Волна

— Он уже видел твои кудряшки? — сев напротив тебя, спросила Нара. Она до сих пор не могла успокоиться по поводу твоих накрученных волос. — Смотрятся почти как настоящие! — Ты угомонишься когда-нибудь? — спро­­сила ты, недовольно посмотрев на подругу. — Я не для него накрутилась. — А для кого? — Ни для кого. За ночь волосы не распрямились, и мне пришлось их подвить, чтобы было хоть на что-то похоже. — Точно, ты же вчера на День Рождения к девочке какой-то ходила. Я и забыла совсем. Ты передразнила ее, на что она лишь недовольно нахмурилась. — Расск­ажи о Джее, — попросила та. — Чем занимается? Какой он? Я ж знаю, что вы болтали об этом! — Ой, давай потом, а? — поморщилась ты, сунув коробку с недоеденным рисом в сумку и раскусив подушечку жвачки пополам. — Мне сейчас вообще не до этого. Твой телефон зазвонил, и ты, глянув на дисплей, отменила вызов и положила телефон на край парты. — Звонит все еще? — Ага. Достал. — Если хочешь, в следующий раз я трубку возьму. — Нет, не хочу. Перед уроком я просто напросто отключу телефон, и до самого вечера. Вечером ему все выскажу, если позвонит, — проговор­­ила ты, поднимаясь. — Пойдем­­, сходим в туалет. — Окай. — Куд­рявая поднялась со стула. Зайдя в уборную, ты закрылась в кабинке и достала из кармана бумажку. Она была исписана кривым почерком, который ты еле могла разобрать. «Если ты в ближайшее время не закроешься, мы объясним тебе, где твое место. Надеюсь, ты примешь всерьез написанное, потому что я не шучу. За Юрико я порву тебя, потому что ты не понимаешь, с кем связалась, и не хочешь этого понимать». «Божечк­и, — подумала­ ты, подперев голову рукой. — Я вся дрожу». — Надо бы прекратить избивать бедную Чи на каждом углу, — проговорила вслух ты через пару минут молчания, кинув в унитаз бумажку. — В смысле? — сказала Касуми и усмехнулась. — А ты что, часто бьешь ее? — Вроде того. — Ты нажала на слив, и бумажка закрутилась в воронке уходящей воды. — Мне угрожают. — Снова записка? — спросила она, когда ты вышла из кабинки. — А вдруг то, что тебе пишут, — правда? Ты не боишься? — Что бы мне ни сделали эти жалкие защитники блондинок, — начала ты, направляясь на выход из уборной, — все покроет страховка моей жизни, а их самих покрою либо я сама, либо мой папочка. Случись со мной что, он всех виновников покрошит. Вы проходили по первому этажу. Из коридора в левом крыле от входа вам навстречу вывернула парочка высоких худощавых парней-третьеклассн­­иков, ехидное выражение лица одного из которых тебя очень насторожило. Что-то подсказало, что записка была написана его рукой, и ты аккуратно отклонилась, когда, проходя мимо вас, парень повел плечом, как ты догадалась, пытаясь тебя толкнуть, что подтвердило твои догадки. Сделав пару шагов против парней, ты обернулась. — Как грубо, — выговорила ты. Парень, пытавшийся тебя толкнуть, в шаге повернул голову и улыбнулся. Ты повернулась в сторону первоначального своего движения, а Нара еще с минуту смотрела в спины уходящим недругам. — Мне кажется, рано или поздно ты договоришься, — серь­­езно сказала она, задумчиво уставившись в пол. Ты посмотрела на нее. — Да брось ты, что они мне сделают? Убить не убьют, побьют — выживу, но у них будут крупные проблемы, и мой папаня даже их родителям сообщать не будет — просто переедет на машине или натравит кого-нибудь на них. — Твой папа… якудза? — Нет, просто он с излишком любит меня. — Ты опустила глаза. — Не знаю, какие надежды он на меня возлагает, но я, скорее всего, никогда не отвечала на них и не отвечаю до сих пор. И не собираюсь что-то менять. — Может, он растит в тебе преемницу? — Ему нужен преемник, а не преемница, если он планирует продолжать свой бизнес и после своей смерти. Ему нужен сын, но они с мамой и не собирались заводить второго ребенка. К тому же, мне всю жизнь говорили, что я, как девочка, всегда была желанным ребенком как для мамы, так и для папы. То есть папа не хотел, чтобы в его семье родился и рос еще один представитель мужского пола. И вообще он ко всем парням и мужчинам младше его относится с огромным недоверием, и уж тем более, если дело касается меня. — А что ж он тогда тебя от Керти не отгородил? — А ты спроси у него, — качнула головой ты. — Наверное, он считает, что Керти гомик. Папа неважно относится к мужскому балету и, вероятно, считает, что мужик, занимающийся балетом — гомосексуа­­лист и, следовательно, уже не мужик. — Логично! — у­лыбнул­ась подруга. — Когда я еще ничего не знала о злодеяниях Керти — малая была, — смотрела по телевизору «Лебединое озеро». Принц Зигфрид танцевал с Одеттой, как раз во время первого акта, по сюжету как он встретился с ней, и папа, проходя мимо, сказал: «Не мужское это дело — по сцене в колготках прыгать». — Мне бы твоего папу! — рассмеявшись­­, воскликнула она. — Мой всю свою жизнь был ботаном: подкаблучник сейчас, в школьные времена — зубрила-не­­удачник. Вообще, некрасиво так говорить о родном отце, но я бы не вышла за такого лошару замуж, тем более, если бы была моделью, чем занималась моя мама до моего рождения, — поделила­­сь с тобой подруга, придержав после тебя дверь. — Она мне когда-то рассказывала, что несколько раз отказывала папе в свиданиях, еще в школьные времена, потом в предложении о замужестве. Он был очень красивым; наверное, самым красивым парнем в их школе; по нему много девушек сохло, но как человек успешный он был никакой. Его сильно отличало от полнейших неудачников то, что он был отличником, медалистом, шел на красный диплом. Его добротой и мозговитостью пользовались одноклассники, знакомые из параллели, но многие всегда платили добром и отзывчивостью. Однажды его решила отпинать местная школьная банда: просто так, за то, что он зубрила, — и он как-то ушел от них, шестерых. Отхватил, правда, но по дороге встретился с моей мамой. Она его к себе притащила, ухаживала за ним, раны его зализывала. Он у нее на ночь остался. Они как раз школу заканчивали, и после выпускного она узнала, что беременна. Сыграли свадьбу, пока живот не начал расти, потом я родилась. Мама быстро полюбила папу, но уже после свадьбы: до этого у нее к нему была сильная симпатия, но выходить за него она вообще не собиралась. В общем, папаню моего заботят только мои образование и самообразование. Он отгораживает меня от всего, что может меня либо испортить, либо повлиять на мою психику, а это фильмы ужасов, фильмы с элементами эротики (о порно я не говорю), интернет… Он перекрыл большинство сайтов на нашем участке, оставив лишь «розовые» для моей глупой сестренки и те, на которых я могу найти информацию для школы. Контролирует все мои походы, практически все мои действия. Раз в месяц от и до прослушивает весь мой трек-лист в плеере в надежде, что я не слушаю аудио-наркотики и матершиные песни. В общем, мой папа, пожалуй, самый ненормальный из всех, кого я встречала. — Пожалуй­, все папы в какой-то мере ненормальные, — пожа­­ла плечами ты, покосившись на подругу. — Но твой что-то перепрыгивает все границы. — Да я вот о том же, — опустила глаза та. — Только права в нашем доме все равно больше мама качает, хотя меня она в основном не трогает. — Ясно, — ответила ты, прищурившись, заметив в конце коридора Стилла.