Черные воды

- Когда ты уже обзаведешься мозгами? - Оикава говорит четко, разборчиво и лицом к лицу, переминается с ноги на ногу, шагает в сторону и сдирает с кресла плед. На раскладном столике, который он притащил из коридора, стоит кружка с горячим чаем "с малиновым вареньем, но без малинового варенья", таблетки и коробка печенья. На радиоприемнике горит лампочка "Вкл", за окном - голубое-голубое небо в полоске между крышей дома напротив и деревянной рамой. - А? Иваизуми только моргает, лежа на диване. Прошлым днем прошел страшный ливень, и кеды не спасли его от участи носить маленькое болото в ботинках. Поначалу он думал, что ничего не случится (и даже дрожь списал на вечерний озноб), но утром, когда при +15 по Цельсию ему и в свитере было страшно холодно, тайное стало явным: Иваизуми подхватил простуду. Оикава жаловался, что ночью было страшно жарко спать, но после все же признался, что было тепло и уютно, как под кучей одеял. Потом продолжил жаловаться на непроходимую тупость глухого. "Надо в универ?" - скользящими знаками показывает Иваизуми, когда на него сверху падает плед. Он подтягивает ноги, смотря, как Оикава мотает головой и показывает "победу". Значит, тому ко второй паре. За окном стремительно пролетает птица. Больной так и лежит, подтянув к себе ноги, еще несколько минут, глядя на свои руки и отражение комнаты в черном экране маленького телевизора. Он думает, что наверняка его лицо краснее помидоров и что сегодня он пропустит довольно важные лекции, но все мысли утекают куда-то в затылок, давят на веки, усыпляя. До носа доносится запах жженых тостов: Оикава пытался сделать что-нибудь съестное, но, как повелось, вся кухонная техника кроме плиты и холодильника его ненавидела. Иваизуми усмехается, закрывая глаза и откидывая голову. Уголки губ тут же опускаются в привычно-хмурое выражение. Прикосновение влажных губ к шее. Серо-зеленые глаза распахиваются. Оикава выглядит удивленным, свежим и очень светлым, по-весеннему уличным. В коричневых глазах танцуют кремовые оттенки, словно завитки туманных областей космических пространств, извиваются и искажаются в вечных мгновениях. Его губы бледные и обветренные, ресницы приопущены, на крыле носа - едва заметная родинка. Глухой может даже заметить, что на этом лице невидимыми чернилами написано: "Оикава Тоору - просроченное совершенство, произведение искусства, так никем и не замеченное". "Я уснул? - думает он, касаясь горячей ладонью чужой руки, оперевшейся на спинку дивана у него за головой, и мозг сам превращает фразу в сопливую цитату из каких-то романтических комедий: - Не думаю, что хочу просыпаться." Оикава вдыхает, словно запасается кислородом на очень долгое и взрослое путешествие, как хрустальный сдвигается на долю миллиметра. Но ничего не говорит. Мимолетно морщит нос и хмурит брови, сомневаясь, а после целует горячие губы, сжимает ладонь в своей и отходит, шутливо показывая позвонить потом, когда Иваизуми поспит. Спустя несколько секунд пол содрогается хлопком закрытой двери. Вокруг вдруг воцаряется вакуум. Иваизуми видел, как люди превращались в призраков, как прах сеялся по ветру, как целые вселенные взрывались в бесконечной пустоте мирозданий, как подгибаются чужие колени от усталости и как колются места, к которым так и не прикоснулись. Видел, как строились дома, как расцветали цветы и опадали листья, видел все незамеченные откровения и дымку спрятанных чувств. Глаза - его единственный исправный инструмент. Но даже глазам нельзя верить. Вокруг вдруг воцаряется одиночество. Он поднимается, аккуратно, чтобы не опрокинуть хлипкий столик, натягивает на плечи плед, секундно думая, не завязать ли концы на шее, берет чашку с чаем и идет в спальню. Ему абсолютно плевать, что Оикава будет потом обижаться, что он может подхватить заразу. Он буквально падает на свое место, у края постели, и натягивает покрывало поверх пледа. Чашка остается дымиться на прикроватной тумбочке. Чуть погодя, Иваизуми перекатывается на соседнее место и упирается взглядом в стену. В ту же самую стену, которую видит Оикава каждую ночь. Если вспоминать, то Оикава, на самом-то деле, редко спал лицом к штукатурке. Чаще он утыкался носом в чужую шею или грудь, невесомо давил широкими ладонями на плечи, бесцеремонно закидывал ноги. Словно пытался присвоить Иваизуми себе даже во сне. Это было напряжно и неудобно, заставляло отпихиваться и отбирать свой кусок одеяла обратно. Взгляд цепляется за черточки, выбитые на стене. Иваизуми пододвигается ближе и проводит пальцем по следам. "Кажется, это буквы," - думает он, прищуриваясь. Его дыхание перехватывает. хочешь ли ты быть с кем-то вроде меня? хотел бы я знать Еще где-то с минуту он лежит, уставившись на царапины. Обычные слова. Обычные истерики Оикавы, но… Что-то подсказывает ему, что надо ответить прямо сейчас. Взять телефон и написать. "Он вел себя странно утром," - думает он, поднимаясь с кровати, его сердце падает от осознания, что, возможно, это все из-за этого, и такое чувство, что в груди умирает огромная рыбина - тянет и тянет вниз. Телефон находится на кухне. Кнопки поддаются легко, с щелчком. Он пожимает губы, чувствуя, как трясутся у него руки, и дышит через рот. Он набирает СМС, но на втором слове все стирает - все не то, не то, пустые буквы. В голову приходит мысль. Иваизуми прикидывает, можно ли будет списать такое на лихорадку. Кажется, что можно. На кухне лежат таблетки и сигареты. На подоконнике - остатки вина в бутылке, которые глухой выпивает - на храбрость. В прихожей он находит свои часы, которые Оикава купил ему месяц или два назад, цепляет их на запястье поверх браслета и натягивает ботинки. В кармане куртки - ручка и блокнот. Его клонит к стене, но если есть дело, то надо делать. Выходя из подъезда, он мельком оборачивается на дом, чтобы еще раз взглянуть на их окно. Поездка на автобусе пролетает перед глазами, мелькает и путь до академии. Иваизуми присаживается на лавку. А что дальше-то? В руке мягким весом лежит телефон. Он поднимает глаза к небу, мнется, а после открывает контакты и нажимает кнопку вызова. Пока связь устанавливается, он судорожно вспоминает, как разговаривать. Вспоминает, как шевелятся губы Оикавы, как шевелятся губы его несносных фанаток, и пытается повторить, глядя в свое отражение экрана с мелькающими точками: "Устанавливаю связь". Когда появляется таймер, Иваизуми почти уверен в себе. "Надеюсь, что все будет хорошо," - думает он. Он глубоко вдыхает и подносит телефон к губам. - Тооу. Он надеется, что Оикава поймет. Когда в дверях появляется знакомый силуэт - в одной футболке, задыхающийся и, кажется, плачущий - Иваизуми устремляется навстречу.