Черные воды

- Милый. Иваизуми смаргивает слезы с ресниц, дышит глубоко, непрерывно, слишком эротично, чтобы быть взаправду. Его мягкая, слегка загорелая кожа исчезает во мраке комнаты, растворяется, и на ней видны только размытые дорожки бликов от фонарей за окном. Он лежит лицом вниз, уткнувшись в подушку и закусив угол; выгнутая спина, желобок позвоночника, округлые ягодицы и дрожащие ноги. Ладони беззащитно прижаты к груди. Его лицо, раскрасневшееся, со смущенно прикрытыми глазами, заставляет Оикаву снова навалиться сверху в приступе собственничества. Его глаза затуманены эйфорией; легкое прикосновение к бедру, и его уже бьет неконтролируемая дрожь. Он держится на коленях только потому, что Оикава прижимает его к себе, крепко, страстно, не желая отпускать. Иваизуми трепетно вздыхает, чувствуя, как содрогается все внутри, и этот тяжелый вздох сродни стонам. - Милее всех, - шепчет Оикава, закрывая глаза и веря в ответ. - Милый, милый Ива-чан. Во рту осадочный горький привкус, в голове - тысячи фейерверков, и вдруг он содрогается в всхлипе. Непроизвольно, но естественно. Иваизуми под ним не шевелится, только слегка подрагивает в остаточном ощущении. Он весь влажный, холодный, испуганный и растерянный, идеально вписывающийся в объятия. Но не такой, не настоящий. Не в том качестве. Раз вздрагивание, два - Оикава ловит на себе смазанный взгляд, но тут же отворачивается, не в силах смотреть. Смуглая ладонь, медленно и потерянно скользя по простыни, охватывает его руку и нежно, понимающе сжимает. Когда слезы наконец ощущаются у глаз, Оикава прислоняется лбом к чужой спине и переворачивает их обоих на бок. Окно открыто. Вся постель разворошена, одеяло откинуто на пол. На подоконнике одиноко и покинуто стоит ваза с увядшими цветами. Холодно. Ночь с пятницы на субботу. - Дорогой, незаменимый... - всхлипывает Оикава, подтягивая к себе ноги. Глухой переворачивается и смотрит удивленно, растерянно, шокированно. Его огромные зрачки - мрачные бездны судеб, но заметить это не дано никому. Но, пронзительно вздохнув, почти молниеносно притягивает лицо Оикавы к себе. Они смотрят друг на друга с секунду: темные карие глаза в светло-зеленые. У Хаджиме кровоточит прокушенная в порыве губа; укус на шее Тоору сильно саднит. За окном проходят орущие пьяные, и смуглое тело выгибается навстречу, обвивая руками сгорбленную шею. Когда они в ответном движении сильно сталкиваются лбами, Иваизуми фыркает, как ребенок, и, стараясь не улыбаться, закусывает губу - серьезный момент все-таки. Горькие слезы мажут кончик носа; еще один случайный всхлип. Его узкие глаза смеются, хотя он и знает, что смеяться нельзя. Он никак и не может. "Это нечестно, - думает Оикава, сосредоточенно касаясь ладонью чужой щеки, пока взгляд рассеянно гуляет по черным зрачкам. - Совсем, совсем нечестно." Иваизуми кладет руку поверх его и закрывает глаза, пряча улыбку. Поцелуй касается лба. - Милый... - повторяет как мантру Оикава. Глаза тихо закрываются, и он чувствует. Чувствует каждый кирпичик в их доме, железный каркас их кровати, холодную и влажную кожу Иваизуми. Внезапно чувствуя озноб заместо любовника, он аккуратно спихивает со своей шеи чужие руки и садится. Иваизуми сонно, нетерпеливо и недовольно шарит по его ногам и спине уставшей ладонью, призывая лечь обратно, вернуться в объятия. Вся комната во мраке. Родное слабое тепло возвращается в руки Оикавы только после того, как он накидывает на них сверху одеяло. Иваизуми дрожит и вздыхает резко, когда чужое колено ложится между ног. За окном проносится ночной трамвай. Оикава перестает плакать. Они больше не шевелятся, мирно погружаясь в сон и чувствуя, что завтра все будет лучше. Но гарантировать этого никто из них не может.