От ненависти до любви

За окном птички прокуренными голосами выводили похоронные марши прекрасному утру. День начинался с кофе без сахара, ненависти ко всему живому и первого появления в кабинете нового начальника. Это было довольно страшно, ибо еще не появившись у него в кабинете, Генрих уже успел налажать, а именно проспать и потерять очки, без которых он видел настолько же прекрасно, как в темной комнате. Нащупав заветные стёклышки, неудавшийся агроном нацепил их на нос и финально оглядел себя в зеркале, еще больше убедившись в своей никчемности. "Да я ж чмо усатое..." - подумал Генрих и невольно потянулся за бритвой. Однако, глянув на часы, решил экзекуцию растительности на лице отложить до вечера, или, скажем, до следующей жизни. Размышления бегущего к штабу Гиммлера о том, что все может и не так плохо, прервал появившийся будто из-под земли столб, в который Хайни и впечатался лицом. Такое случалось последнее время слишком часто, что заставляло его задумываться о том, а не лах ли он? Столб дружелюбием и вежливостью не отличался, поэтому извиниться и не подумал, оставшись стоять не в тему посреди дороги. Однако Генрих привык к тому, что его скромная персона никого не волнует, и продолжил свой нелегкий путь до злого волка, аки красная шапочка. Злой волк же тем временем в своем кабинете при всем параде и прекрасном настроении разбирал девственную кипу документов, ничуть с сего факта не печалясь. Понедельник он не ненавидел, ибо все выходные провел в наитрезвейшем состоянии по самому ему не ясным причинам. Штурмовики даже стали интересоваться здоровьем шефа, ибо в трезвом состоянии он находился крайне редко, и это всегда предвещало беду. Но на косые взгляды подчиненных Рёму было глубоко плевать, может он решил здоровый образ жизни вести. А что, нельзя? Погрузившись в великую и ужасную Работу, Рём упустил из внимания тот момент, что в его дверь кто-то робко стучатся уже минут эдак десять. Приличия и поддержания статуса для, он командным тоном рявкнул на дверь: — Войдите уже наконец! Дверь охренела от такого напора тестостеронов и мужественности, и открылась. На пороге появилось недоразумение в прямом и переносном смысле этого слова. Пришедший напоминал смесь сельского учителя географии и вокзального скрипача. Рём в панике припоминал, когда ж он успел так надраться, чтобы принять ЭТО под свое крыло. Память услужливо подсказала эти моменты, да еще и поржала над тем, как ее хозяин лоханулся. — А, это вы... — только и протянул Рём. — Добрый день, господин Рём, — недоразумение покраснело и разве что не реверанс сделало. А еще этот подчеркнуто вежливый тон. Как же он выбешивал Эрнеста, просто кошмар. И он сделал своим замом вот это вот. Из всех вариантов он выбрал агронома-неудачника. Из всех шикарных штурмовиков с идеальной арийской внешностью он выбрал нелепого очкарика. Какого спрашивается хрена? Хрен не ответил, ибо хрен поддерживал сторону агронома. Злобный хрен. — Добрый день... — Рём с постным лицом пригласил очкарика присесть. Тот неловко отодвинул стульчик и уселся в позу гимназистки, предварительно поправив галстучек на чистой и отутюженной, но дико гадко смотревшейся на нем форме. Эрнест, которого этот чувак успел выбесить окончательно, не найдя больше, к чему придраться и за что наорать, посмотрел на часы. — Вы в курсе, что опоздали на пятнадцать минут? За это время рейд самолетов может разбомбить половину среднестатистического города! Что вы себе позволяете? Кого я беру в помощники, кого делаю правой рукой?! — Простите, я проспал, — Генрих скромно опустил глаза и принялся разглядывать пол. Такое оправдание прокатило бы только в первом классе гимназии, и то не факт, а этот очкарик решил использовать его тут, в армии. Перед чуть ли не самым офигенным человеком в стране на данный момент. Это окончательно вывело Рёма из себя. — Какого, ***, черта? Дайте мне ордер на ваш расстрел! — Эрнест вскочил со стула, опрокинув оный, и, обойдя стол, навис над "гимназисткой", — Объясните, какого черта вы творите, и главное, кто вас назначил на эту должность? — В-вы, — Гиммлер покраснел, как испанский помидор, потому что человек, грозно над ним нависший, был более чем прекрасен в плане внешности. Так что, если закрыть глаза на скверный характер, можно и... Генрих отогнал от себя голубые мысли и сделал невинные глазки. Когда-то, в пресловутом первом классе гимназии, это прокатывало, и учителя велись. Почему-то прокатило и сейчас, поэтому шеф штурмовиков со вздохом вернулся на свое место и горестно спросил, обращаясь даже не к очкастому недоразумению, а к всезнающему хрену, на этот раз бывшему на стороне Генриха: — И вот что мне с вами делать? Гиммлер чуть было не ответил, что любить и носить на руках, но благоразумно не стал этого говорить. — Так, ладно, что вы умеете вообще? Кто по образованию? Гиммлер, до жути боявшийся этого вопроса, стал зеленым, как великое и вышеупомянутое растение семейства крестоцветных. — Ну-у... — протянул он, надеясь, что за время произнесения этого слова Рём забудет поставленный вопрос. Однако, тот не забыл, — Ну, агроном. Эрнест, ожидавший чего-то подобного, пробубнил под нос "ну хоть не балерина" и устало закатил глаза. — Зачем вы вообще сюда пришли? Выращивали бы себе цветочки, борщи варили, я не знаю. Армия - это только мужское занятие, между прочим. Для бедного Генриха, с детства мечтавшего быть похожим на своих великих и воинственных германских предков, это был удар ниже пояса. Да и агрономы не только разведением цветов занимаются, что за стереотипы? — Как вы вообще смеете? Да вы… Я же… — как бы Гиммлер не старался выглядеть угрожающе, получалось только изобразить обиженную барышню, готовую вот-вот расплакаться. — Да что вы же? Геранью коммунисту в лоб и из кактусомета по правому флангу? — Рём нашел слабое место своей будущей секретарши, и решил на него давить, чтобы та (тот) свалил на следующий день. Однако Эрнест не учел одно обстоятельство, которое перечеркнуло все его планы - недоразумение втрескалось в него по уши с первого взгляда, наплевав на этические и духовно нравственные нормы. — Нет, я ведь... Это... и вообще! — добил начальника аргументами Гиммлер, — А вы не правы, да... — Ну, охереть теперь. Что, не будете геранью коммунистов избивать? — Рём продолжал стебать свою самую нелепую секретаршу, которая по документам была (был) его замом, и который должен был свалить уже завтра по расчетам Эрнеста. — Не буду, — это опять прозвучало слишком обиженно по-детски, что снова разозлило шефа штурмовиков. Он ожидал какого угодно ответа, но вот только не этого идиотского "не буду". Что за идиотизм? — Я буду работать! — вдруг пылко заявил Гиммлер, уперев руки в боки для пущей важности. Повязка с флагом предательски сползла с рукава на локоть, — Вы не пожалеете, что взяли ме... — Я уже пожалел, — ехидно заметил Рём, — Но, раз такое рвение, вот вам список ваших обязанностей и до обеда можете быть заняты его изучением и пониманием. А то, до этого, небось, только состав удобрений и подкормок читали. В любом случае, если что-то будет не понятно, спрашивайте. А теперь исчезните с глаз моих, ибо, в отличие от вас, я буду заниматься чем-то толковым. — Так точно, господин Рём, — сначала это прозвучало довольно бодро и даже не нелепо, а потом Генрих осознал, что согласился с тем, что до сего момента читал только составы удобрений и подкормок, — Точнее, не все точно. Но список я выполню, не сомневайтесь во мне. Горе-агроном важно кивнул, в который раз покраснел и спиной вперед вышел из кабинета, успев врезаться в косяк и почти потерять очки. Рёму оставалось только горестно вздохнуть и надеяться, что его новоявленный протеже-секретарша ничего не перепутает. Гиммлер, только лишь выйдя за дверь, смачно долбанул себя по голове собственной рукой. — Идиот, Хайни, ты и-ди-от, - самоненависть достигла критической точки и испарилась согласно законам химии. Однако влюбленность, перевалив за точку росы, только разбухла, как дождевик под ливнем. Генрих открыл выданный ему документ и с увлечением принялся за чтиво, делая вид, что бумажка безумно интересная. И столкнулся с кем-то, на столб, однако, не похожим. — Смотри, куда прёшь, — огрызнулся не-столб, отряхиваясь от тушки Хайни. — Извините, ага... — герр агроном увлекшись своими мыслями, не соизволил даже поднять головы. А это стоило бы сделать, ибо не-столбы имеют свойство оказываться почти не бухим штурмовиком, которому нужен был только повод для драки. — Ты нарываешься, чмо очкастое? Хайни хотел было начать возражать, что он вовсе не чмо, но вспомнил, что происходило пару минут назад в кабинете Рёма, разочаровался в жизни и себе, и забыл про угрожающего ему нового коллегу. — Я ж извинился, — вежливо намекнул Гиммлер на свою состоятельность, поправив очочки для серьезности. — И что? — штурмовика этот аргумент не убедил, и тот, истово правый, униженный и оскорбленный, припер бедного агронома к стеночке, планируя его немного припугнуть и организовать красивый фиолетовый фонарь вместо одного глаза. Но на шум из кабинета вышел Рём, которого отвлекало от работы шебуршение букашек-подчиненных в коридоре. Завидев вышеизложенную картину, Эрнест сначала хотел сходить за поп-корном и понаслаждаться зрелищем, которое чуть было не организовал сам несколько минут назад, но профессиональный долг "хорошего начальника" обязывал и к некоторым неприятным моментам. — И кто это тут мою секретаршу лапает и к стенке прижимает? — нормально вступаться за Генриха шеф штурмовиков даже не собирался, — Кто же будет мне будет советовать какие цветы в кабинет ставить, если он обидится и уйдет? Штурмовик, прижимающий Генриха к стенке, усмехнулся и побрел дальше по коридору, не забыв пробормотать извинения шефу и угрозы скорейшей расправы Гиммлеру. Проводив печально-злобным взглядом амбала-штурмовика, Гиммлер отряхнул со спины остатки стены и повернул сияющую от счастья моську к спасительному шефу. — Мое почтение... Премного благодарен! Рём мигом пожалел, что не дал подопечному расправиться с секретаршей. — А сами вы не могли за себя постоять? — Но я же извинился! — честно захлопал глазами Хайни, опять не найдя подходящего по случаю оправдания. Эрнест в который раз разочаровано посмотрел на очкастое недоразумение. Если он даже пару метров от кабинета не смог пройти, чтобы не нарваться, то, что будет, когда ему придется в казарме жить? А недоразумение продолжало сверлить шефа влюбленным взглядом и разве что не лезть к нему обниматься. — Идите уже и прекратите меня глазами пожирать. Гиммлер уткнулся в папку со своей работой, аккуратно обогнул Рёма, и, чуть не вписавшись в дверной косяк, начал медленно спускаться по лестнице навстречу приключениям на свою пятую точку. Эрнест вздохнул, потому как, по ходу дела, секретарша уходить на попятный не собиралась и решила следовать за боссом в воду и огонь. А тот еще и укрепил это вожделенное желание - спас от злого дядьки-штурмовика. Надо было определенно что-то придумать, чтобы у недоразумения не оставалось никакого желания продолжать свою деятельность в сим злачном месте. Хотя у Рёма всё ещё оставалась надежда на уход агронома отсюда после первого же провала, а в том, что он не справится с делами из списка шеф не сомневался, и последующего за ним разноса перед всем штабом. Это будет слишком унизительно и любой бы сбежал после такого. Генрих же не подозревал о том, какая участь его ожидает, посему с сияющим видом направлялся исполнять первое поручение: собрать всех штурмовиков на плацу для раздачи указаний. Гиммлер, ещё с подобного рода вещами дела не имевший, решил, раз есть время, постучаться в каждый кабинет и сказать о сборе. А остальные, бог дай, сами подтянутся. Однако, за отпущенный на это дело час бедный Генрих успел оббежать только четверть огроменного здания, а в добавок получить порцию смешков и издевок в свой адрес. Приуныв окончательно, Хайни решил положиться на свою вокальную глотку и музыкальный слух, и начал вопить по всем коридорам о срочном сборе, который будет через пять минут. За что получил как минимум пять подзатыльников, вопросов, с каких пор в армию стали брать истеричных баб, и просьб не визжать так сильно, а то у всех похмелье коллективное. Но тем не менее этот способ сработал намного лучше, чем попытка оббежать каждый кабинет, вежливо дожидаясь, пока его робкий стук в дверь соизволят заметить, и через пять минут все действительно были собраны на плацу. Генрих Гиммлер, агроном по образованию и неудачник по жизни, стоял перед всеми недовольными штурмовиками и с вожделением поглядывал на дверь, в надежде увидеть там фигуру Рёма. Тот ждать себя не заставил, явившись во всей красе и величии, аки свет в ночи и маяк во тьме, и малеха прихренел. Всё отделение так или иначе стояло на плацу. В голове у Эрнеста сей факт укладываться не желал, да и вдоль спинного мозга растягиваться тоже, поэтому он с невозмутимым видом начал разбор полётов, искоса поглядывая на своего адъютанта, скромненько глазевшего на это всё с неподдельным любопытством. Все это время Генрих был неимоверно горд собой, поэтому и лыбился как последний идиот, вызывая тем самым смешки у штурмовиков, не готовых пока что морально лицезреть сие нелепое чудо природы в качестве заместителя Рёма. Эрнест же едва удерживался от того, чтобы не вмазать по этой идиотской физиономии, позорящей его перед подчиненными и вызывающей искреннее отвращение своей идиотской улыбочкой и выражением типичного сельского идиота. После сбора Рём украдкой погрозив кулаком всем присутствующим, чтоб не ржали особо, подозвал к себе сияющего как наполированный медный таз Гиммлера, в этот раз уже надеясь на успех. — Что с остальными поручениями? Генрих замялся как пластинка в граммофоне — к такому его жизнь не готовила. Кто б мог предположить, что во время того, как обожаемый начальник костерит подчиненных, нужно было поделать остальные дела из огромного списка. — Эм... Но ведь я смотрел... — Смотрел он. А за это время коммунисты наверняка успели устроить диверсию в наш адрес, у них же нет такого бестолкового человека в штабе. Генрих искренне не понимал злости своего шефа, он же ничего не перепутал, не налажал. Подумаешь, не успел остальные дела доделать, он же все успеет сейчас. Поэтому он только немного виновато смотрел на Рёма и старался не думать о том, как сексуально тот выглядит в гневе. — Я все сделаю, вот прямо сейчас пойду и сделаю! — с энтузиазмом закивал головой Генрих, да так, что круглые очки чуть не отправились в полет до бетонного пола. — Вот пойдите и сделайте. До обеда вы должны управиться, как я говорил, — Рём со скрытым злорадством глянул на часы, что показывали уже без двадцати полдень, и это значило, что на "щас пойду и все сделаю" у недоразумения оставалось меньше полутора часов. А дел было немало, — Надеюсь, что вы не заставите себя ждать. Хайни глянул на список, схватился за голову, и трусцой побежал к главному корпусу, придерживая на бегу спадающие очки.