Счастливое число XIII

      В дальнем углу темной одиночной камеры без окон на куче ветхой соломы сидел мужчина. В простой выцветшей некогда белой рубахе, которая нынче по цвету напоминала пергаментную бумагу, и таких же изрядно потрепанных временем кюлотах он уткнулся лицом в колени, сгорбившись и не издавая ни звука.       Высокие сырые стены Бетлемской больницы, покрытые плесенью, вкупе со спертым тяжелым воздухом, казалось, давили на сутулые плечи пациента подобно многотонной гранитной плите. Пожалуй, это место поистине было склепом для человека по имени сэр Томас Гамильтон со всеми его теперь уже такими размытыми воспоминаниями о счастливой жизни. Жизни, наполненной его идеалами, стремлениями, надеждами и теми, кого он так сильно любил. Жизни, которая была безжалостно отобрана и которую уже никогда не вернуть.       Сквозь бледную дымку минувших событий и призраков прошлого, что были здесь частыми гостями, откуда-то из-за массивной металлической двери с решеткой и тяжелым засовом доносились чьи-то громкие крики и хриплые стоны, бессмысленные угрозы и мольбы о пощаде.       Сколько здесь таких же как он? Заблудших душ, тех, кто действительно потерял разум под гнетом обстоятельств и общества, и тех, кто, как и сам сэр Гамильтон, оказался заложником чьего-то скоропалительного вопиющего своей несправедливостью решения?       И сколько среди них тех, кто не выдержал, сломался по прошествии нескольких дней, недель, месяцев, лет?       Томас был также близок. В иные дни ему казалось, что он стоит уже на самом краю бездонной пропасти под названием безумие.       И лишь одно не давало сэру Гамильтону окончательно сойти с ума и перестать бороться с вязкой липкой темнотой, что порой застилала рассудок. Нет, не вера в лучшее будущее. Какое уж тут будущее, если ты оказался брошенным в Бедлам?       Единственное, что позволяло оставаться на плаву, - мысль о том, что у людей, которыми он бесконечно дорожил, все сложилось гораздо лучше, нежели у него самого.       Вдруг, прерывая поток несвязных размышлений, громыхнул засов, и с противным скрипом отворилась решетчатая дверь. Камера наполнилась тусклым светом одинокой свечи. Тихий звук шагов, тем не менее, гулко отдаваясь о каменные стены, приблизился, и в следующее мгновение Томас почувствовал, как в его отросшие волосы легко вплелись знакомые пальцы.       - Сэр, - мягкий шепот. – Я принесла Вам еды.       Кэти. Добрая и милосердная Кэти, молоденькая медсестра, пожалуй, одна из немногих знала страшную тайну заключения сэра Гамильтона и бесконечно ему сочувствовала. Возможно, именно она была еще одной причиной, по которой мужчина не потерял разум.       Девушка старалась чаще навещать полюбившегося пациента, приносила более или менее съедобную пищу, а не ту отвратительно воняющую бурду на воде и черствый заплесневелый хлеб, которыми кормили прочих больных.       Кэти рассказывала о том, что творилось в мире, делилась всевозможными новостями и сплетнями, словом, была единственной ниточкой, соединявшей Томаса и нормальную человеческую жизнь.       А еще она любила слушать. И хотя сэр Гамильтон нечасто о чем-то говорил, но все больше внимал, девушка радовалась каждому его слову и затаившейся в редкие дни в уголках губ улыбке.       Так и сейчас, приподняв голову, мужчина благодарно кивнул и, звякнув тяжелыми цепями, что одним концом были прикованы к стене, а другим – к браслетам на его запястьях, взял в руки посуду.       - Новости?       - Сэр… - девушка на секунду замялась, но, опустив глаза, продолжила. – Ваш отец… Его корабль взяли на абордаж пираты, и… лорд Гамильтон… Он… Мне так жаль, сэр!       Томас замер, уставившись полубезумным взглядом в каменную стену, а после… откусил хлеб и принялся усердно жевать. Так, будто и не слышал только что об убийстве отца. Вот только еда отчего-то из привычно-пресной теперь показалась какой-то кислой на вкус.       Кэти открыла было рот, собираясь что-то сказать, но передумала и промолчала.       - Я не жалею. И ты... Ты не жалей. Он был тираном и заслужил такой конец.       Девушка, помедлив, кивнула, и продолжила:       - Да, я понимаю. И знаете… говорят, его убил самый грозный пират Нового Света. Я о нем Вам уже рассказывала…       - Флинт, кажется?       Кэти снова кивнула.       - Что ж, даже смерть моего отца была выдающейся. Убит самым отъявленным мерзавцем на Карибах, - зло усмехнулся Томас и снова уткнулся взглядом в посуду, так и не поднимая головы и не произнося ни слова до самого ухода Кэти.       Король умер*, но цепи никуда не делись. Не о чем больше говорить. *"Король умер, да здравствует король!" - традиционная французская фраза, которая произносится в некоторых странах во время провозглашения нового монарха.