в своем кабинете в Доме у Моста, безупречный до рези в глазах, и ничего не говорил, только молчал так выразительно, что даже после пробуждения у меня еще полчаса уши горели со стыда. Ну и сволочь же ты, сэр Макс, что вот так сбежал и бросил его — всех их — там. Если бы обстоятельства были немного иными, я бы не раздумывая бросился в Ехо через ближайшую же дверь. Но в кои-то веки чувство долга оказалось сильнее, тем более, что я подспудно чуял: время не пришло. Да и болезнь все еще владела моим телом. Почти десять дней я всеми силами цеплялся за собственный рассудок, снова и снова напоминая себе, что ни умирать, ни сходить с ума еще раз не входит в мои планы. У меня была цель, маячившая где-то на периферии зрения невозмутимым белоснежным пятном, и этой цели стоило достичь во что бы то ни стало. Очнувшись после очередного тура схватки с жадным безумием, я наткнулся на груду неаккуратно сваленных у дивана листов бумаги, исписанных моим собственным почерком. Вчитался, смутно припомнив, что в самом деле пытался что-то записать, балансируя на границе между бредом и явью. Сэр Шурф Лонли-Локли, об отсутствии которого неоднократно сокрушались его коллеги, был словно бы специально создан веселой природой с целью потрясти меня до основания... ...Левая рука Лонли-Локли торжественно взмыла вверх. Это был удивительно красивый жест, лаконичный и мощный... ...Чашку он держал обеими руками, на его неподвижном лице можно было заметить тень напряженного блаженства...* На страницах был Шурф. Его слова, его жесты, его глаза. Его комментарии, его редкие улыбки в Мире и смех на Темной стороне, и ровные интонации, и долгие, на шестнадцать счетов, вдохи. Я уселся на пол и долго перечитывал строчку за строчкой, недоумевая, каким образом мне удалось обычными словами рассказать о совершенно непостижимом человеке. Долго убеждал себя, что мне всего лишь кажется, что начинающим поэтам их стихи тоже видятся достойными памятниками литературы... Но в конце концов решил — а почему бы нет? Это и впрямь была неплохая идея. Так что я вытащил свои воспоминания на поверхность, заботливо перебрал, отряхнул от пыли и разместил на виду: забывать я не собирался ничего. Мне было необходимо помнить все, до малейших деталей, поскольку с этого момента у меня появился грандиозный план по спасению Мира. Господину Почтеннейшему Начальнику Тайного Сыска такое и в страшном сне не могло привидеться.* А мне могло, причем не в страшном. Вообще снилось мне, по правде говоря, невообразимо много всего, будто в компенсацию за почти полное отсутствие какого-либо разнообразия в жизни наяву. Я даже невольно начал ждать момента, когда окажусь за излюбленным столиком в «Обжоре Бунбе», по доброй традиции тет-а-тет с шефом. Но этого, конечно, так и не произошло. Зато сэр Шурф заглядывал регулярно. Сначала хвалил за идею все записать, которую я, признаться, временами полагал худшим из своих безумств. К моему удивлению, Лонли-Локли наоборот воодушевился, услышав о моих планах по покорению вершительских сердец, и даже прочитал мне целую лекцию о силе воздействия печатного слова на процессы, протекающие во Вселенной, чем окончательно убедил меня в собственной настоящести (до того момента я еще сомневался, не игры ли это моего чересчур увлекшегося воспоминаниями подсознания). Вместе мы решили, что это будет не самый скучный литературно-экзистенциальный эксперимент. Тем более, что на этот раз я знал, что очень, очень хочу его успешного завершения. Когда мой первый опус внезапно взяли в работу в издательстве, я до того громко выражал во сне свой восторг Шурфу, что он даже проснулся от такого шума. Но уже через пару часов приснился мне вновь, улыбающийся, слегка растрепанный и оттого такой красивый, что тут поспешил проснуться уже я. Свалил потом на гипотетического соседа с дрелью, якобы начавшего ремонтные работы аккурат на рассвете. А что еще было делать. Может показаться, что мы с Мастером Пресекающим общались чуть ли не каждую ночь. На самом деле все, конечно, было совсем не так, и за почти три года, что я провел на исторической родине, он снился мне от силы раз десять-пятнадцать. Но каждое его появление было слишком ярким событием, и потому сейчас мне кажется, что между ними я и не жил толком, лишь печатал и печатал чудившиеся бесконечными истории из жизни Тайного Сыска, стараясь заполнить ими пустоту повисавших пауз. В определенный момент стало ясно, что мой план работает именно так, как было задумано: на удивление, он не дал ни единой осечки. — Знаешь, — сказал я Шурфу, когда он приснился мне снова, душной раннесентябрьской ночью. — Мне хотелось бы увидеть остальных. — Например, леди Меламори? — понимающе кивнул он. — Я удивлен, что тебе не захотелось этого раньше. Я не стал говорить, что раньше для выживания мне было вполне достаточно его одного, а сейчас, когда напряжение Дела (именно так, с заглавной буквы) спало, можно было снова начинать развлекаться. Просто пожал плечами в надежде, что мой друг истолкует этот жест как ему самому будет удобнее. — Если хочешь, значит увидишь, — проговорил он. Покачал головой — и исчез. Проснулся то есть, где-то там, в Ехо. А я — где-то тут. Лежал, вперившись взглядом в лазурный потолок, и вяло думал, что все, теперь уж точно — пора. Как ни странно, со стороны мироздания никаких возражений не последовало, и уже через пару дней я увидел крылатую тень, приземляющуюся на подоконник моего распахнутого в ночь окна. И конечно, это была Меламори. Впрочем, я и не рассчитывал ни на кого иного. Совсем нет.* * *
Мой Город в горах оказался очень похож на сон. Будто бы полупрозрачный, несмотря на всю свою видимую плотность, еще не свершившийся, звенящий мостами, шепчущий туманом — он был именно тем местом, которое мне было нужно, чтобы немного прийти в себя. Все многочисленные встречи с друзьями казались мне всего лишь обрывками то ли давних воспоминаний, то ли позабытых видений, чем-то не слишком реальным и оттого особенно сладким. Ну, во всяком случае поначалу. Вообще создавать новый Мир, когда рядом находится бесконечно верящий в тебя человек, оказывается, бесстыдно просто. Мне не приходилось делать почти ничего, вот разве что только надолго уходить за пределы моего Города не стоило, но уж это меня вполне устраивало. Шурф появлялся очень часто. После первого вечера, который я чуть ли не целиком потратил на тщетные попытки успокоить свое глупое мечущееся от восторга к отчаянию и обратно сердце, я все же кое-как смог справиться с собой. Хотя первым вопросом, который задал Лонли-Локли, когда Франк, Меламори и Триша ушли, предоставив нам в распоряжение бесценную вечность, был «Что с тобой творится, Макс?» — Просто очень рад вас видеть. И ведь не погрешил против истины. Попробуй-ка против нее погреши, когда она сидит напротив и смотрит так встревоженно. В общем, то ли я научился правильно лгать, то ли Шурф просто решил не мучать меня неприятными вопросами — эту тему мы оставили. Друг мой гулял по Городу, со мной и без меня, а я каждый раз после его визитов ходил как пьяный: когда ты сам — Город, когда всем своим существом испытываешь восторг и бездонную осторожную нежность, будто бы являющиеся сутью почти совершенного человека, сложно оставаться в трезвом рассудке, не захлебываться этими ощущениями и не искать их снова и снова. Пару раз в такие моменты меня ловила Триша — кошка она и есть кошка, что с нее взять — смотрела задумчиво, пыталась решить, спрашивать или не спрашивать, потом вспоминала, что у нее земляничный пирог с сыром в печь не поставлен, груши не собраны, и вообще она смущается, и все же молчала. В такие дни глаза Франка блестели особенно хитро, и кофе у него получался необычно жгучим. Каждый из моих друзей периодически заводил речь о том, не хочу ли я вернуться в Ехо, но я отговаривался неотложными демиургскими делами, и от меня уважительно отставали. Надо сказать, что такое положение дел меня вполне устраивало, поэтому когда слово «Шамхум» внезапно донеслось до моего слуха из уст случайно забредших в «Кофейную гущу» туристов, я даже растерялся. Внешне, конечно, улыбался, всем своим видом демонстрируя удовольствие и почти счастье, но на самом деле страшно боялся, потому что — вот Мир готов. И что?..* * *
— И что ты намерен делать дальше? — мимоходом спросил меня Джуффин, выкладывая на стол очередную победную комбинацию карт. — Жить, — я пожал плечами как можно небрежнее. — Кажется, раньше у меня неплохо получалось. — Да, в этой области у тебя настоящий талант, — авторитетно подтвердил сэр Почтеннейший Начальник. — А если серьезно? — Ну что я могу тебе ответить, — вздохнул я. — Вариантов-то не так и много. — Вообще-то вариантов бесконечное множество, — отрезал он. — Просто из всех них тебе нравится от силы пара. — Что верно, то верно... — я сделал вид, будто безмерно увлечен игрой, и замолчал, прикидывая, какую из карт лучше сбросить. Внезапно Джуффин отложил карты. Я воззрился на него с немалым удивлением: чтобы сам сэр Халли прервал партию, должно произойти что-то поистине выходящее за рамки — например, Мир должен начать рушиться, причем сию секунду, немедленно и непременно прямо нам на головы. На всякий случай я осмотрелся, проверяя, в порядке ли реальность вокруг. Реальность была не просто в порядке, она была совершенно счастлива и обозначала это каждой своей мельчайшей частичкой. Тогда что? — Я могу помочь тебе вернуться в Ехо, — заговорщическим шепотом проговорил Джуффин. А, так разговор снова будет об этом... — И что я там буду делать? — вяло поинтересовался я. — Как что? Ну, прежде всего, отвлекать сэра Шурфа от обязанностей Великого Магистра. Раз уж жены у него теперь нет, а в Тайном Сыске он формально не состоит, должен же кто-то это делать, иначе он, того гляди, и правда рехнется от усталости. Я посмотрел на него с некоторым интересом. Неужели знает? Или?.. — Ну что ты на меня так смотришь, сэр Макс? — усмехнулся Джуффин. — Вообще-то знать настроения подчиненных — моя прямая обязанность. — Вообще-то, — в тон ему отозвался я. — Я уже давно не твой подчиненный. Да и сэр Шурф тоже, как ты справедливо упомянул. Он ехидно покивал, не сводя с меня веселого взгляда, и снова взялся за карты. Партию он, конечно, выиграл, хитрый старый лис. — И как я объясню свое внезапное появление? — спросил я. — Боюсь, в Семилистнике нет официальной должности няньки Великого Магистра. — Ну если очень надо будет — введем, — с сомнением протянул Джуффин. — Но зачем тебе вообще нужно что-то объяснять? Захотелось — и вернулся. — Нет, так не пойдет, — я помотал головой. — Нужна причина получше, чем мои капризы. А то я уже всем успел растрезвонить, как хочу обратно, а не получается. Сэр Почтеннейший Начальник ненадолго задумался. — Ну хочешь, я тебе работу придумаю? Скажешь, что я просто снова припахал тебя к службе, уговорами и силой. Или можешь даже говорить, что я валялся у тебя в ногах, рыдал и цеплялся за полы лоохи — ну или что еще ты сейчас предпочитаешь носить... Хочешь? — Нет уж, — фыркнул я. — Такого даже я вообразить не смогу, при всех своих способностях. А уж ребята и подавно не поверят. К тому же — снова сторожить Управление ночами? Тебе не кажется, что после всего происшедшего это будет несколько нелепо? — Ишь ты, — восхитился он. — Какой ты стал важный и могущественный, страшно подумать! Хотя ты прав, конечно, Ночным Лицом тебе уже не бывать, да и не нужно это. — Тогда что? Джуффин прищурился. — Ну, например... Чего ты действительно не можешь вообразить — это насколько я рад, что до тебя наконец добрался Нумминорих и поведал о своих художествах...* Я сидел, слушал шефа — теперь, похоже, не только бывшего, но и будущего — и думал, что вся эта история с непросыпающимися сновидцами — чушь, конечно, полная, но ведь может и сработать. Я у нас, как известно, специалист по нестандартным проблемам и их решению. По всему выходило, что это идеальное объяснение — для всех. — Джуффин, — перебил я вдохновенно вещающее начальство. — Спасибо. — Не за что, — усмехнулся он. — Ну что, партию? Для достоверности. Я улыбнулся. Миры Мирами, судьбы судьбами, а крак — по расписанию. — Сдавай, — кивнул шеф. И подмигнул мне так, что стало ясно: можно даже не поддаваться. Я потянулся за колодой.