Путь к жизни.

Он сидел в своей комнате и думал о смысле жизни. Вернее, о смысле смерти. Мало кто задумывается об этом. Слово «смысл» тяжело для понимания масс, тем белее неподходящее для рассуждения. У самих хлопот хватает. Нехватка денег, строптивые дети, надоедающие родственники, любовницы мужа, любовники жены, и снова нехватка денег. Куда там до философии, ужин бы приготовить. Но приходит такое время, когда дети живут своей жизнью, а родители сидят в разных комнатах и днями смотрят телевизор. На ужин можно съесть пару огурцов, есть уже не хочется, главное, не забыть в каком шкафчике лежат таблетки от гипертонии, диабета, бессонницы, яд, наконец. Это старость. В юности мечтаешь о высокой пенсии, домике в деревне, камине и кошке на коленях. И куче внуков. Теперь вы живёте в маленькой квартирке на окраине города, и дети заезжают раз в месяц. И когда вы умрёте, ваш труп найдут не скоро. Давайте вернёмся к нему. Кто он? Что о нём могут сказать его друзья? Работает ли он? Как он выглядит? Это банальные вопросы, ответы на которые знает каждый. Да-да, вы знаете ответы. Ведь это вы сидите на кровати, склонив голову на руки, и задумываетесь над смыслом жизни и смерти. Но давайте уже представим кого-нибудь. У меня получился светловолосый мужчина лет тридцати, среднего телосложения, спортивный. Женат, двое прекрасных ребятишек, все в отца. Прекрасная женщина. Любовь по средам, пятницам и воскресеньям. Любовницы никогда не было. Он верен своим жизненным принципам, взращённым родителями. Работает менеджером по продажам в ближайшем офисе. По субботам ходит с друзьями в ближайший бар, смотрит там футбол. В отпуск выезжает с семьёй за границу, в дешёвый отель, поправить здоровье, сорванное однообразной работой и неблагоприятным климатом за весь год. Вы спросите: «Что в этом такого? Все живут так. Нет ничего удивительного». А теперь задумайтесь, почему мужчина сидит и думает о смысле, если всё в его жизни прекрасно, как у всех. Должна же быть причина его апатии и тоски. В интернете это называют «кризисом среднего возраста», есть инструкции, как с этим справляться, но ничего не помогает. Жизнь как будто теряет краски, события сливаются в одну сплошную серую полосу. Хочется отдохнуть, но с наступлением выходных ощущаешь такое одиночество и раздражение от всего, что тебя окружает, что сразу хочется вернуться к рутинной работе, занять себя. У всех есть проблемы, и никто не хочет помочь тебе, выяснить, что с тобой случилось. Никому ты не нужен. А на работе снова жалуешься на недостаток отдыха. Ему хочется видеть себя в другом, более совершенном мире, но он не ребёнок, он взрослый, а они о таком не задумываются. Зачем человек придумывает правила и законы, которые запрещают делать и чувствовать то, что хочешь? Зачем общество запирается в рамки, кому они нужны? Богу? Да он плевал на вас. Ад и Рай? Фигня! Они придуманы властью, чтобы люди подчинялись им. Смерть. Что после неё? Этот вопрос всегда волновал человечество. Но почему-то все продолжают бороться за жизнь, отдавая самое лучшее. А что получают взамен? Смерть. — Дорогой! Иди кушать! — кричит с кухни хлопочущая жена. А какой смысл в смерти? Такой же как и в жизни. В такой — никакого. Все больше интересует, что будет за гранью? Мужчина встаёт с кровати, натягивает улыбку и идёт на кухню, где все собрались на ужин. У него жена, дети, работа, друзья. Он нужен им. Но они ему нет. Он хочет изменить свою жизнь от начала до конца. Начать с чистого листа. Он был обязан кому-то всю жизнь. Родителям — за то, что отдавали ему самое лучшее, экономя на себе. Знакомому начальнику — что пристроил его на работу и не дал закончить дни под забором. Жене — «нельзя бросать семью». Наконец, самому себе — это обязательство он выполнит точно — сделать что-то из ряда вон выходящее. И он знает что. Он покончит с собой. Терять нечего. Эти мысли пришли к нему так неожиданно, что, стоя в ванной со щёткой в руках, он выронил её и поднял глаза на своё отражение. Он знал, что его будут осуждать, но ему уже будет всё равно. Больше этой рутины он не выдержит. Жаль, придётся воспользоваться таблетками снотворного. Застрелился бы, да огнестрельного оружия никогда при себе не имел. Таблетки всегда хранились в ящичке за зеркалом в ванной. Спасибо хозяйственной жене. Всегда всё разложено по полочкам. О прощальной записке думать некогда, если будет искать листик и ручку, то никогда не соберётся. Всегда считал себя трусом. Осмелиться на такой шанс — вот это играть по крупному. Он знал, что вероятность смерти от передозировки очень мала. От этого тоска и апатия усилились. К тому же прибавилось ужасающее чувство ожидания, как будто ждёшь очереди, а она всё не двигается, прибывает и выбраться из толпы не представляется возможным. Пара пачек таблеток, закрыть дверь на щеколду, налить воды из-под крана, сесть на холодный кафельный пол. Раз таблетка, два таблетка… Вскоре он уже теряет счёт принятому снотворному. Все пачки пусты. Некоторое время он не чувствует никаких изменений в самочувствии, уже решает бросить всё на полпути или вскрыть лезвия для бритвы. Он уже тянет руку, но голова кружится и последнее воспоминание — это боль от удара об кафель. Вот он — яркий свет в конце туннеля. Что же там будет? Не успевает он додумать конец фразы, как звуки захлёстывают с головой. Писк аппарата искусственного дыхания, трубка в горле, вызывающая удушье, громкие слова над самым ухом врезаются в память на всю жизнь: — Держитесь, всё будет хорошо! Будто это от него зависит… Первое пробуждение выходит не из приятных. Перед глазами всё размыто, трубка в горле мешает, вызывает рвотный рефлекс. Рука болит, наверное, от капельниц. — Он очнулся, Павел Петрович! — Коли инъекцию. Снова темнота. Сон без сновидений, ощущение, что летишь. Жёсткое приземление, как будто об бетон приложило. Он приходит в себя в светлом помещении, видимо палате. Его уже не оплетает кокон из трубочек, только капельница. Он осматривается по сторонам. Два окна напротив, солнечный свет заливает пол — необычное явление для начала холодного апреля. Занавески, колыхающиеся от сквозняка, по периметру несколько кроватей. Около двери сидит медсестра и читает книгу. — Эм, простите… — наверное, он очень долго провёл без сознания, голос совершенно не слушается, хрипит. Медсестра удивлённо смотрит на него, нажимает кнопку на стене, вскакивает и выбегает. Через некоторое время она появляется, но не одна. В палату вбегает доктор в очках и начинает измерять пульс, светить фонариком в глаза, поднимать и опускать руки. — Вы всё же очнулись, — в голосе слышится волнение и тревога. — Как видите, — горло хрипит, хочется прокашляться. — Очень жаль. Зачем вы меня спасли? Тут доктор достаёт из кармана халата блокнот и ручку, подставляет стул поближе к кровати и спрашивает: — Как вы себя чувствуете?  — Вполне. Его это не убеждает: — Так значит, это было всё-таки самоубийство. Что послужило причиной? Вы не оставили прощальной записки. Ваша жена в отчаянии, может, позвать её? — Не надо никого звать! — раздражение приходит так быстро, что хочется вскочить и ударить молодого врача. — Что со мной? — Пока сказать сложно, — начинает серьёзнее говорить врач, записывая что-то у себя в блокноте. Когда так говорят, значит всё плохо. — Вас привезли неделю назад. Надо ещё пройти некоторые обследования. — Понятно, — желание с кем-то поговорить отпадает мгновенно. Слышится звук отодвигаемого стула, шаги и хлопок двери. Всё. А дальше тишина, прерываемая шелестом страниц книги медсестры.