Волна

— Так о каких ты проблемах говорила? — закурив,­­ хрипло спросил парень. — Мои проблемы тебя не касаются, но от тебя зависит, смогу ли я решить их. Ты ведь боксом занимаешься? Сможешь меня научить бить правильно? — Я КМС* по боксу, — затянувшись­­, сказал он. — Научить смогу. У тебя груша дома есть? — Откуда? — Тог­да пойдем ко мне, — сунув руки в карманы, проговорил он, отплюнув окурок. Пятнадцать минут ты брела за Орихарой по пустующим дворам, где лишь иногда показывались люди, и в итоге парень привел тебя к ухоженному семиэтажному дому, находящемуся среди облезших старых домишек и таких же крупных домов. Годзилла предложил тебе доехать до шестого этажа на лифте, но предупредил, что сам почти никогда не пользуется средством передвижения в целях физической профилактики, а для себя ты расценила ее как подготовку к твоей первой тренировке. Орихара запустил тебя в квартиру и у самого порога дернул на коврик, с которого ты еле-еле сошла от толчка парня. — Тут разувайся. Пол вчера мыл, наследишь, — прорыча­­л он. — Не бухти, — ответила ты и разулась в указанном месте. Далее парень провел тебя в зал, где вас встретила невысокая, на вид хрупкая, женщина. — Нико, у тебя гостья, — «властно» вытирая руки полотенцем, произнесла она. — Ты бы хоть предупредил. — Ма, это Цунами, она учится со мной в параллели, и это та самая, кто постоянно меня задерживает в школе, — проговорил он без ноты мягкости, с которой сыновья обычно говорят с матерями. — И правильно делает, — кивнула та. — Это тебе только на пользу. Парень резко обернулся к тебе. — Цунами, это моя мама. Ты смущенно перевела на нее взгляд и склонила голову. — Мое имя Нана, можешь называть меня так, — кивнув, ответила та. — Вы не голодны? — Нет, — за двоих ответил Орихара. — Ты в ночь сегодня? Отдохни; если Цунами захочет, я ей потом сам что-нибудь приготовлю. — Как скажешь. — И женщина скрылась в кухне, а ты проследовала за Годзиллой в коридор. «Так-то я бы не отказалась чем-нибудь поживиться, — как бы между прочим подумала ты, но голоса подать не решилась. — Наверное­­, он знает, что делает». Из-за последней по коридору двери, к которой вы направлялись, был слышен детский, веселый, двухголосый крик, и Орихара ускорил шаг. Он распахнул дверь настежь, встав в дверном проеме. — Ну-ка, малышня, быстро из моей комнаты! Сколько раз говорить, чтобы не заходили сюда! Девчонки с визгом пробежали мимо вас и скрылись за дверью в другом конце коридора. Ты повернулась и, войдя, принялась осматривать комнату твоего подчиненного. Перед тобой предстала стандартная комната студента: отдаленно напоминающее кровать лежбище с гораздо превышающим его в размерах полосатым матрасом, деревянный комод с потрескавшейся лакированной поверхностью и прицепленный на висящую треногу к его стенке небольшой телевизор. — Всегда мечтала посмотреть, в какой обстановке ты живешь, — произнесла­­ ты и обернулась. У стены располагался спортивный уголок: турник в половине метра от потолка на двух металлических кронштейнах, рядом с ним «груша на растяжках» — крупный­­ боксерский снаряд круглой формы, растянутый на ремнях между полом и потолком. Орихара прошел и выложил на маленький столик у стены пачку сигарет и телефон. — Тебе нужно готовиться к тренировке, или начнем прямо сейчас? — Могу я в физкультурную форму переодеться? — Да, — кивнул тот. Ты повернулась к нему, ожидая дальнейших действий, чего не последовало. — Выйди­! — потребовала ты. Парень, покачав головой, вышел на балкон, прихватив сигареты. Быстро переодевшись, ты села на кровать Орихары и закрыла лицо руками, пытаясь морально настроиться на тренировку. «Я понимаю, что научиться настоящему боксу очень сложно и долго: для этого годы требуются, — подумал­­а ты. — Но я не смогу против одного и более парней выйти, если они мне забьют реальную стрелу. К тому же еще меня стопорит то, что они могут забить стрелу мне. Я, как бы, девушка, и в разборках мне подобных не должны участвовать парни… В общем, сейчас главное натренировать себя, чтобы хоть какой-то отпор дать. Да и пригодится мне это когда-нибудь, — поду­­мала ты и вздохнула, подняв глаза и уставившись на грушу. — Может быть, для полной уверенности я должна представить, что груша — это один из них? Наверное, все люди всё лучше делают, когда разозлены». — Че ты сидишь? — вернувшись­­ с балкона, спросил Годзилла. — Начала бы уже. — Так я не знаю даже, как бить правильно. Ты бы хоть показал. — Иди сюда, — подозвал он тебя. Ты поднялась и подошла, а он повернул тебя к себе спиной и поставил перед грушей. — Итак, — он сжал твои пальцы в кулаки, а их в своих руках, — руки на уровне груди, плечи напряжены, стойка твердая. Теперь выбрасываешь правую руку… Ты же правша? Выбрасываешь правую руку вперед с разворотом, чтобы попасть по противнику первой фалангой пальцев — это джеб, — проговорил он, резко выбросив свою руку вместе с твоей вперед. — Блок легче: либо выставляешь руки перед лицом щитом, либо крестом. В живот противнику можно бить кулаком не поворачивая, будет апперкот. В принципе, это все, что тебе нужно. Все поняла? — Да, — кивну­ла ты, встав ровно. — Чтобы усложнить противнику атаку по тебе, можешь мелко прыгать, — добавил он, продемонстрировав эти мелкие прыжки. — Теперь попробуй сама. Ты проделала все, как сказал Годзилла. — Тренируй­ся. Ты покачала головой, отступив. — Почему? Ты ко мне просто так пришла, или тренироваться? — Я боюсь, — помолчав с полминуты, ответила ты и неожиданно для самой себя ударила по груше. — Что-то мне кажется, что эти тренировки мне не помогут. — И в очередной раз ударила по груше, отчего та отскочила от тебя и тут же вернулась. — Помогут­. Будешь хорошо бить — помогут. Уже второй час ты лупила по снаряду, изредка между ударами прося налить сока. Нико подстрекал тебя, сидя на кровати и бороздя просторы интернета через нет-бук. Скоро начало темнеть; сразу после ухода матери проверив сестер, Годзилла спросил, не хочешь ли ты чего-нибудь поесть, на что ты отозвалась положительно, но решила до самого ужина еще потренироваться. Ты открыла глаза и потянулась. Руки очень сильно болели в локте и предплечье, болели пальцы и ныли их костяшки. Солнце светило тебе прямо в глаза, и ты удивилась, что забыла на ночь зашторить окно, но, еле-еле разлепив глаза и осмотревшись, ты поняла, что находишься не в своей комнате и не у себя дома. На полу лежал уже сложенный футон, на столике — пара телефонов, пачка сигарет, зажигалка, газета, журнал сканвордов и небольшой битбокс, который проигрывал тошнотворно воющую, знакомую тебе, американскую песню. — Проснулась,­ — уткн­увшись в полотенце лицом, произнес Орихара, пройдя в комнату и включив музыку погромче. — Поднимай­­ся. На кухне сок и твой завтрак; если не хочешь сидеть одна, неси сюда. — Я заснула? — Ага, — кив­нул тот. — Я зажарил риса, соевый соус разлил; прихожу, а ты спишь. — Видимо, я настолько устала, что вырубилась сразу. Черт! — схватилась ты за голову. — Мама с папой не знают, где я была всю ночь! — Знают. Я вчера позвонил тебе домой, сказал, что ты у нас переночуешь. — Ты с мамой разговаривал? — трев­­ожно спросила ты, усевшись за столик. — Наверное, голос женский был. — Повезло, что не с папой. — Ты подняла глаза на собеседника, всмотрелась в его скулу. — Ты брился? — Ну, да. — Он перевел на тебя взгляд, а ты подняла руку и коснулась его щеки пальцем, и парень отстранился от тебя. — Ну, что? — Почему-то я думала, что в твоем возрасте мальчики еще не бреются. — Я бреюсь, — проведя ладонью по подбородку, прорычал он. — Так ты будешь есть, или нет? — Не знаю. Я обычно утром не ем. — Сука! — в­стр­епенулся Годзилла, схватившись за ребро столика руками. — Зачем я тогда стоял сорок минут у плиты?! — Ты еще и нецензурно выражаешься, — подня­­ла на парня глаза ты. Он, поджав губы, злобно засопел, глядя на тебя, но ничего не сказал. Ты, улыбнувшись, подперла подбородок рукой, продолжая смотреть на Годзиллу.