Черные воды

В квартире был включен свет лишь частично. Иваизуми нажал выключатель, и лампочка в прихожей напряженно загорелась, обдавая комод и почерневший от старости паркет желтым, больным светом. Стены с потрескавшейся штукатуркой приветствовали его знакомыми трещинами, из соседней квартиры раздавался стук молотка. Из-под двери в ванную курился легкий дым, от запаха сигарет хотелось чихать. Иваизуми прижал рукав к носу и сбросил рюкзак с плеч. Чуть поодаль стояли кожаные ботинки и висела черная кофта: Оикава был дома. Иваизуми зашел на кухню. Аптечка, таблетки, бинты и пластыри, разбросанные по столу, опустошенный наполовину стакан с водой или даже с водкой - бутылка стояла на подоконнике. История повторялась, и ему не хотелось дышать от чувства дежа вю: увидеть Оикаву еще раз в таком состоянии было равно пытке распятием, пытке болезненного бездействия. Он налил водки в новый стакан и выпил залпом; голову слегка вскружило, горло обожгло спиртом. Он открыл окно, впуская свежий воздух дождливого августа. Снаружи было солнечно и невыносимо душно, несмотря на вечернее время. На асфальте, ниже пятью пролетами, лужи отражали только прояснившееся небо. Проехал трамвай, и Иваизуми облокотился на подоконник, чтобы посмотреть на проходящих по тротуару людей. Все было спокойно, и он отошел от окна. Его горло свербело от горечи. За белесой дверью туалета все подернулось табачным туманом. Иваизуми увидел бледные ноги, лежащие на краю ванны, две пустые пачки сигарет, валяющиеся на пушистом коврике, посеревшем от старости, грязное зеркало, пару зубных щеток. Рука, показательно опертая на раковину, дернулась, стряхивая пепел в воду, ресницы, слипшиеся от жара, слез или усталости, взметнулись вверх. - Ива-чан, - шевельнулись губы тихо, трепетно. Оикава передернул плечами, всплескивая воду, виновато моргнул и, опустив голову, затянулся. Больше он не сказал ни слова, выпуская дым в потолок. Иваизуми сложил руки на груди и подошел ближе, садясь на край. В комнате было душно, душнее, чем в набитом толпой автобусе, хотя их было только двое. Воздуха катастрофически не хватало. Сигарета закончилась, бычок полетел в раковину. Оикава взъерошил волосы, путая пальцы в неаккуратных колтунах, и еще раз глянул на любовника, грустно приподнимая уголки губ. На костяшках алели ссадины. - Иди сюда, - захрипел он, открывая объятия. Иваизуми встал, медленно стянул с себя толстовку и футболку, снял носки и, погодя чуть, джинсы. Вступил в ледяную воду, сел на чужие колени. Оикава подтянулся вверх, скользя горячими ладонями по спине, подтаскивая бедра ближе. Он потянулся, коснувшись губами чужой щеки. Иваизуми поморщился. - Извини. Я брошу, - сказал Тоору, перехватывая взметнувшиеся руки. Иваизуми дернулся, оскалившись, предупреждая. Хватка ослабла, и он в порыве дернул каштановые волосы назад. Оикава вскрикнул: - Прости! Честно, брошу, не буду курить больше. Только не бей. Повисло молчание. Грубые тычки сменились осматриванием синяков. Оикава позволил себе расслабиться и погрузиться в мутную воду наполовину, внимательно следя за каждым движением любовника. Пальцы скользнули на ребра, коснулись перевязанного предплечья, очертили синяки на боках. Взгляд говорил сам за себя, и Оикава вздохнул, снова приподнимаясь. - Ничего от тебя не утаишь, - сказал он, глядя снизу вверх на короткие черные ресницы, на поджатые губы и родинку под подбородком. Он потянулся за пачкой, но получил по рукам, роняя сигарету в воду. Губы скривились, и Оикава нахмурился, глядя, как трясутся пальцы у Иваизуми. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но слова вдруг застопорились в горле, отказавшись выходить на бой с просветлевшими от слез серо-зелеными глазами. - Ты не виноват. Это они безмозглые, - прошептал он. - Они говорили про тебя гадкие вещи. - руки затряслись еще сильнее, обвили его шею, позволили прижаться сильнее, ближе, слиться с любимым существом - с существом без изъянов и грехов, с тем, кого Оикава не мог отпустить, кого боготворил и кому поклонялся. Иваизуми вздрагивал, и оставалось только выбить на плече отрывками морзе: "Я должен был это сделать." В ответ он получил отчаянный поцелуй со вкусом слез, и Оикава в который раз благодарил себя из прошлого за то, что смог влюбиться еще раз, с новой силой, начать с новой страницы совсем новую историю, чудесную и мерцающую.