Соль земли

Конец лета Себастьян застал в Перу, охотясь на одного из лучших банкиров семьи Адамс, Рождество — в Шанхае, разведывая обстановку для каких-то неясных планов Джима, «просто чтобы быть в курсе», как тот выразился. Январь выдался в Лондоне страшно снежным. Рейсы задерживали один за другим из-за разыгравшейся метели, и Моран оказался в городе с опозданием почти в неделю, что сорвало ему почти все планы и один интересный прибыльный заказ. За время его отсутствия квартира как-то незаметно стала принадлежать исключительно Джиму, пропиталась им, как воздух пропитывается тяжелым ядом. Себастьян оставил сумку с вещами у дивана, хмыкнул, оценив очередной паззл из бумаг, фотографий и карт, расклеенных почти во всю стену и захвативших часть пола, и, наслаждаясь тишиной пока еще пустой квартиры, направился в душ, мечтая смыть с себя грязь и усталость дальней дороги. Джим планировал большой и крайне опасный шаг — публичный захват власти синдиката и собственное возвращение. Долгое время они работали, тонко и незаметно подтачивая опоры, поддерживающие могущественную преступную организацию, и теперь, когда Себастьян вернулся из долгой череды командировок назад в Лондон, наступило то самое время. Схема напоминала красиво выстроенный шахматный гамбит: незаметный изначально, молниеносный и опасный. — Терри перевели в изолятор, — сказал Себастьян. В ночь перед началом событий они сидели в гостиной, обсуждая последние детали. — Завтра Патрик в девять отправится к нему, улаживать этот вопрос лично. Вот здесь, — Моран показал на карте, примерно на трети пути до назначенного места, — на машину будет совершено нападение нашими людьми. Патрика доставят в больницу, вот сюда, это ближайшее отделение, куда и нагрянет МИ-5 за ним. — Затем арест Шона, — продолжил Джим. — И уже к полудню вся троица окажется за решеткой. Мориарти вздохнул и провел обеими ладонями по лицу и волосам, устало разминая шею. За последнюю неделю он спал катастрофически мало даже для своего привычного расписания, в котором сну отводилось пренебрежительно малое время. — Твои люди должны гарантировать, что братья не смогут увидеть друг друга до суда, — напомнил Себастьян, отмечая на карте двумя булавками точки где будут содержаться задержанные братья. — Патрик, если выживет, может в итоге поверить брату и простить его. Нужно, чтобы это радостное воссоединение состоялось не раньше, чем их запрут. — Все учтено, — кивнул Джим, скользя взглядом по извилистым цветным дорожкам карты, останавливаясь на блестящих головках булавок. Все действительно учтено, Мориарти вдоль и поперек разобрал план и расчленил его на мельчайшие детали. Возможно даже слишком, в некоторых частях, но Джим был неумолим. — Проблемы начнутся, когда братья окажутся бессильными и начнется передел влияния, — Себастьян взъерошил коротко остриженные волосы и откинулся в кресле. — Как только ты начнешь подминать синдикат под себя, считай что на твоей спине проявится огромная стрелковая мишень. — Здорово, да? — улыбнулся Джим, приподнимая брови и поднимаясь с кресла. На кухне кофеварка только что закончила приготовление самого приторного на свете кофе, к которому бы Моран и не притронулся, зато Джим поглощал, вливая в себя литры. Мориарти вернулся в гостиную с огромной чашкой, усаживаясь обратно в кресло. — Меня будут стараться убрать любыми способами. Повеселимся, да, Себ? Себастьян никак не прокомментировал понимание веселья с точки зрения Джеймса. За безопасность этой самой спины с мишенью отвечал он, а значит, пока Мориарти будет развлекаться, раздражая всех сильных преступного мира сего в алфавитном порядке, Морану предстояло долго и упорно работать, натаскивая наемников, заменяя выбывших и устраняя лично особо зарвавшихся. — Если не поймаешь пулю в голову, станешь знаменит на весь преступный мир, — заметил Себастьян. — Одним ходом обойдешь сразу несколько синдикатов, семей, триад которые шли к этому могуществу годами, поколениями. У тебя просто не останется выхода, как продолжать подминать их под себя, один за другим. — Один за другим, — эхом отозвался Джим. — О да, Себастьян, именно так я и поступлю. И они будут сдаваться, потому что у них не будет никаких альтернатив. Он опустил чашку с дымящимся напитком на стол, снова глядя на разложенную на столе карту с раскинувшимся на ней Лондоном, этим тысячелетним распятым юношей. Ему не нужна была карта — Джим держал все в своей голове, все, каждую улицу, каждое название, каждую цифру. Все двадцать два варианта развития операции были там. Мориарти не боялся осуществить этот план, не боялся ворваться в отлаженную систему преступности и сломать ее, вывернуть под себя. Было странно, откуда в нем, не достигшем еще тридцатилетия, бралось такое хладнокровие, решительность и ум, до которых не допускались эмоции. Подчас даже Морана постигало обманчивое ощущение — этот человек не может ворочать криминальным миром. Он может получать высшее образование в элитном университете страны, может быть образцовым показателем того, как должен выглядеть оксфордский отличник, он может даже опуститься до самых низов, быть отребьем, пустым человеческим телом. И Моран мог это представить. А потом он наблюдал за реальностью. За тем, каким Джим был на самом деле и что он мог. Джеймс не задумываясь ставил на карту все — влияние, все чего он достиг, свою жизнь и жизни тех, кто от него зависел. Все это для него словно стоило не больше тонкой пластиковой фишки казино, вот только при проигрыше обналичить новые уже не удалось бы. Но самоуверенность его опиралась не на пустом бахвальстве и не на юношеском максимализме, а на нечеловечески точном расчете. Каждая победа давалась ему бессонными ночами, упакованными в фольгу седативными, выжженными нервными клетками и нейронами, день за днем без перерыва ищущими решение любой поставленной перед ним задачи, какой бы сложной и нерешаемой она ни казалась. — Ложись спать, — посоветовал Себастьян, оценивая темноту залегших под глазами Мориарти синяков. — Ты же завтра отключишься посреди совещания. — Шутишь? — усмехнулся Джим, облизывая губы и качая головой. — Я никогда не сплю перед чем-то важным. Дело не в волнении. Контроль. Все из-за него. Он перевел взгляд на часы позади Себастьяна. — Впереди целая ночь. Пойдешь спать? — Ты не спал нормально всю неделю, — размеренно напомнил Моран. — Может ты и гений, но нельзя полагаться на полный контроль над телом, оно может подвести в самый неподходящий момент. Джим смотрел на Себастьяна несколько секунд, а потом качнул головой. — Твои аргументы справедливы, но я действительно не засну. А на снотворное не стоит полагаться, хотя я и могу рассчитать необходимую дозу. Есть еще несколько других способов заставить мозг отдохнуть без сна. Но пока рано. Себастьяну не хотелось лезть в дела Джеймса, но перспектива заполучить на завтра нервного, огрызающегося и лезущего на рожон из-за недосыпа Мориарти, ему нравилась еще меньше, поэтому он предложил, подавив тяжелый раздраженный вздох: — Я могу помочь, — он поднялся из кресла, обошел стол и уселся на диван, рядом с Мориарти. — Сними футболку и повернись ко мне спиной. Джим с выражением крайнего замешательства на лице следил за тем, как Моран, озвучив предложение помощи направился прямо к нему, а после приказа раздеться брови Джеймса мгновенно взметнулись вверх. — Моран, я обойдусь без помощи. Они встретились взглядами, Джим закатил красные от бессонницы глаза, выдохнул и неожиданно стащил футболку через голову, растрепав черные волосы, и обернулся спиной к полковнику, невольно ведя лопатками. — Не уверен, что это поможет. Себастьян коснулся его тела, сжимая сведенные усталостью плечи. Сначала ничего кроме некоторой степени тщательно замаскированной неловкости Джеймс не ощущал, но стоило Себастьяну начать медленно разминать напряженные мышцы и негромко размеренно говорить низким спокойным голосом, Мориарти осознал, что это было и правда неплохим предложением. — Это все физиология, — объяснял Моран, надавив большим пальцем под основание шеи, заставляя Джима чуть откинуть голову. — Твое тело контролирует разум ровно так же, как разум пытается контролировать тело. Но у тела есть свои преимущества. Сильные горячие пальцы прошлись чуть ниже по позвоночнику и снова поднялись к основанию черепа, разминая сжатый нерв. — Мозг не отключается, пока тело в напряжении, — продолжал говорить Себастьян. — Это воспринимается на уровне инстинктов, как прямая угроза жизни, даже если ее на самом деле нет. Но у любого напряжения всегда есть предел, точка износа. Себастьян знал, что делал. После нескольких дней в лежке в одной и той же позе, массаж часто являлся единственным спасением от сведенных спазмами усталости мышц. Это было вторым, чему учили снайперов, и намного более важным, чем меткость выстрелов. Пальцы снова легли на нерв у основания черепа. Удар в это место становился смертельным, сильное давление приводило к продолжительному обмороку, а умелые действия — к волне сонливости. Война учит своих детей многому, убийства — далеко не единственный навык. Джим откинул голову назад, выравнивая дыхание. Голос полковника и его прикосновения гипнотизировали, успокаивали разум и тело. Мышцы на плечах и шее ныли от усталости, но под пальцами Себастьяна напряжение податливо спадало. Когда он скользнул ими к основанию черепа, Джим на секунду чертовски сильно осознал, что хотел бы сейчас ощутить, как полковник запустит пальцы в его растрепанные отросшие волосы, прямо так, снизу вверх, и сожмет, оттягивая назад. Когда Себастьян в очередной раз чуть сильнее сдавил загривок, под его рукой короткой волной спустились мурашки. — Человека можно убить, — говорил Себастьян, не меняя тона, — если вот здесь сильно сжать или ударить. Или вот здесь, — на этот раз пальцы сошлись на тонком выступающем позвонке у основания черепа, легко поместившимся между тремя пальцами Морана, прежде чем снова начать успокаивающе разминать. — Выступающие нервные узлы — самые опасные на теле человека, природная ошибка в конструкции. Если знать где надавить или ударить, можно сделать больно, можно сделать хорошо, можно обездвижить, можно усыпить — все, что угодно. Джеймс слышал каждое слово, но концентрация была так предательски низка, что слова Себастьяна превращались в фоновый звук, расслабляющий сознание консультанта. Плечи Джима чуть дрогнули, он выгнулся, поддаваясь под пальцы и повел шеей медленным круговым движением. Сглотнул и выдохнул, наклоняя голову вниз. Разговор — тоже способ расслабить и успокоить. Ровный, мерный голос успокаивает даже разъяренных диких зверей. Джим, опустивший голову, отчего позвонки, опутанные тонкими голубеющими венками, проступили под светлой кожей еще сильнее, не был исключением. — Ложись спать, — негромко сказал Моран, заканчивая массаж. Джим глубоко вдохнул и не спеша повернулся к Себастьяну. Себастьян Моран. Себас-тьян Мо-ран. Джеймс слегка прищурил глаза, едва заметно наклонил голову. Пульс ускорился, Джим отчетливо это почувствовал. Он подумал, что то, что он сейчас сделает, будет лишним. Неправильным шагом. Неверным ходом. Искривленной линией. Джим подумал об этом. Потом устало моргнул, наклонился к полковнику и бегло поцеловал его сухими губами, отстраняясь через секунду же. Их разделяла разница в возрасте, в опыте, в положении. Было очень много всего, что их разделяло. Себастьян думал, что губы Джима солоны и пахнут кровью. Думал, что это самое большое не-его-дело из всех, какие только были в его жизни. Думал, что он ужасно пожалеет. Вот прямо сейчас и начал жалеть. Себастьян не дал ему отстраниться. Он целовал влажно, долго, с обрывающимся дыханием, до помутнения в глазах, чувствуя как сердце Джеймса бьется как птица, пойманная в силки. — А теперь иди спать, — сказал он ровно, глядя в черные глаза. — Сейчас же. Джим молча поднялся и, не оборачиваясь, не сворачивая никуда, пошел в свою спальню, тщательно закрыв за собой дверь, сжимая дверную ручку несколько секунд, прежде чем отпустить ее, позволяя замку закрыться. Медленно расстелил постель и лег на спину в полной темноте. Простыни холодили спину; Джим вспомнил, что оставил чертову футболку в гостиной. Он лежал и слышал, как закрывается дверь ванной, примыкающей к спальне Себастьяна, слышал далекий шум включенного душа. Джим стремился к разрушению. Он многое перепробовал, но только сейчас понял, что лучшего способа, чем встретить одного отдельного Себастьяна Морана, нет. Он просил себя: дорогой Джим, не будь, пожалуйста, таким мудаком и перестань создавать себе слабости, перестань считать, что один человек может что-то значить для другого, это все ерунда, блеф, коммерция, мировая ложь. О, нет-нет-нет, дорогой Джим, как бы твоя черная душа не тянулась к бесам этого треклятого Морана, сумей остановиться вовремя, это все испортит, с какой стороны не подойди к этому вопросу. Это уже начало все портить.