По разные стороны

Воевали, умирали, Кровью плавили песок. Но судьбу переиграли…

Земля, ставшая роднее родной, – держит. Он бродит по Химладу, не в силах уйти отсюда. Впрочем, он и не хотел бы уходить. Где его братья – что живые, что мертвые – он не знает. Не у кого спросить, да и… не всё ли равно теперь? Будь их целью взятие Дориата – они бы праздновали победу, а так – для живых эта битва стала горшим из поражений, а для мертвых… не всё ли равно мертвым? Он бродит по Химладу – не лорд, не вождь, не командир. Предатель? братоубийца? что там еще? – это слова для живых. Он просто тень. Одинокая тень. Он не встречает своих павших дружинников. Может быть, они ушли в Мандос. Может быть – остались с живыми. Может быть – тоже здесь, но не хотят встречаться с былым предводителем. Неважно. Уже неважно. Он видит лишь одного – издалека. Не дружинника – друга. То есть, конечно, никак не друга. Вот, в очередной раз отвернулся; сделал вид, что не замечает; прочь пошел… – Прочь бежишь, а, Белег? Не хочешь смотреть в глаза тому, кого убил? – Я не убивал тебя, сын Феанора! – Да-а, конечно. Меня убил Диор, а то, что я отвлекся в бою, было чистой случайностью. – Это была именно случайность. – Не понимаю тебя. Ты хотел меня убить, ты достиг этой цели, так зачем сейчас отрицать это? – Я хотел убить тебя, да! Но отвлекать в бою, выходить двоим на одного – всё это, сколь я понимаю, по нраву тебе, но – не мне! – Да не шуми так. Всё равно – кроме меня слышать некому… Так говоришь – ты ничего не делал, чтобы я увидел тебя? – Да!! – Ну что ты кричишь… Оба уже мертвы, а ссоримся – как дети. – Мне не о чем говорить с тобой! – Зато мне есть о чем. Я хочу понять, что тогда произошло. Если ты действительно ничего не делал для того, чтобы я увидел тебя, то что это было? Почему я? Почему во время боя? – Потому, что есть на свете справедливость! – Ты хочешь сказать, что Эру больше нечем заняться, как только отвлекать меня во время поединка? – Не смей так говорить! Былые друзья. Былые враги. Они бродят тенями по стылым равнинам Химлада. Им – хлад… Химлад… разлад… Теперь, после Нирнаэт и разорения Дориата, здесь всегда холодно, снег тает лишь в конце весны, да и лето – коротко. Но мерзнуть уже некому – волки воют на руинах Аглона, опустел Нан-Эльмот после гибели Эола, не осталось синдар и нандор в Химладе, и только белки скачут по некогда прекрасным лесам Дориата. Кто-то из эльдар бежал в Оссирианд, другие – в Арверниэн. Бежать прочь из этих земель – это всё, что осталось эльдарам. Оставить родные края – холоду и теням убитых. И теням убийц. – Да, тебе не о чем со мной разговаривать, я помню, но – я давно хотел спросить тебя. Тогда, в Нарготронде, ты сказал… Мертвый Белег невольно останавливается. – …сказал, что не допустишь моей свадьбы. Сейчас уже всё равно, так скажи: что в произошедшем потом было сделано тобой? Вряд ли ты уговорил Хуана… – Тебе не понять, н-нолдо! Мертвый Келегорм смеется, запрокидывая голову: – Сколько ненависти в этом "н-нолдо"! Можно долго перечислять: негодяй, предатель, убийца… а можно вот так сказать "н-нолдо" – и всё ясно. Но всё же – попробуй объяснить мне. Прошу тебя. – Я не говорил с Хуаном, и уж тем более не мог ничего сказать Лучиэни. Но я хотел, всеми силами души хотел, чтобы твой замысел сорвался. – Хотел? Но я тоже хотел… и тоже всей душой. – Ты действительно не понимаешь разницы? Тогда ты – как мальчишка, который удивлен: я же наложил стрелу и спустил тетиву, я даже прицелился – так почему же не попал в мишень?! – А-а. Ясно. Ты хочешь сказать, что умеешь направлять волю, а я – нет? Интересно, как научиться этому? – Ты ждешь, что я стану тебя учить?! Мне хватит того, что я когда-то показал тебе дорогу в Менегрот, а ты… – А наше войско вели те, кто уже побывал в Менегроте послами. Так что твои знания отнюдь не обернулись против твоего народа. Войско проходит южнее. А эти двое уже ничем не могут помочь своим. Хотя хотят. Очень хотят. И "свои" у них снова разные. – Твои братья… убийцы… – Убийцы? Два посольства в Дориат, одно в Гавани – это ты называешь "убийцы"? – Сильмарил по праву… – По праву – ваш? Ну да, кровь Берена, Тингола, Диора… А Маэдрос скажет: кровь Финвэ, Феанора… и возможно, добавит – Келегорма, Карантира и Куруфина. Нет, Белег. Наши права равны. Будь я жив – я бы кричал о праве нашем и только нашем. А сейчас… у вас – гордость, у нас – Клятва. Мы равно правы. – Равно?! Третье братоубийство – это ты называешь "равно"?! – Третье посольство, Белег. Четвертое, если считать просьбы к Ольвэ. Почему ты обвиняешь только нас? Почему не винишь Эльвинг, отправившую свой народ на безнадежную войну? Потому что ты считаешь гордость синдар выше Клятвы нолдор? – Я не мог спорить с тобой, пока мы оба были живы. Но я скажу одно: Сильмарил вы снова не получили, и это – знак справедливости. – Ну да, благой промысел Эру у тебя всегда был последним словом в споре… То же войско медленно, тяжело возвращается назад. То же? – половина, треть от прежнего. Одни были убиты, другие – для них обнажить мечи против эльдар оказалось не по силам. Где они теперь – те, кого громко называют предателями, в глубине души считая, что самим не хватило мужества отречься от пути, ведущего от братоубийства к братоубийству. Келегорм молчит – неподвижная тень, сгусток серого тумана. Он больше не задирает Белега язвительными вопросами и нарочитым дружелюбием. Собственное поражение Неистовый пережил легче. И Куталион сам подходит к нему. Ненависть и вражда – да, это для живых. О чем спорить им двоим, убитым? Келегорму уже всё равно. Клятва – неисполнима. Один Алмаз покинул Средиземье, два других были недоступны и в лучшие века. Жизнь не имеет смысла. Смерть? – смерть тоже не имеет смысла. Белег молчит. Что тут скажешь? Любые слова о битве в Арверниэне будут причиной новой ссоры. Так что мертвый синдар молчит – думая о том, что сейчас Келегорм донельзя похож на Турина во дни отчаянья. Но живому человеку можно было помочь. Чем помочь мертвому нолдору? Только молчаливым присутствием. И они молчат. Годами. Как птицы чувствую приближение грозы, так эти двое ощутили приближение аманского флота. Оба словно пробудились, жадно ловя отголоски силы новой армии. – Ваниары? Финарфин? – сощурился Келегорм. – Но они не бойцы… Белег ждал его обычной язвительности – ему было хорошо памятны те слова, которыми Келегорм при жизни награждал младших братьев отца и их родню. Но, видно, Неистовый слишком сильно изменился после смерти. Он вслушивался в пространство и говорил, скорее себе, чем Белегу: – Одолеть не силой, а Светом? Если Моргот – творец войны, то боем его сокрушить невозможно, и нежелание уничтожать превращается – в оружие? Мир и Свет в душе оказываются страшнее мечей и стрел? Почему мы сами до этого не додумались?! Почему мы воевали по его правилам?! Белег молчал. Напоминать Келегорму их былые споры было бы сейчас слишком жестоко. Всё равно ведь – поздно. Слишком привязанные к Химладу, они не могли видеть битвы на Анфауглиф. Только слышали отголоски. И радовались одной радостью. – А ведь без штурма Гаваней ничего этого бы не было, – задумчиво сказал Келегорм. – Странные петли плетет судьба. Поражение становится победой. Может быть, это самое “благо” действительно существует? Белег не ответил, думая о тех жителях Гаваней, кто был убит нолдорами. Цена “блага” казалось ему непомерно высокой. Неужели ради победы над Морготом нужны были смерти невинных?! Если это – благо, то что же зло?!