Маленькая вечность
Недавно я понял, что человек – единственное существо, которое тянется к мазохизму, будто не может без него вовсе. Будто боль порождает истинную любовь, настоящие чувства.
Иногда мне начинает казаться, что все вокруг окутано дымкой, сквозь которую могут пройти немногие. Дымка лжи, притворства, лицемерия, продажи собственных душ. Мы живем в мире, где каждый второй предпочитает счастью карьеру, любви – деньги, искренности – связь на одну ночь. Это хаос, предотвратить который может только настойчивость, сила воли, честность. Но о каком предотвращении краха может идти речь, если все, кто узнают о его обязательных пунктах, уходят обратно в туман? Честность превратит людей в мишени. И я, не скрывая, признаюсь, что сам являюсь человеком из всеобщей дымки. Но разве это мешает мне желать свободы, избавиться от собственных кованых цепей, тянущих на дно. Я просто наконец понял, как нужно выживать. Зал обсуждения почти весь был заполнен. Все смотрели на интерактивную доску, выдвигая свои предположения, объявляя уже известные факты, зачитывая вслух результаты судмедэкспертизы. Временами я прислушивался к словам коллег, делал отметки в блокноте, не смотря на листы. Я наблюдал. Она все время прятала свой взгляд, смотрела на сотрудников, осматривала уже давно знакомый зал, а затем снова опускала глаза вниз. Пыталась казаться сосредоточенной, думающей об исходе событий, записывающей каждую фразу. На самом деле, в ней было слишком много смущения и рассеянности, в блокноте – множество вертикальных и горизонтальных перечеркнутых линий. На её изрядно испачкавшемся листе отражалось состоянии её души... А причиной этого состояния был я. Помимо стола, нас разделяло множество листов и документов, карандашей и гелиевых ручек. Даже сейчас это выглядело странно. Мы были так близко и так далеко. Я хотел к ней прикоснуться. Хотел почувствовать её нерешительность, вновь увидеть ту неопределенность и страх. У нас получалось немного не так, как в книгах, получилось противоречие классике: не я убегал от неё, не я жил с мыслями о том, что будет правильно, не я погряз в самобичевании, - это все было присуще ей. Мы поменялись ролями, желаниями. Деми прекратила с агрессией выводить линии в блокноте. Она вздохнула, отложила ручку и покосилась взглядом в сторону доски, начиная опять вслушиваться в слова других. В этот раз у неё получалось плохо, и уже через мгновение она перестала стараться. Мы смотрели друг на друга. Она – прикусив губу, я – наклонив голову и спрашивая её уже давно известный ей вопрос. Ответ не заставил долго ждать. Сквозь всеобщие возгласы и нашу тишину она сказала то, что я хотел услышать. Вскоре аудитория начала пустеть. Все спешили разбежаться по своим рабочим местам, кто-то хотел вернуться к документам и загадкам, а кто-то собирался продолжить налаживать личную жизнь. Одной из самых первых помещение покинула Деми, просто вылетела. Она спешно собиралась, не поднимая глаз. И так быстро сорвалась с места, что даже не обратила внимания на выпавший лист из её блокнота. Все ушли, а я так и остался сидеть, смотря на её опустевшее место. Положил зажатую меж пальцев ручку и потянулся через стол. Немного помятый лист, будто она не раз перекладывала его с одного места в другое. Зато внутри ни единого зачеркивание, исправления. Каллиграфический и уверенный почерк: «В его глазах я видела тихое море, а в душе бушевал шторм. В его душе я видела тихое горе, но был светом он озарен*... Так странно впервые идти против себя».***
Страх. Напишите это слово на куске бумаги или просто представьте его. Посмотрите на него. Вы видите буквы. А что за ними? Что эти буквы подразумевают в вашей жизни? Вы бы смогли сказать, что ничего не боитесь? Нет. Хотя бы потому, что тогда бы вы оказались мертвецом. Им ведь уже нечего боятся. Я довольно редко задумываюсь о страхах, но в последнее время они дают о себе знать: днями и ночами... Я боюсь, что в какой-то момент слова растворятся, город исчезнет и она вместе с ним... А разве это не есть самое ужасное для того, кто сотворил новый мир для одного человека? И прямо сейчас, в теплый весенний день, когда не нужны ни курточки, ни пальто, я ждал её у фонтана. Деми заставляла себя ждать, и пока она решалась, я придумывал разные пути развития жизни голубя, сидящего на бортике фонтана и также глупо уставившегося на меня. Я вовсе не был идиотом (или я просто так считал), но мне казалось, что этот самый голубь может сказать мне то, чего я не знаю или что принимать просто не хотел. Например, что мы движемся по тонкой ниточке, которая вот-вот порвется. Или что этот день должен стать последним в истории существования города слов. Мне приходилось крутиться вокруг своей оси от нечего делать и в итоге я сел на бортик фонтана, прогнав того самого голубя. Мой взгляд непринужденно падал на разные вещи, на которых, казалось бы, сосредотачиваться не хочется, есть и свои проблемы, о которых нужно было думать. Но я упорно продолжал смотреть на расцветающие деревья, позеленевшую траву, появившиеся цветы. А там, между детской площадкой и клумбой, устроилась семья. Муж, жена, ребенок и еще маленький лабрадор. Мальчик играл с собакой, а родители наблюдали с любовью. Я даже слышал смех женщины, когда её сын крепко-крепеко обнял пса. Это был смех, переполненный радостью за жизнь, которая есть, переполненный адреналином, - потому что я знал, я чувствовал это, - она радовалась и не могла поверить, что всё это есть у неё, что она пришла к этому. И тогда я понял, что пока я живу своей жизнью в Нью-Йорке, сам никогда к этому не приду. А мне отчаянно хотелось. Анабель не была женщиной, которая хотела семью. Наши отношения были построены исключительно на общей выгоде. На её имя был записан мой бизнес. Она получала свою долю, я свою и при этом у меня не было проблем с законом, я все также мог продолжать делать свою работу в ФБР. Наши отношения были свободными. Мы жили в разных спальнях. Мы делили кровать с разными людьми. А еще этот город не был местом, где бы я хотел строить семью, растить детей. Хотя бы потому, что все вокруг – отблески прошлых ошибок. - Джо? Деми присаживается рядом, смотрит на меня и едва улыбается. Сдержанно улыбаюсь в ответ. - Ты бы хотела уехать? – спрашиваю, поднимая глаза к небу. Мне все еще кажется, что я далек от ожиданий. Я хочу свободно встать, взять её руку и уйти, исчезнуть. Но этот мир пока не открыт для нас, нет билета на поезд. Есть только станция манхэттенского парка, есть недостача. А у облаков все просто, они словно рыбы, свободно плавают в открытом мире. Некоторое время она молчит. Мне кажется, собирается с мыслями, а может и вовсе не хочет отвечать. Но, собравшись с собой, начинает говорить. - Нью-Йорк прекрасный город, более того, он просто восхитительный, но... я в нем умираю, понимаешь? Иногда мне кажется, что проулочные дороги между зданиями сужаются и что-то начинает меня теснить, вытеснять. Это всё ошибки, которые понемногу меня уничтожают, здесь я постоянно о них думаю, встречаюсь с ними. Нет, не хочу убегать, хочу перечеркнуть страницу, перевернуть и начать выводить новые строки. Не заводить новых блокнотов с чистыми листами, всего лишь начать заново, красиво. Хочу найти гармонию с миром, с собой. - И где бы ты хотела породить начало? - Где-то за пределами эмоциональных тяжестей и последствий принятых решений. Хочу, наконец, найти свое счастье. Я смотрю прямо на неё, она – на асфальт. Почувствовал неприятный осадок зарождающего чувства, но какого – я сам пока не понимаю. Она все еще ищет. И я бы хотел стать её находкой. Причиной, по которой она уедет из мегаполиса. Счастье будто огонь, который постоянно нужно разжигать, чтобы не погасло совсем. Я бы стал тем, кто постоянно подбрасывает дрова. Люди могут быть счастливы лишь при условии, что они не считают счастье целью жизни**. Для меня это не цель, а желание, которым бы я хотел упиваться на протяжении жизни. - Тогда почему ты все еще здесь? - Просто мне не с кем бежать. - Мы можем убежать вместе. - Джо... Не даю закончить ей фразу. Наклоняюсь и целую, притрагиваясь одной рукой к её щеке. Сначала она замирает и издает протяжный стон, - я снова её прервал, - а затем отвечает мне, накрывая мою руку своей. Со стороны мы выглядим как обычная пара. Я чувствую, как на нас смотрят прохожие, некоторые с упреком и осуждением, некоторые с понимаем и одобрением. На самом деле, за то время, когда я себя сдал, мы стали отчаявшимися и пытающимися найти друг в друге лекарство. Не знаю, в какой определенный период я стал одержим ею. Но сейчас это выглядит не просто одержимостью, теперь нет цели заполучить еще одну женщину, теперь это нечто другое. Нечто, что я не чувствовал очень давно. Мы отстраняемся друг от друга. Деми хочет начать говорить, но я снова ей не позволяю. В этот раз говорить начинаю я. - Помнишь, прошлой ночью ты говорила о жизни за серой массой людей? Говорила о Филадельфии, о возможности туда перебраться, на побережье океана. А затем замолчала и сказала, что это глупые надежды. И каждую ночь, которую мы проводили вместе после того вечера у меня дома, ты говоришь, что все неправильно и что у нас это в последний раз. И все равно приходишь, и мы все равно делаем это. Знаешь, почему? Потому что каждый из нас, наконец, нашел свое пристанище. Ты нужна мне, я нужен тебе. Я хочу уехать, потому что отчаялся. Но и хочу продолжать жить, хочу, чтобы ты продолжала. Не так, как сейчас. Красиво. Заново. Хватит оборачиваться... Она прикладывает к моим губам палец, когда замечает изменения. Я стал говорить громче и настойчивее. Сжал её руку. Молчит, оглядывается по сторонам; я вздыхаю. Возможно, это действительно последний раз, когда мы делаем что-то вместе. Возможно, она права, нужно прекратить. И даже несмотря на все то, что произошло между нами, то буйство чувств, которые мы испытали, каждый все равно должен идти порознь. В тот момент я даже хотел сказать ей, что чувствую на самом деле, что привело меня в этот парк сегодня. Ведь женщины нуждаются в признании в любви не меньше чем мы, мужчины. Но я не отважился. Почувствовал, будто все ниточки оборвались, будто город начал разваливается по буквам, собрать воедино которые слишком невозможно. Деми поцеловала меня в щеку. - Я боюсь снова ошибиться. Не хочу больше жить по правилу «как положено». Мне... - она вздыхает, - извини, мне пора идти. Может, встретимся позже. Деми встает и как можно быстрее идет в сторону выхода из парка. Там она ловит такси, садиться в него и диктует адрес нашего бюро. Как и сегодня утром, я остаюсь сидеть дальше, один. Теперь на месте, где она сидела, больше не остается ничего. Никаких уроненных записок, забытых ручек, ничего. Тогда я действительно для себя осознал, что это не тот случай, когда все зависит от моего слова. Впервые все зависило от неё. Мои чувства были у неё в руках, и, по-моему, она, даже не зная наверняка, обратила все в прах.***
На прошлой неделе Анабель собрала все свои вещи и ушла. Я собирался, наконец, освободить свою квартиру от неё, от её слишком сладких духов, от высоких каблуков и большого количества розовой одежды, от рамочек с сердечком, где мы оба натянуто улыбались. Она ушла сама. По-настоящему влюбилась и решила строить отношения с тем, кого действительно любит и кто любит её. Сказала, что я могу все равно положиться на её имя, чтобы деньги по-прежнему приходили к ней. Она к ним не прикоснется, хочет найти работу. Стать такой же, как и все. Делаю третий глоток бурбона в пустой квартире. В глаза бросается мебель, которую она покупала. В голову закрадывается мысль, как быстрее избавится от всех ненужных вещей. Думаю, что лучше было бы продать квартиру. Еще глоток. Даже состоя в свободных отношениях, мы иногда позволяли себе глупость. Теперь, смотря на все другими глазами, я не могу даже сесть на диван: мы были там вместе. И даже на том нежно-розовом комоде. Глоток. Снимаю пиджак, расстегиваю первые две пуговицы рубашки. Мне становится душно в этой просторной квартире, меня душит пустота и одиночество. Я беру телефон. Присаживаюсь на лестнице (одно из немногих мест в квартире, от которых меня не тошнило). Начинаю набирать её номер. Наверное, теперь я понимаю, почему она постоянно говорила «в последний раз» и все равно возвращалась. Последний раз провести время вместе, попрощаться по-настоящему, чтобы больше не видеться. А потом еще, еще, и еще... Нажимаю на вызов. И жду целую вечность лишь для того, чтобы услышать всего несколько слов: «Данного номера не существует. Пожалуйста, наберите по-другому». Следом идут гудки. Пробую снова, и все повторяется. Я знаю её номер на память. Попрощались. Я делаю последний большой глоток и ставлю стакан рядом. На журнальном столике стоит бутылка Джим Бин, возле неё ноутбук, с которого я писал ей сообщения. Прежде, чем я смогу позволить себе выпить весь бурбон, с телефона захожу в сеть. Хочу написать ей сообщение, сказать хоть что-то напоследок. Но её аккаунта больше не существует. Надеется увидеть её на работе слишком странно, очевидно, что её уже не будет. Оборвала все связи, исчезла... Встаю, бросаю телефон на диван и только беру в руки бутылку, как квартиру прорезает слишком громкий звон. Еще одна побрякушка Анабель. За темной дверью на пороге стояла Деми, переступая с ноги на ногу. Наверное, я должен был испытать радость и ликование, но вместо этого появилось раздражение. Я был раздражен, потому что успел поверить в её решение, поверил, что больше не увижу и что бутылка сегодня будет опустошена. Но она стояла передо мной. Настоящая. Город остался, она не рассыпалась по словам и буквам. - Ты сказал, что я все время возвращаюсь. Пока собирала сумки, думала об этом и пыталась понять, почему. А потом вспомнила. Это была наша первая ночь вместе, в моей квартире. Ты почти спал, а я говорила о вечности, сказала, что её не существует для людей, на неё нельзя даже посмотреть. Помнишь, что ты ответил? «Посмотри на небо. Видишь? На вечность можно смотреть». А потом сказал, что у людей она своя, небольшая, но реальная... Поэтому и возвращаюсь. Она переступает порог, заходит в квартиру и отталкивает меня от двери. Смотря на неё, раздраженный и довольный, отступаю назад, шатаясь. Дыхание сбивается. Чувствую подступивший у горлу адреналин, потому что знаю, что будет, знаю, что этот адреналин предшественник радости, а радость порождает счастье. - И я хочу, чтобы эту вечность подарил мне ты. Может, я ошибаюсь. Может, вечность будет еще меньше. Но я хочу, чтобы она была. Деми с силой толкает дверь и та с громким гулом закрывается. Теперь на лестничной площадке остаются все недомолвки, несбывшиеся реалии, проигрыши, все то, что пугало и отталкивало. Теперь есть сейчас и завтра, есть эта ночь и все, что последуют за ней. Я был уверен, что все это было игрой нашего подсознания, конец должен был быть очевиден. Но мы не позволили развалиться рожденному городу, он не позволил себя разрушить, он не позволил разрушиться нам. Деметрия: Можно закрыть глаза и снова ткнуть пальцем в неизвестность. Джозеф: Карта под бурбоном.