Рубеж

Если не купили вам пирожное И в кино не взяли вечером, Надо на родителей обидеться И уйти без шапки в ночь холодную. Г.Остер, "Вредные советы".

Когда я открыл глаза, сэр Шурф уже стоял на берегу — на том самом краешке песка, который уже начинает утекать из-под ног вслед каждой отступающей волне, но еще не дает воде замочить сапоги. Руки Мастера Пресекающего Ненужные Жизни по обыкновению были сложены на груди, белоснежное лоохи развевалось на ветру, и мой друг временами становился похож на паруса какого-нибудь ташерского фафуна. Все паруса разом, благо у этих удивительных кораблей снасти и куски парусины перекрещиваются, свиваются и чуть ли не завязываются друг вокруг друга, так что лично мне никогда, наверное, не станет ясно, как с помощью ветра и этой, прямо скажем, ужасающей конструкции вообще можно сдвинуть судно с места. А ведь поди ж ты, рыбакам это удается, да еще и на таком расстоянии от Сердца Мира. Таинственная местная магия, не иначе. Вот и сэр Шурф, будто повинуясь потокам ветра, развернулся ко мне, чуть заметно нахмурился и произнес: - Вообще-то я тебя не ждал. Вот это поворот. Нет, я всегда знал, что сэр Лонли-Локли обладает логикой (тут следовало бы поставить точку), далеко не всегда совпадающей с общепринятой, но чтобы не ждать моего появления в моем же собственном, разделенном на двоих сне? Тем более, что списать его слова на оговорку или выискать в них иной смысл было решительно невозможно: сэр Шурф всегда предельно однозначно формулирует свои мысли, если, конечно, не ставит себе целью обратное или не рассуждает о поэзии времен династии вурдалаков Клакков. - Если хочешь, я могу уйти, - ответил я тоном ребенка, которому полгода обещали подарить на День рождения велосипед, а накануне поставили перед выбором, велосипед сейчас или разрешение не умываться на целый год вперед. Шурфа, впрочем, такие интонации никогда не пронимали. Вот и в этот раз он только кивнул: - Будь так любезен, - и он снова отвернулся от меня к морю. На лице его притом было написано почти человеческое облегчение. «Ах вот как!» - капризный ребенок во мне осознал, что пришел его звездный час, обиженно надул губы и громогласно провозгласил: - Вот и уйду! - и, дождавшись в качестве реакции на свои слова только нетерпеливого пожатия плечами, продолжил вкрадчиво-вкрадчиво: - Уйду я на болото, наемся червячков, наемся и умру, - подумал и после паузы ехидно спросил. - А знаешь, почему? Магистры ее знают, откуда в моей голове взялась эта дурацкая присказка. Видимо, внезапно объявившийся капризный малец вытряхнул из недр моего подсознания память о мире, где я, как считается, родился. Никогда не думал, что способен долгие годы бережно хранить этакую чушь. С другой стороны, нужный эффект она произвела: Шурф оторвался от созерцания бесконечной водной глади и с нескрываемым изумлением воззрился на меня: - И почему же? - аккуратно поинтересовался он после некоторой паузы. Мне показалось, что сделал он это несколько неохотно, будто бы услышать ответ ему не то чтобы не хочется, но как-то боязно, мало ли, чего еще я наговорю. - Потому что никто меня не любит, никто меня не ценит! - гордо провозгласил я. И сам себе удивился: надо же, похоже, я всерьез решил обидеться. И на кого! На Шурфа, ради которого, собственно говоря, и затевались все эти прогулки в сон про пустынные пляжи? Уж насколько я непоследователен, и то понимаю, что было бы крайне странно с моей стороны поступать таким образом. Как только эта светлая мысль наконец-то посетила мою грешную голову, я примирительно вздохнул. - Прости, Шурф. Сам не знаю, что на меня нашло. Сэр Лонли-Локли медленно кивнул, не сводя с меня пристального взгляда. - Я рад, что ты это сказал. Не знаю, откуда ты взял, что тебя «никто не любит», как ты выражаешься, ведь даже если исключить всех непостоянных человеческих существ, которым ты, видимо, не склонен сегодня доверять, всегда остается хотя бы твой пес, обожающий тебя безоговорочно. Но если бы ты был серьезен в своих намерениях наесться этих самых «червячков» и лишиться жизни добровольно, мне пришлось бы постараться убедить тебя в том, что любая жизнь невероятно ценна сама по себе, а уж ценность жизни Вершителя преувеличить попросту невозможно. Если позволишь, я процитирую тебе несколько фраз из труда Онки Топурры, одного из известнейших философов эпохи первых Гуригов, в своей «Повести о потерях и возвращениях» писавшего, что... - Грешные Магистры, Шурф, остановись! - я рассмеялся, примирительно вскидывая руки. - Даю тебе честное слово, что не собираюсь «лишаться жизни добровольно» ни сейчас, ни вообще в обозримой вечности. Это тебя устроит? - Пожалуй, - кивнул он. И спустя некоторое время поинтересовался: - А что, в твоем мире поедание червяков — традиционный способ самоубийства? - Нет, что ты, - воображение мое быстренько нарисовало картину самоубийц, которые вместо романтичных прыжков с мыса Бичи-Хед в бушующие волны Ла-Манша уныло слоняются с лопатами по огороду в поисках пресловутых беспозвоночных, и я снова заржал. - Это просто дурацкая детская присказка. - И правда, присказка достаточно странная, - согласился Шурф. - Просто понимаешь, когда ты приходишь в собственный сон, приглашая с собой друга, и вдруг оказывается, что этот самый друг тебя вовсе там не ждет, это несколько выбивает из колеи, - объяснил я. - Но я прекрасно понимаю, что это глупо, и ты, разумеется, имеешь полное право побыть один. Если, конечно, способен абстрагироваться от моего назойливого присутствия в этой реальности. Так что я просто пойду поброжу где-нибудь за вон теми камнями, а ты, когда придет время, дай мне знать... - Макс, - Лонли-Локли повелительным жестом остановил мой словесный поток. В его голосе мне послышалось несвойственное напряжение. - Макс, погоди. Если я правильно тебя понял, ты утверждаешь, что мы сейчас находимся в разделенном, то есть изначально твоем, сне. Это так? От такой постановки вопроса я, признаться, совсем растерялся. - Ну разумеется, - ответил я, пытаясь понять, почему лицо моего друга с каждой секундой мрачнеет все больше, но загривком чувствуя, что не нужно задавать никаких вопросов. Вместо этого я уселся прямо на мокрый песок, достал из кармана пачку сигарет, закурил и предложил Шурфу ко мне присоединиться. Он молча сел рядом со мной, аккуратно расправил складки белоснежного лоохи и взял сигарету, но не стал прищелкивать пальцами, вызывая огонек, а только задумчиво мял ее в руках. - Проблема в том, - спустя несколько минут заговорил он. - Что я совершенно уверен в том факте, что бодрствую. Более того, я помню, какие события предшествовали твоему появлению, как именно я сам здесь оказался и где это самое «здесь». Я точно знаю, что сразу после окончания рабочего дня, в течение которого мы с сэром Мелифаро разбирались с четверкой сошедших с ума Старших Магистров Ордена Могильной Собаки (возомнивших себя четырьмя всадниками Апокалипсиса и потому решивших поспособствовать концу Мира, начиная непосредственно с Ехо) — так вот, сразу после достаточно изматывающей, но притом скучной погони мы передали преступников сэру Джуффину Халли. Затем я вышел из Дома у Моста, послал зов Хельне, предупредил ее, что задержусь дольше обычного, и отправился Темным путем сюда, на побережье Ташера. Никаких воспоминаний о подготовке к разделенному сну, как, впрочем, и сну вовсе, у меня нет. Поэтому ты прости, Макс, но если это шутка, она не кажется мне смешной. - Шурф, - мягко сказал я. - У меня, конечно, совершенно идиотское чувство юмора, но вряд ли я бы додумался до такого розыгрыша. Вот подлить какой-нибудь дряни в камру или, скажем, зачаровать волосы так, чтобы они стали ярко-розовыми, - Мастер Пресекающий поморщился, но перебивать не стал. - Это в моем стиле. К тому же, даже захоти я догнать тебя, я не умею прокладывать Темный путь самостоятельно, а встань я на твой след — ты бы точно почувствовал. Сэр Лонли-Локли слушал внимательно, но, как мне показалось, слегка недоверчиво, будто говоря «Ты, сэр Макс, и сам-то не знаешь, чего от себя ожидать, а уж окружающим и вовсе всегда стоит быть готовым к сюрпризам». Так что мне пришлось прибегнуть к последнему аргументу. - И вообще, ну подумай сам. Ведь байка про четырех всадников Апокалипсиса — это история с моей исторической родины. И если ты, допускаю, вполне мог прочесть о ней в одной из книг, что я тебе регулярно достаю из Щели между мирами, или подсмотреть в кино, то уж ребятам из Ордена Могильной Собаки узнать ее было попросту неоткуда. Так что все приключения с погоней — это всего лишь игры твоего подсознания, - заключил я, неимоверно гордый такой логической выкладкой. - Ну, или моего. Но в любом случае, все это происходило во сне, а не наяву. Шурф молчал так долго, что я потихоньку начал беспокоиться за его, да и свое впридачу, душевное здоровье. Когда же он наконец заговорил, голос его звучал глухо. - У меня странное ощущение, Макс. С одной стороны, я прекрасно сознаю, что твои аргументы логичны и прекрасно обосновывают твою версию событий. С другой, все мое существо настаивает на том, что это выдумка или же твое искреннее заблуждение. А я, знаешь ли, склонен доверять интуиции. Поэтому я вынужден просить у тебя более веских доказательств того, что заблуждаюсь именно я, а не ты. - Каких еще доказательств, Шурф? - я сам удивился, как жалобно это прозвучало. Он только беспомощно развел руками. «Ну хорошо, - подумал я. - Дорогуша, кажется, нам с тобой в кои-то веки надо хорошенько поразмыслить. Итак, если мне позарез надо убедить кого-то в том, что он спит и видит сон, то...» - Дырку в небе над моей дурной головой! - от полноты чувств и очевидности решения я даже хлопнул себя по лбу. - Сейчас все устроим, дружище! - оптимистически заявил я, поднимаясь на ноги и отряхивая одежду. Не то чтобы это было необходимо, но с некоторых пор избранные сны из моего репертуара стали слишком плотными, и у забредшего в них есть все шансы унести с собой пару сувениров, а я терпеть не могу просыпаться в постели, полной песка. Я сосредоточился, представил себе висящий в воздухе лист бумаги и мысленно вывел на нем почти каллиграфическим почерком: «Дорогой Меч Менина! Мне очень надо проснуться». И, поколебавшись, вежливо прибавил: «Пожалуйста». В следующее мгновение моя грудь взорвалась болью, и мир вокруг поглотила темнота.