автор
Размер:
151 страница, 20 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
588 Нравится 307 Отзывы 154 В сборник Скачать

Глава двадцатая, или Вместо эпилога, в котором сэр Макс, сэр Шурф, все сочувствующие, а также внешние обстоятельства наконец-то оказываются на своем месте

Настройки текста

Это новый какой-то уровень, левел, раунд; белым-бело. Эй, а делать-то что? Слова собирать из льдин? Мы истошно живые, слышишь, смотри в табло. На нем циферки. Пять. Четыре. Три. Два. Один. В.Полозкова, «Мое солнце»

— Представляешь, этот гад меня укусил, — жалуюсь я Шурфу. — Правда, дело было двести лет назад, поэтому ладно, замнем. Но все равно забери его пожалуйста. Пусть теперь кусает тебя. Это честно*. И выдаю совершенно обалдевшему Великому Магистру якобы невинно убиенного им на заре карьеры лиса. Мой друг смотрит то на меня, то на чиффу такими круглыми и растерянными глазами, что мне приходится смириться и рассказать во всех подробностях о своей прогулке по Мосту Времени. Хотя сейчас я, по правде говоря, предпочел бы не говорить вообще ничего, а лучше влить в себя бутылку-другую чего покрепче, чтобы не было сил и связности в мыслях. Никогда не любил думать о настолько неизъяснимых вещах, как события последних суток, а уж размышлять о своем непосредственном в них участии — и подавно. О чем и сообщаю Шурфу сразу после того, как в красках расписываю ему свое путешествие. Бутыль Осского Аша появляется на столе так быстро, что я начинаю подозревать, будто в краткие минуты досуга сэр Великий Магистр Ордена Семилистника практикуется добывать нужные ему вещи из Щели между Мирами. — Всегда держу ее в столе, — поясняет он, верно истолковав вопросительное выражение на моей физиономии. — На случай тяжелого дня? — На случай твоего появления в состоянии, подобном сегодняшнему. — А что, я так часто показываюсь тебе в невменяемом виде? — польщенно спрашиваю я. — Просто предпочитаю быть готовым ко всему. Он устраивается в кресле напротив, бережно переложив задремавшего лиса на рабочий стул, и салютует мне стаканом. Я отвечаю ему тем же. В самом деле, ни из каких слов не сконструировать верный тост. А сидеть вот так, в полутемном кабинете, потягивая пряный Аш, наблюдая за настороженно движущимися даже во сне лисьими ушами — вот так правильно. Некоторое время мы проводим в уютной тишине, потом я слышу отчетливое фырканье, причем не от лиса. Перевожу на Шурфа изумленный взгляд и убеждаюсь в том, что столь нехарактерный для себя звук издал действительно он. Ну надо же, а я-то думал, что до подобных проявлений эмоций дело дойдет только через пару лет. Хотя это только сам сэр Лонли-Локли считает, что в его жизни все происходит слишком неторопливо. Как по мне, некоторые события и процессы вполне можно было бы замедлить. — Что тебя так развеселило? — интересуюсь я. Надо ведь запротоколировать такое событие для истории. Жаль, в Ордене не держат штатных буривухов. — Козырной туз, значит? В твоей колоде? — Шурф смотрит на меня с незлой усмешкой. Я пожимаю плечами. — Лучший способ заставить меня что-нибудь делать — вбить в голову, что от этого зависит моя собственная судьба. Сколько раз уже срабатывало в самых критических ситуациях. А тут задача была особенно сложная: я ведь даже разговоров об этих грешных Мостах Времени боялся до дрожи в коленях, а это дурной признак. Ужасно не люблю себя-труса, знаешь ли. Вот и выкручиваюсь как могу. Мы молчим, но по лицу Шурфа я вижу, что разговор на эту тему еще не закончен. Осский Аш вдруг перестает казаться лучшим напитком во Вселенной. — Так что, — медленно спрашивает мой друг через несколько минут. — Что именно тебя тревожило, Макс: мое состояние или твое собственное? Я очень аккуратно ставлю стакан на стол. Пытаюсь улыбнуться — и у меня, кажется, даже выходит не слишком криво. Я вообще в последнее время стал мастером создания иллюзий без применения магии. Но Шурфа, конечно, не проведешь. — Извини, — говорю, наблюдая за встревоженным выражением его лица. — Просто ты уже задавал однажды этот вопрос, точь-в-точь теми же словами и не при самых радостных обстоятельствах. — Я помню. — Ну да, я же тебе раз двадцать пересказывал эту историю во всех подробностях... Я осекаюсь, наткнувшись на его взгляд — прямой и хлесткий, и отчего-то очень грустный. — Нет, Макс. Я помню. На несколько мгновений я перестаю дышать вовсе. Потом выдыхаю — очень медленно, в лучших традициях дыхательной гимнастики Великого Магистра. Лонли-Локли смотрит на меня все так же пристально, будто ждет подходящего момента, чтобы задать какой-то очень важный вопрос. Но секунда проходит за секундой, тишина в кабинете разрастается, заполняет все углы, холодком проливается мне за шиворот, спускается по позвоночнику, перебирая сотней ледяных лапок, и просачивается в пол. Вероятно, именно так чувствуешь себя, попав под удар молнии. Я встаю, сам не зная, что собираюсь сделать — и Шурф мгновенно поднимается мне навстречу, хватает за предплечье так, что делается ясно — сбежать на этот раз мне определенно не удастся. Отвожу взгляд и принимаюсь рассматривать его руку: фаланги пальцев, четкий рисунок вен на тыльной стороне ладони — и вдруг понимаю, что смертельно устал. Утыкаюсь носом в его плечо — белая орденская мантия приятно холодит лоб — ощущаю над ухом едва уловимый короткий вздох. — Прости, — не слышу, а угадываю в его выдохе. «За что?» — не уверен, что моему голосу сейчас можно доверить такой важный вопрос, поэтому перехожу на Безмолвную речь. «За то, что тебе пришлось пережить все это — дважды», — приходит такой же беззвучный ответ. Я нахожу в себе силы оторваться от устойчивой опоры, отхожу к рабочему столу Великого Магистра, поправляю и так идеально ровную стопку самопишущих табличек. Все что угодно, только не смотреть на него, все вспомнившего, сейчас. — Когда?.. — Когда попал в палатку правдивого пророка. Вдох-выдох. И еще раз. — А Рыбник? — Что Рыбник? — Ты вспомнил, что с тобой происходило в те два года, до того, как тебя начали преследовать мертвые Магистры? — Нет, — он делает паузу. — Видимо, это было не столь важно. Тишину между нами можно резать ножом и намазывать на булочки Мадам Жижинды вместо пряного масла. Я закрываю глаза. — Ты поэтому не хотел меня видеть? — Я не хотел тебя видеть потому, что пытки не входят в число моих любимых занятий... уже давно. Заставлять тебя проходить еще раз через почти аналогичную ситуацию было бы жестоко. — Ну я, как видишь, справился. Причем весьма малой кровью. — Вижу. Его голос раздается так близко к моему уху, что я вздрагиваю. И это становится последней каплей. Я разворачиваюсь, хватаю его за плечи, рывком заставляя наклониться, и впиваюсь в его губы. Удерживаю его крепко, почти отчаянно, чтобы он не мог, не смел отстраняться, только не сейчас, еще немного, пожалуйста — и только через несколько секунд понимаю, что он вообще-то и не пытается. Наоборот, делает последние полшага вперед, прижимаясь всем телом, кладет тяжелые горячие руки мне на спину, заставляет отступить, упереться в стол... Ну уж нет! Не знаю, откуда во мне берутся силы, но поменяться с Шурфом местами оказывается неожиданно просто. И уже я вдавливаю его в многострадальный стол: самопишущие таблички с грохотом летят на пол, напуганный внезапным шумом чиффа спрыгивает со стула и уносится в дальний угол кабинета, — а я все никак не могу оторваться от этого лица, от вздрагивающих под моей мертвой хваткой плеч, и боюсь лишний раз вдохнуть, и запрещаю себе закрывать глаза. Потому что Шурф сейчас — тот, что все эти годы существовал только в моих воспоминаниях, на неизданных страницах моих книг, настоящий, живой, живой, живой! — здесь, и мне чудится, что он исчезнет, стоит мне хотя бы моргнуть. Я и не моргаю — так долго, как только могу, но в конце концов резь в глазах все же побеждает, и я чувствую, как слезы бегут по лицу. Шурф резко отстраняется, проводит рукой по моей щеке и рассматривает собственную ладонь почти что с ужасом. И этот взгляд отрезвляет меня лучше, чем любые тайные приемы шимарских картежников. Я неловко сползаю со стола, на который когда-то уже успел забраться, отворачиваюсь, плотнее запахиваюсь в лоохи. Сейчас, еще только пару секунд, чтобы сосредоточиться — а то в таком состоянии я, чего доброго, уйду в какой-нибудь не существующий Мир. А мне на сегодня, пожалуй, хватит экстремальных путешествий. Вдох — пауза — выдох — пауза. Его руки ложатся мне на плечи, дыхание щекочет шею — я дергаюсь, но меня крепко держат на месте, не давая никуда деться. — Я не думаю, что тебе сейчас стоит куда-либо уходить. Я киваю. Мне все равно, что он говорит — лишь бы говорил так же, почти шепотом и близко-близко, лишь бы держал так же — крепко, уверенно, будто бы нет никаких сомнений в том, где и как я должен сейчас быть. — Макс. Да, вот так, пожалуй, еще лучше. И если податься еще немного назад, чтобы отчетливее ощущать тепло его тела. И... — Макс! Ого! А я и не думал, что он вообще умеет повышать голос. Я разворачиваюсь, поднимаю на него глаза и понимаю, что он все это время смотрел на меня в упор, так тепло, что у меня перехватывает дыхание, а сердце пропускает не один, а с полдюжины ударов разом. Вглядываюсь, вчитываюсь в него, врастаю, вживаюсь без всяких там Обменов Ульвиара — и вдруг меня накрывает осознание. Я отступаю на шаг. — Ты что, думал, что я не... что мне уже... ох... Я опускаюсь прямо на ковер, потому что облегчение и чувство вины накатывают на меня штормовой волной, сбивают с ног, я захлебываюсь и никак не могу отдышаться, не то что удерживаться на ногах. Думаю: ты, сэр Макс, всегда был форменным эгоистом, но на сей раз превзошел сам себя. Значит, бултыхаться в собственных ощущениях и возиться с личными обидами мы можем, а вот оглядеться вокруг и понять, что не у тебя одного в жизни бывают сложные моменты — задача практически непосильная. Хорош друг, ничего не скажешь! Шурф садится рядом со мной, кладет пальцы мне на виски — хочет, наверное, помочь прийти в себя, но я прижимаюсь щекой к его руке, и целую ладонь, и дышу на шесть счетов, и пытаюсь заставить свой голос звучать уверенно, когда начинаю говорить. — Ты, конечно, уже успел придумать целую кучу вариантов того, почему все случившееся тогда, несколько лет назад, может для меня ничего не значить. Критическая ситуация, твоя болезнь, внезапная прихоть, благотворительность, Магистры знают что еще. Да и сейчас — Меламори... Срок давности в конце концов. И я даже не представляю, что еще могло прийти в твою временами чересчур умную голову. Сколько, кстати, еще подобных оправданий ты успел придумать? — Тридцать четыре, — сухо отвечает он. — Помимо перечисленных тобой. — Это включая случайное совпадение рисунка на моем одеяле с какими-нибудь небесными ритмами? — деловито интересуюсь я. И с удовольствием вижу, как краешек его рта дергается в подобии улыбки. — Ну так вот выброси все их из головы, пожалуйста, — строго говорю я. — Ты знаешь, я... мне... Да черт с ними, с этими объяснениями. Просто учти, что сейчас — как, впрочем, и тогда, — у меня нет никаких отговорок. И поэтому... Я тянусь к нему, касаюсь щеки, придвигаюсь ближе и оглаживаю плечи, а потом обнимаю со всего размаха, стискиваю как можно сильнее — чтобы он поверил. Нужно, чтобы он обязательно поверил прямо сейчас. Несколько бесконечных минут мы сидим, практически не шевелясь, только я чувствую, как постепенно расслабляется его спина под моими руками, а потом он легко касается губами моей макушки, и я позволяю себе расцепить хватку. Раскалываю булавку на его мантии, и тяжелая ткань медленно, словно набравшись от своего хозяина уверенного спокойствия, сползает с его плеч. Неспеша снимаю свое лоохи и даже складываю его аккуратной стопкой, чувствуя, что сейчас, в эти растянувшиеся секунды, нет места несовершенству. Шурф кивает — предельно серьезно, а потом тянет меня к себе и откидывается назад, и мы валимся на пол, сцепившись руками, ногами, чуть ли не зубами. И он вздыхает подо мной, когда я прикусываю кожу под левой ключицей, и стонет чуть слышно, когда я провожу языком по вене на его запястье. Скабы путаются и мешаются невероятно, я ругаюсь сквозь зубы и через мгновение обнаруживаю, что они исчезли. Замечаю смех в глазах своего друга и улыбаюсь ему в ответ, и жалею, что у меня нет еще нескольких пар рук, чтобы можно было дотрагиваться до него везде одновременно. А он все смотрит, и смотрит, и смотрит, не отводя взгляда, и раскрывается подо мной так доверчиво и без стеснения, что у меня кружится голова от восторга и нежности, и щемит под ребрами, и дышать получается через раз. Но этого воздуха достаточно, потому что для жизни мне, как выясняется, нужен далеко не только он — а все остальные условия в данный момент соблюдены. И я с силой провожу руками по животу и груди Шурфа и пытаюсь сосчитать удары его сердца, колотящегося под моей ладонью — и сбиваюсь. Пытаюсь снова и опять сбиваюсь — но двигаться начинаю в том же ускоряющемся ритме. Наклоняясь, ловлю губами его выдохи, дышу им, шепчу сам не знаю что. Все последние годы испаряются, исчезают из моей судьбы в этот момент, и я, замерев, смотрю, как Шурф, закусив губу, выгибается подо мной — и не выдерживаю сам.

* * *

— У тебя очень жесткие ребра, между прочим — жалуюсь я. — Возможно, если ты с меня слезешь, это перестанет быть проблемой, — невозмутимо отвечает Шурф, и я фыркаю ему в шею. Потом все же приподнимаюсь на локтях и с удовольствием всматриваюсь в его лицо, к которому уже почти вернулась привычная серьезная отрешенность. Впрочем, пятна румянца и влажный лоб все равно его выдают. Перекатываюсь на бок и обнимаю его покрепче, чтобы уж теперь точно никуда не ускользнул. — Если завтра выяснится, что с тобой снова что-то не так — ну, там, еще одно проклятие, страшная болезнь, очередное нашествие неправильно убитых Магистров, да хоть горящий Иафах! — я собственноручно разыщу твою судьбу и набью этой паршивке морду, — заявляю я. И зеваю так, что чуть челюсть не сворачиваю. Он ничего не говорит, только прижимает к себе чуть крепче и поглаживает меня по руке кончиками пальцев. А я думаю — если так будет заканчиваться каждая моя прогулка по Мосту Времени, то я готов ходить туда-сюда хоть трижды в день. «Не надо трижды в день, Макс, — раздается у меня в голове голос леди Сотофы Ханемер. — Одного раза пока вполне достаточно». Я на миг замираю, ошарашенный таким наглым вмешательством в собственные мысли, а потом смеюсь, уткнувшись Шурфу носом в пресловутые жесткие ребра. — Что-то случилось? — Кажется, нас только что благословили, дружище, — все еще похихикивая, сообщаю ему я. Он обдумывает мои слова всего пару секунд, потом затихает — кажется, посылает кому-то зов. Впрочем, быстро возвращается обратно в окружающую реальность. — Что это было? — интересуюсь я, привстав. — Я подумал, что надо поблагодарить леди Сотофу, и по возможности побыстрее. Такое лучше не откладывать. Он смотрит серьезно и легко одновременно, будто только что закончил какое-то очень важное дело, давным-давно висевшее над душой. Впрочем, судя по всему, так оно и есть. Я укладываюсь обратно и закрываю глаза. Вокруг тихо, лишь периодически слышен топот лисьих лап по деревянному полу да мерное дыхание Шурфа. И я — впервые за множество разных своих жизней — понимаю, что именно обычные люди называют счастьем.

* * *

Подушка под головой кажется очень неудобной и, пожалуй, слишком мягкой. А утро, как обычно, слишком ранним. Впрочем, последнее утверждение еще надо доказать. Я переворачиваюсь на другой бок, заворачиваясь в одеяло, — и вдруг вспоминаю. Мост Времени, чиффу, Осский Аш, Шурфа и... Шурфа. И зажмуриваюсь крепче, потому что точно знаю, что нахожусь не в кабинете Великого Магистра, а в собственной спальне в Мохнатом доме. И это значит, что... Что это значит, я, хвала Магистрам, додумать не успеваю, потому что откуда-то из-за моей спины раздается шелест бумаги, я моментально оборачиваюсь и вижу своего друга. Уже успевшего притащить откуда-то кресло и читающего с самым увлеченным видом. — А свой Орден ты закрыл на переучет, я правильно понимаю? — Что-то вроде того*, — отзывается он. И, не отрываясь от книги, говорит еще много всего — о лисе и ставшем возможном благодаря ему перераспределении обязанностей в Семилистнике, и о необходимости присматривать за моим спящим телом, чтобы я куда-нибудь не исчез, и еще кучу разных слов. Но я твердо знаю, что все эти отговорки он выдумал прямо сейчас, а на самом деле просто заснул рядом со мной, а проснулся совсем недавно, вон и волосы у него еще мокрые от умывания. Я выбираюсь из-под одеял, подхожу к нему и обнимаю, утыкаясь губами во влажный висок. И чувствую, как Шурф улыбается. — Тебя можно оставить одного? Не то чтобы я этого хотел, но в Иафахе, к сожалению, остались дела, которые переложить не на кого — кроме, разве что, леди Сотофы. Я помню твои вчерашние слова о моей судьбе, но... — Конечно можно, — перебиваю его я. — Пожалуй, даже нужно. Я должен еще кое-что уладить, и лучше бы — прямо сейчас*. Он пару секунд всматривается мне в лицо, потом кивает, встает, коротко целует в губы и уходит Темным путем. А я долго, с удовольствием и ленцой привожу себя в порядок и иду на соседнюю улицу — к Меламори, и вытаскиваю ее сидеть на нашей крыше, и рассказываю ей все. Леди хмурится, сжимает кулачки, смотрит на меня сердито, грозится, что вот прямо сейчас уедет в Арварох. Или еще лучше — попросит кого-нибудь ее туда провести Темным путем, чтобы не терять времени. А я только смотрю на самую высокую из башен Иафаха, где Великий Магистр сейчас наверняка занят очередной канцелярской работой, киваю и думаю: молодец наша Мастер Преследования. И еще — что если понадобится, я вполне могу смотаться на этот негостеприимный континент, чтобы убедиться, что с этой грозной леди все будет так, как нужно. Потому что у каждого своя судьба, и ломать ее только потому, что можешь — нечестно. А я сам больше всего люблю, когда со мной поступают честно. И когда приходит день, меняющий все, ты понимаешь: вот оно, рубеж пройден, и все теперь будет идти совершенно по-другому, просто из-за того, что пришло время. Потому что так — правильно. У меня такой день — сегодня. FIN
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.