Соль земли

По словам сирийца, поставка ливанской группировке должна была состояться через неделю с пяти засекреченных складов. Он выложил все, что знал о трех, и было решено, что их ограбление нанесёт репутации Салиха достаточный ущерб. Несколько дней до операции Моран провел в пустыне с наемниками, в поисках складов, изучении дислокации и охраны. В квартиру, служащую им временным прибежищем в Дамаске, он вернулся только к четвертому дню, за полтора суток до намеченной операции, похудевший, с отросшей щетиной, с лицом пожелтевшим от песка и жара. У Джима были хорошие новости от ливанцев: настроив взаимодействие с ними, он пообещал, что все будет чисто, но сам он должен был вернуться в Лондон, а вот Морану приходилось задержаться, чтобы проконтролировать реакцию сирийцев, их поиски, приезд ливанцев — в общем все ровно до того момента, когда Салих будет принадлежать им. Когда Себастьян проснулся в темной комнате, освещаемой только случайным лучом падающего из окна уличного фонаря, он сразу понял, что Джеймс уехал. И дело даже не в том, что не было звуков, характерных присутствию другого человека — шагов, вздохов, дыхания. Джим, уехав, словно исчез. Забрал все, что говорило о его присутствии, даже запаха не осталось. Его словно и не было никогда в этих четырех стенах. Операция прошла успешно. Четыре машины до верху загруженные оружием, предназначенным для войны людей, спорящих об имени бога вот уже какое столетие подряд, оказалось перевезенным на склады Мориарти. В конфликте это оружие было каплей в море, но этой капли было более чем достаточно, чтобы ничего не понимающего Салиха увели с мешком на голове из его собственной кровати. И именно в тот момент, когда сириец познавал гостеприимство ливанцев, обозленных попыткой их обмануть, и тщетно пытался убедить тех в своей невиновности, клянясь попеременно жизнями матери, всех своих жен и первенца-сына, на Морана вышли люди Салиха, продолжавшие поиски англичан и не знающие о проблемах, настигших их хозяина. Телефон Себастьяна зазвонил категорически не вовремя — Моран сидел со скованными за спиной руками, сплевывая натекающую в рот густую кровь из разбитой губы и морщась от боли в отбитых легких, и почти закончил вскрывать замок на наручниках. Один из следивших за ним людей что-то коротко бросил на арабском. — Ответь, — с чудовищным акцентом перевел другой, поднося телефон Себастьяну, — скажи своему хозяину, что мы пришлем ему твою голову. Наемник принял вызов и прижал трубку к уху Морана: — Я несколько занят, Джеймс, — сообщил Моран, осторожно сдвигая механизм замка наручников. Мориарти был в курсе всего, что происходило в Сирии, но вот о том, что Моран попался сирийцам-головорезам ему еще никто не доложил. И сейчас Мориарти набрал номер полковника, перед этим засыпав его десятком смс-сообщений, которые тот не удосужился прочесть и ответить. Джим только было хотел начать говорить, но внимательно прислушался и хмыкнул: — Душа моя, уж не попал ли ты в переделку? -голос у Джима был чарующе будничный. — Судя по качеству связи, посторонним звукам и моим догадкам, тебя накрыли плохие ребята. Не мог бы ты поскорее покончить со своими играми с сирийцами и доложить мне о делах? — Я перезвоню минут через двадцать, — так же буднично предложил Себастьян, освобождая от наручников вторую руку и с сомнением глядя на окружавших его наемников. — Хотя, скорее через полчаса, — уточнил он. Полковник оказался пунктуален и набрал номер Мориарти ровно через тридцать минут: — Все под контролем, Джеймс, — сообщил он. — Салиха никто не видел вот уже три дня, исчез из собственного дома. Надеюсь, твои люди у ливанцев смогут прикрыть его шкуру, потому что, если верить слухам, лидеры группировки ужасно расстроены. — Смогут. За сколько ты с ними разделался? Уж точно не за полчаса? Пятнадцать минут на все про все, а потом, наверное, еще выкурил сигарету. Джим на том конце провода откинулся на спинку кресла и слегка качнулся, уперевшись носком туфли в мягкий ковер. — За двадцать. И еще десять, чтобы убраться оттуда к черту. *** После Дамаска Лондон казался оплотом цивилизации — строгий, логичный, серый от свинцового неба до мокрого потемневшего асфальта. Моран заехал ненадолго в свою квартиру, темную и холодную (забытый счет за отопление сиротливо остался лежать на столе), принял ледяной душ, смывая усталость и песок, привезенные им из Дамаска, переоделся и, если не считать въевшегося в кожу загара и успевших выгореть на солнце волос, снова начал выглядеть как среднестатический житель столицы Соединенного Королевства. В половину десятого он был у офиса, в котором творились темные дела Мориарти, прикрывающиеся какой-то скучной чепухой бухгалтерских отчетностей. Как и полагалось клеркам, все работники покинули офис, стоило часовой стрелке замереть на цифре шесть, отмечая долгожданный конец рабочего дня, но окна кабинета Джеймса ярко светились. — Сгораешь на работе? — полюбопытствовал Себастьян, без стука входя в кабинет Мориарти. Джим сидел за столом, уже традиционно уставившись в монитор ноутбука и не менее традиционно выглядя — гладкая прическа, белая рубашка и галстук, только пиджак был снят и аккуратно сложен на спинке рядом стоящего стула. — Сгораю со скуки, — усмехнулся Мориарти, встречаясь взглядом с полковником. У Себастьяна на щеке яркой узкой полоской выделялся свежий шрам-царапина, он еще сильнее загорел. Джим же, напротив, как будто и не бывал в солнечной стране — сырой Лондон вытеснил в нем все признаки, которые тот привез с собой, кроме, разве что, не совсем свободного функционирования левой руки и плеча. — Подожди, я сейчас, — он закрыл крышку ноутбука, легко поднимаясь из кресла и подхватывая сложенный пиджак. — Поедем ко мне, что за разговоры можно вести в кабинете, верно? Вечер в городе только начался. Люди, ищущие развлечений после долгой рабочей недели, безудержным потоком спешили по клубам, друзьям или домам. На въезде и выезде из Сити растянулась совершенно сумасшедшая пробка. Себастьян сидел, откинувшись на водительском сидении, изредка постукивая пальцами, затянутыми в кожаные водительские перчатки, по рулю. — Салих в бешенстве, — сообщил он Джиму, — он тебя ненавидит, но сделать теперь ничего не сможет. Поток машин начал движение и снова замер через пару кварталов. -Я знаю, — довольно улыбаясь, согласился Джеймс, скользя взглядом по неоновым вывескам, витринам, крышам замеревших машин, тротуарам, человеческим лицам. Он поймал себя на неожиданной мысли, что ему хорошо. Действительно хорошо в прохладной машине Морана, пропахшей его горьковатым парфюмом, табаком и кожей, хорошо прижиматься спиной к теплой спинке соседнего от водителя кресла, останавливать расфокусированый взгляд на россыпи дождевых капель на стекле, ощущать свежие воздушные порывы, проникающие через приоткрытое окно, в которое вылетают хлопья пепла с кончика сигареты Себастьяна. Ему хотелось протянуть руку и сделать затяжку из сигареты Морана, как часто между ними повелось, но его вдруг одолела какая-то ленность, он хотел, чтобы машина ехала, не останавливаясь, ехала долго, долго, всю ночь. И даже разговаривать не нужно было, нет, Джим мог быть самым безмолвным человеком на свете, он мог притвориться, будто вовсе не способен вымолвить ни слова. Потом Джим будет вспоминать, когда именно в нем отпечаталась эта мысль, это чувство, когда это знание уложилось в его голове — с Мораном так спокойно и так правильно. Будет вспоминать и не вспомнит. А это случилось именно в тот вечер, в пробке по дороге домой, по возвращению полковника, загорелого и накаленного солнцем из Дамаска в Лондон. Всю дорогу до дома Джеймса они молчали, и тишина эта была не гнетущая, но легкая и удовлетворяющая обоих своим спокойствием. Такое бывало между ними еще тогда, в крохотной турецкой камере, когда никуда не деться от присутствия в твоем личном пространстве другого человека. Они могли молчать целый день, занимаясь своими делами, обмениваясь, возможно, парой взглядов, и этого было более чем достаточно для взаимопонимания. *** — Прежде всего мы должны выпить за отлично провернутое дельце, — улыбнулся Джим. — Стоит отдать должное старушке судьбе и ее приятельнице удаче. Для порядка. — Я не верю ни в судьбу, ни в удачу, — ответил Себастьян, усаживаясь и наблюдая как Джим ловко разливает по стаканам янтарный тягучий алкоголь. — Скорее в хорошую стратегию действий. Моран пригубил и удовлетворенно прищурился, напиток был отменный — отдающий пряностями и терпкий, опускающийся по горлу теплой волной. — Я суеверный, — признался Джим, ослабив галстук и запрокидывая голову, делая сразу два глотка. — Стратегия. Я бы выпил за нее, как за твое второе имя. Хотя…нет, твое второе имя иное, — Джим сморгнул и улыбнулся. — Признаться, ненавижу тосты. Они отдают пошлостью совместных распитий, плоским и бездушным оправданием, как будто пить без того, чтобы перед этим не оправдаться особым случаем, нельзя. — Все в жизни так или иначе отдает пошлостью, — ответил Моран. — А уж простые удовольствия так и подавно. Себастьян вытянул из кармана зажигалку, привычным движением прокрутил в пальцах, прежде чем откинуть крышечку и зажечь, прикуривая. Бумага и табак медленно затлели, Себастьян с удовольствием затянулся: — И какое по твоему мнению мое второе имя? — полюбопытствовал он, глядя на Джеймса. — Я еще не знаю, — честно признался Джим после паузы, с хитрой задумчивостью глядя на Себастьяна прищуренными глазами. — Для этого я недостаточно тебя знаю. Нет, на самом деле. В тебе очень много такого, о чем я даже не догадываюсь. «Но я узнаю о тебе все» — подумал Джим, но вслух ничего не сказал, только сделал еще один глоток терпкого крепкого виски. — Я могу сказать о тебе ровно тоже самое, — ответил Себастьян, разглядывая Мориарти с едва заметной улыбкой где-то в глубине спокойных глаз. — Я на тебя работаю и почти ничего не знаю о тебе, Джеймс Мориарти. — Ты многое обо мне знаешь, — заметил Джим, приподнимая брови, — гораздо больше, чем каждый, с кем я работаю. В наше время это непозволительная роскошь. Между прочим, многие не знают даже моего имени. Джим приулыбнулся уголком губ и опустил глаза, глядя на гладкую янтарную поверхность недопитого виски. Его улыбка замерла, забытая хозяином, медленно теряя всякую эмоцию. — Помню, я сказал тебе имя сразу, как только попал в тюрьму. Мне казалось, тебе можно. Уж тебе-то можно. — С чего бы? — хмыкнул Моран вопросительно. Он точно не считал себя человеком, располагающим с первого взгляда. Особенно в те времена, когда он потратил почти год своей жизни на турецкую клетку. Но вопрос так и остался риторическим. — Чем ты на самом деле занимаешься, Джим? — просто спросил Моран, не желая разводить пустых бесед ненужной вежливости. — Странные заказы, наркотрафик, оружие. Выглядит так, словно ты хочешь успеть везде и сразу. Джим снова разлил алкоголь по стаканам; капля виски сорвалась с горлышка и разбилась о гладь столешницы. Мориарти смахнул ее пальцем и попробовал на язык. — По правде говоря, так и есть, — наконец ответил он. — Я хочу взять все преступное и нелегальное под свое крыло. Да, меня интересует каждый: от убийцы до пятнадцатилетнего бродяги-воришки по имени Том, от наркобарона до торговца оружием. А еще политики и банки. Игры на бирже. Акции. Подпольные группировки. Террористы. Полиция и частные детективы. Левые ребята, которые толкнут тебе кокс в баре. Притоны. Все. Джим улыбнулся. — Ну и еще кое-что. Я, так называемый, криминальный консультант. Не смотри так на меня, Себастьян. Да, на досуге я консультирую желающих совершить преступление, но чтобы все было ловко, гладко и красиво. И умно. Себастьян внимательно слушал Мориарти, чуть постукивая пальцами по столешнице в задумчивости; забытая сигарета дымилась в пепельнице, прогорев до фильтра. Он хотел было сказать Джиму, что думает по поводу наполеоновских планов с захватом всего рынка преступности, но продолжение о преступнике-консультанте сбило его с мысли. — То есть, — фыркнул Моран, — какой-нибудь недоумок, решивший грохнуть бабушку ради наследства или там, украсть миллион, приходит к тебе в офис и просит «Помоги мне сделать это»? Ты сам до этого додумался? — Не все так буквально, Моран, — поморщился Джим, качая головой. — Я связываюсь с ними в сети. Никто не знает меня, а тем более не знает, как меня найти. У нас, знаешь ли, двадцать первый век на дворе, и я сочувствую, если ты задержался в двадцатом. Мориарти перевел взгляд на тлеющую сигарету и педантично затушил ее до конца. — Так вот. В целом ты близок к истине, я могу помочь и украсть, и убить. И да, сам, — добавил он, выделяя саркастично последнее слово. — Но ты знаешь, кто твои клиенты? — уточнил Себастьян, проигнорировав едкий сарказм в голосе Мориарти. — И кроме платы в любой момент можешь получить сотрудничество или услугу, если клиент достаточно влиятелен. А они, я более чем уверен, влиятельны, другим подобные услуги просто напросто не нужны. Хорошая схема, Джим. Джим посмеивался, допивая виски в своем стакане и вытягивая сигарету из пачки. Прихватив ее губами, он щелкнул тяжелой полковничьей зажигалкой, прикуривая. — Не только потому что другим такие услуги не нужны. Обычно они еще и умны, что позволяет мне использовать свой мозг хотя бы в полсилы для изобретения планов. Джим прищурился, с удовольствием затягиваясь. Себастьян слушал, что говорил Джеймс, добавляя новые штрихи к образу «Мориарти» что у него уже сложился. — Так что ты хочешь? — спросил Моран, чуть склонив голову, — стать мировым преступником? Покровительствовать над всем злом и смертью в этом плохом мире? — Что есть зло, — улыбнулся Джим, стряхивая пепел с тлеющей сигареты. — Об этом популярно писал еще старина Ницше. Таков был Джеймс, рядом с ним всегда оставалось место недосказанности. Ты, кажется, почти подбираешься к сути этого человека, но в последний момент остаешься ни с чем. Беседа плавно текла, бутылка виски опустела, а пепельница напротив наполнилась до отказа, когда Джим вдруг опомнился, взглянув на циферблат часов на запястье: — Уже должно быть.о, точно! Мы засиделись до половины четвертого, полковник, — хохотнул он и поднялся из-за стола. — Если хочешь, оставайся здесь, у меня есть свободная комната, которая весьма сгодится для одной ночи, — Мориарти прошел мимо Себастьяна и распахнул окно на кухне, высунувшись в него по пояс, оперевшись ладонями о подоконник. В квартиру тут же ворвался запах осеннего города, сырой листвы, асфальта, ночная прохлада. Джим вернулся обратно, немного рассеянно улыбнулся и провел ладонью по распавшейся прическе. — Останусь, — согласился Себастьян, тоже поднимаясь. Джима вдруг прошило насквозь, когда Себастьян оказался рядом. Какой-то особой силой веяло от полковника, как будто Мориарти вдруг попал в намагниченное поле. Джим стоял так, словно никогда и не подозревал, что вообще может шевелиться и двигаться, встретился с внимательным, спокойным и совсем не хмельным взглядом Себастьяна и с изумлением понял, что пьянеет как минимум еще на одну бутылку виски. А Моран смотрел в эти глаза и чувствовал, что на дне их есть нечто, чего он совершенно точно не хотел узнавать. — Я.это был, — осознание, что этот странный голос, нарушивший тишину, принадлежал ему, Джиму, пришло не сразу, -это был, — Джеймс усмехнулся, — какой-то чертовски крепкий виски. Надо же! Понятия не имел, что все-таки захмелею! Вот же черт. Мориарти неколько раз моргнул и снова улыбнулся. — Если я сейчас не лягу, с утра будет ужасная мигрень. Моран так оглушающе молчал после слов Джима, так спокойно обезоруживающе смотрел. Но это длилось совсем немного — секунду, две. — Я не могу позволить этому случиться, — качнул головой Себастьян на заявление Джима. — Показывай, где мне устраиваться. — Да. Да, комната по коридору и налево. Там, кажется, все есть. Ванная сразу рядом с комнатой. А я пожалуй, пойду, разберешься сам? Прекрасно. *** Криминальный консультант и почти-король-преступного-мира-в-свои-двадцать-семь устало выдавил в спальне на ладонь две таблетки сквозь фольгу шуршащей упаковки, проглотил их без воды и прислонился плечом к стене, опуская голову. *** Укладываясь, Моран думал, что надо поспать час-другой, чтобы хмель хоть немного выветрился из головы, и уйти, пока Джеймс будет спать. Еще думал, что стоило бы, пожалуй, поверить в судьбу, что свела его с Мориарти, буквально, столкнула лбами, смеясь. Думал, что все еще должен Джиму за свое освобождение. Думал, что последние сигареты закончились и надо бы купить новых. И с этими мыслями закрыл глаза.