Соль земли

Не город, а чертов лабиринт. Моран предпочел бы бросить машину и потеряться в толпе, но Джеймс с разодранным плечом далеко бы не ушел. Себастьян вжал педаль в пол, лавируя между одинаковыми домами, стараясь оторваться от погони, давно перестав понимать куда они едут. Не обратно, и то славно. — Ты как? — коротко поинтересовался он у побелевшего Джима. Кровь пропитывала ткань как вирус, делала ее горячей, липкой, клеящейся к коже. Плечо, да и вообще вся левая часть как-будто отнялась, становясь одним пульсирующим эпицентром боли. Левая рука лежала бессильной плетью, а пальцы правой были мокрые от крови, она затекла на белую манжету рубашки, темными каплями срывалась с пальцев на светлые брюки. Мориарти только прижимал ладонь к ране, как будто это как-то могло задержать кровь и дышал через нос. Губы подрагивали, лицо стало белым, как лист, на лбу выступила ледяная испарина. Джим вроде как и хотел что-то сказать, но губы его почему-то предательски не слушались. — В норме, — наконец с хрипом выдохнул он. — Не упади в обморок, — ровно попросил Моран, снова переводя взгляд сначала в зеркало заднего вида, где, кажется, погоня сбилась с их следа, а после вперед на дорогу. Джим хотел было злобно ответить, но ему не до того. В ушах и правда начал звучать отдаленный писк — предвестник потери сознания, а взгляд предательски поплыл. У Себастьяна мелькнуло нехорошее ощущение, что здесь они уже проезжали, и на следующем же перекрестке он повернул налево, надеясь, что один из таких поворотов не заведет их в тупик или на какую-нибудь рыночную площадь. — Джим, здесь есть где залечь на дно? Дом? Гостиница? Что угодно, куда не явятся полиция и наемники? Мориарти все же сфокусировал плывущий взгляд на пейзаже за окном. — Налево. На первом повороте бросай машину. Пойдем пешком. Он шумно выдохнул, опустил голову, отнял онемевшую кровавую ладонь от раны, желая на нее посмотреть, но ничего не различая из-за темноты в глазах. — Блять, — обессиленно выдохнул Джим и его хватило только на: — Быстрее. Себастьяну не нравилась идея идти пешком. Еще больше не нравилась перспектива тащить теряющего сознание Мориарти по незнакомому городу, но особо выбора у него не оставалось. Пропитавшаяся кровью ткань мерзко хлюпала. Моран поправил на Джиме пиджак, скрывая пятно, но кровь медленно продолжала капать с кончиков пальцев висящей плетью руки. — Куда, Джим? — Моран подхватил его под плечи, помогая ровно устоять на ногах и едва сдерживаясь, чтобы не встряхнуть хорошенько. Мориарти поднял голову и мутным взглядом посмотрел по сторонам, после чего показал на проход между домами: -Туда. Потом налево, дом. Ключ в кармане. Дом оказался пустым и пыльным, словно несколько лет не видевшим жильцов. Пахло чем-то кислым и сырым. Моран затащил Джеймса внутрь, подхватил, когда тот едва не рухнул, зацепившись за выбитую доску в полу, опустил его на старый продавленный диван. Джим держал голову ровно на каком-то нечеловеческом упрямстве, хотя глаза у него заволокло ровной пеленой тяжелой боли. Моран вытряхнул Джеймса из пиджака, быстро, одним движением разорвал рубашку. Пуговицы, подпрыгивая, раскатились по полу с глухим стуком. — Аптечка, — Себастьян несильно ударил Джима по щеке, заставляя того сфокусировать взгляд на своем лице. — Нужна аптечка, Джеймс. — В.машине. Его грудная клетка начинала подниматься чаще, но тут же оседала — ему было чертовски тяжело делать глубокие вздохи. Джим вообще как-то нехорошо выглядел, слишком нехорошо. И это был вовсе не какой-нибудь низкий болевой порог виноват или колотая рваная рана. — Моран, — сипло выговорил Джим, — нож. Ебаный нож. Яд. Его затуманенный рассудок отлично перерабатывал информацию даже в таком состоянии. Он отчетливо понимал, что для человека с ножевым ранением у него наблюдался ряд лишних симптомов. — Что-то нервно-паралитическое? — Моран запрокинул Джиму голову, оттягивая веко и глядя на сжавшийся до состояния почти точки зрачок. Времени оставалось мало. — Нужны атропин и реактиватор. Себастьян стянул с Джеймса рубашку, безжалостно разрывая ее на два лоскута и с силой перетягивая руку и плечо: — Старайся не отключиться. Путь до машины и обратно занял не больше пяти минут, но у Джеймса оставалось не так много времени — при отравлении нервно-паралитическими веществами смерть наступает очень скоро, слишком скоро для того, кто уже потратил чертову кучу времени на то, чтобы оторваться от преследователей. Мориарти с мучительным стоном запрокинул свинцовую голову; его сводило от подкатываемой тошноты, но Джим держался, часто-часто дышал, чтобы успокоить организм, а может потому, что иначе не мог. Он осознал, что Моран вернулся даже не на уровне звуков, не видя его приближающуюся фигуру, просто понимая, что Себастьян здесь. — Быстрее. У тебя нет времени, — проговорил Мориарти, еле ворочая языком. — Без тебя знаю. У Джеймса посинели губы — сердце начало работать с перебоями. Моран вытянул шприц с тонкой длинной иглой, заправил его пятьюдесятью миллиграммами атропина, смешивая с адреналином, прижал Мориарти к дивану и предупредил: — Будет очень больно, — и одним сильным движением вогнал иглу между ребер в сердце. Джеймса под ним буквально выгнуло от боли, он вцепился зубами в губу, прокусывая и не чувствуя, как теплая кровь заливает рот, но вкалывать лекарство в вену сейчас было бы слишком опасно, вероятность того, что оно бы просто не успело подействовать, была слишком высока. — Здесь нет реактиватора, — сказал Моран, вытягивая иглу и растирая растекающийся по груди Джеймса синяк, — я волью тебе физраствор, но будет херово. Дышать можешь? Мориарти кашлянул, поморщился и мотнул головой, прося Себастьяна позволить ему наклониться и сплюнуть. Черная в полумраке комнаты кровь полилась изо рта на пол, а когда весь мокрый и еле живой Джим упал на диван, Себ просунул ему в зубы тряпку, чтобы тот не повторил этот трюк еще раз. Мориарти дышал, как загнанный, но кивнул Себастьяну, мол, да, продолжай. — Потянет блевать, не стесняйся. Только постарайся не захлебнуться. Поверни голову, — говорит Моран, вгоняя в вену Джима иглу с катетером. На побелевшей коже вены проступили так отчетливо, что даже не пришлось нагонять кровь. Мориарти все еще неровно дышал, но губы потеряли синюшный цвет, что уже было хорошо. Моран склонился над раной. Хищное лезвие порвало кожу едва ли не в лоскуты и зацепило мышцу. — Ты счастливчик, артерия не задета, только мышца. Я тебя залатаю, — сообщил Себастьян, а до Джима едва доходил смысл сказанных слов. Он слышал слова, слышал, как Моран перерывает аптечку и медикаменты грохочут, ударяясь друг об друга, шелестят. Себастьян ввел шприц с новокаином, распустил жгуты. Джим молчал, впиваясь зубами в тряпку, смертельно равнодушный ко всему: прикосновениями мокрой холодной ваты в антисептике, ноющей боли от иглы в вене, боли в разорванной ране, прикосновениям твердых решительных пальцев Морана, новой порции уколов. Анестезия начала действовать и вот теперь-то Джим совсем перестал чувствовать левую часть тела, как будто ее и не было. Его еще мутило, но блевать не тянуло, хотя один раз он склонился с дивана, кашлял, но в итоге снова упал обратно. В комнатке пахло кровью, пылью и лекарствами. Себастьян на пробу надавил на плечо, убеждаясь, что Джим ничего не чувствует, обработал рану, тщательно вымыл руки в спирту и вытянул стерильную иглу, продевая нить. С последним стежком Себастьян поменял опустевшую бутылочку с физраствором на бутылек глюкозы. — Дышишь нормально? В груди не сипит? — спросил он, снова проверяя реакцию зрачков Джеймса. Джим не сразу, но кивнул, несколько раз на пробу глубоко вдыхая и выдыхая. Вдруг пришло понимание, что ему холодно. -Поищи одеял. Ими в пустом нежилом доме было трудно разжиться. Перерыв имеющиеся шкафы, Себастьян нашел покрывало, больше похожее на старую простынь и цветастый женский платок. И то и другое мало походило на теплые вещи, но альтернатив не было. Себастьян стянул с плеч свой пиджак, укутывая им Джеймса, сверху укрывая платком и простынью. Мориарти заметно потряхивало. — Спи, — сказал Себастьян тихо. — Я скоро вернусь. Джим, насколько он сейчас мог испытывать эмоции, совсем не был рад тому, что останется один. Но он молчал. Смотрел темными мутными глазами на то, как полковник идет к двери, и молчал. Дверь за Себастьяном закрылась и как-то разом стало холоднее. Мориарти не закрывал глаз, смотрел в темноту, как восьмилетний мальчишка, который думал, что пока он вглядывается во мрак, он еще его контролирует. Здесь не было никаких надежд на электричество и отопление — раз угодил в дамасскую западню, лежи и терпи. Себастьян отогнал машину на окраину города, бросил на задворках в лабиринте старых домов, в салоне поменял рубашку на чистую, забрал сумки с вещами и пошел пешком через Дамаск. На улицы опустилась холодная звездная ночь. Моран зашел в первый попавшийся магазин, на пальцах объяснил, что хочет купить, продавец с удовольствием его не понимал, пока Моран не сорвался, со вкусом ругаясь на суахили и, неожиданно, нашел с хитроглазым торговцем, оказавшимся ливанцем, общий язык. В комнате, где остался Джеймс, было темно и очень тихо, только раздавалось еле слышное надсадное дыхание. Живой. Джим то проваливался в сон, то снова выныривал из него, осознаваясь в реальности. В реальности, где до сих пор холодно, темно и пусто, и снова погружался в сон. В последний раз ему этого не удалось. Анестезия постепенно стала спадать и вместо нее пришла боль, глубокая ноющая пульсирующая боль. Кожа горела, особенно вокруг раны. Мориарти лежал в непроглядном мраке как в какой-то бездне, потом начал ворочаться и медленно, с нечеловеческим усилием встал. Вцепившись здоровой рукой в локоть больной, Мориарти медленно шагал босиком по полу в направлении окна, о котором напоминала только узкая полоска света за плотно задернутыми пыльными занавесками. Едва не споткнувшись о закрытую аптечку, Джим шумно выдохнул. В двух шагах от окна Мориарти замер, услышав приближающиеся шаги, обернулся, пристально глядя в сторону двери. В замке заскрежетал ключ, и она со скрипом открылась. В комнату прорвались запахи улицы, свежий прохладный воздух, и зашел полковник. Джим стоял возле окна и молчал, только дышал. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Себастьян закрыл дверь, отставил сумки и прислушался, через несколько секунд понимая, что дыхание доносится вовсе не со стороны постели. Колени Джима к тому времени почти подогнулись и Мориарти схватился ладонью за рассохшийся шкаф, чтобы не упасть. — Ну, и какого хрена? — поинтересовался Себастьян, наблюдая как Джим привалился к шкафу и медленно начал сползать на пол. Тот молчал и полковник, выдохнув сквозь зубы, преодолел разделяющее их расстояние, подхватывая Мориарти и оттаскивая к дивану. — Не дергайся. — Окно! Джим выдохнул и дернулся в руках Себастьяна, тут же обмякнув. — Окно. Открой окно. Занавеску. Себастьян уложил его на диван, и Джим как-то странно втянул воздух и здоровой рукой нащупал рубашку Морана, успевая уцепиться за нее. — Окно. — Не дергайся, черт возьми. Моран отступил, сжав запястье Джеймса. Несколько секунд он смотрел на него, возвышаясь недвижимой фигурой, а потом пошел к окну и распахнул занавески, впуская в темную комнату неяркий желтый лунный свет. Возвращаясь, Себастьян прикоснулся сухой ладонью к его лбу, наклонился к аптечке, в поисках антибиотиков и очередного шприца. — У тебя жар и бред, — сказал он Джеймсу, — я дам тебе лекарство и воды. — Никакого бреда, — вяло отозвался Джим, но спорить ему не хотелось. Он лежал, не более живой, чем гость любого морга, но успокоенно дышал. Есть Моран. И свет. Джим даже не дернулся, когда Моран вколол очередное лекарство, зато водой, поданной полковником, подавился, отчего она потекла по подбородку и груди. Мерзкая и холодная. — Я буду в соседней комнате, — предупредил Себастьян, перебирая свои вещи и прикидывая, из чего можно устроить себе спальное место. Он мог бы устроиться и на голом полу, но не был уверен, что почки и многократно переломанные ребра скажут ему «спасибо» за ночь на холодных досках. — Зови, если станет хуже. Джим молчал. То ли от недостатка сил, то ли из принципа, то ли еще чего. Моран перекусил лепешкой и холодной водой, прикидывая, как покинуть страну с раненным Джеймсом мимо ополчившегося против них сирийца. Спать ему пришлось все же на голом полу. Себастьян проснулся до рассвета, стоило далекому восточному небу посветлеть. Размяв ноющие спину и шею, он заглянул в комнату, где провел ночь Джеймс. Тот не спал, лежал на диване, пялясь широко распахнутыми глазами в потолок. Грудь ровно и мерно вздымалась. Рана не гноила, и в общем, выглядела довольно прилично для такого приключения. Джим, несмотря на то, что бледность и слабость еще не пропали, и он все еще выглядел как местное привидение, а не человек, все же, мог похвастаться состоянием получше вчерашнего. Яд не дошел до сердца, сердца, наличие которого вот так только и можно было проверить. Зато теперь бравада никогда не будет уместна, уж кто-кто, а Моран знал, что в груди Джеймса Мориарти бьется такое же сердце как у всех, которое, если очень постараться, может перестать биться. — Пить будешь? — спросил Себастьян, заканчивая беглый осмотр раны. — И поесть не мешало бы. Джим не дернулся, когда пальцы Себастьяна коснулись шва, но едва заметно напрягся. Перевел уставшие больные глаза на Морана, следя за его действиями. — Пожалуй, — ответил он тихо. Он выглядел невыспавшимся, будто и не спал всю ночь, помятым. Пряди темных волос скатались и налипли на виски. Но вдруг, расслабленный и пустой взгляд нашарил лицо полковника и с глаз Мориарти как-то странно быстро спала пелена. Джим несколько раз моргнул и уголок его губ дернулся в полуулыбке. — Черт побери, Мо-оран. Черт побери. — Этот сукин сын улыбался. — Ты смотришь на меня, как на завтрашнего покойника. Ну и жалкий взгляд! Джим уперся рукой в диванные подушки и приподнялся. — Давай перекусим и сматываемся из этой дыры.