Двенадцать месяцев

Квартирники всегда дарили ламповое настроение, позволяя музыкантам становиться ближе к слушателям. Искромётные ответы, ворох исписанной бумаги и энергия, которую не в состоянии удержать установленному формату. Вы поёте лучшие треки, зажигая сердца пришедших, а потом делитесь с пришедшими записками, зачитывая и комментируя мысли посторонних людей, отвечая на вопросы или уходя от них. - Когда новый альбом? – разбираешь непонятный почерк, взяв обрывок альбомного листа. – Спасибо за внимание к нашему творчеству, дорогие друзья! Новая пластинка готовится к выходу. Скорее всего, вы услышите её в следующем году, весной. - Или осенью, - добавляет солист, улыбаясь. - Или зимой, - вставляет свои пять копеек Янчик, придвинувшись к микрофону. - Так, давайте лучше споём, - смеёшься, прерывая коллег. Зал одобрительно гудит, и вы начинаете исполнять очередную композицию. Два часа пролетают моментально. Несмотря на полную отдачу, ты чувствуешь себя полным сил. Только квартирники с акустическими версиями песен могут создать настолько атмосферное настроение, что усталость не способна одерживать вверх. За кулисами скидываешь потрёпанную ветровку цвета хаки и достаёшь телефон из заднего кармана. Нужно завести парочку будильников на завтра, чтобы не проспать всё к чертям. Грандиозных планов нет, но тебе необходимо посетить несколько магазинов, чтобы закупиться необходимым перед праздником. Толкаться в предновогодней суете – то ещё удовольствие, несмотря на витающее в воздухе ощущение предстоящего волшебства. Вместе с гаджетом ты достаёшь скомканный тетрадный лист, который каким-то образом попал к тебе в карман. Скорее всего записка из зала, перекочевавшая с прошедшего концерта. - Шура, время пришло, - читаешь вслух, узнавая лёвину манеру написания, - пора принять решение. Нам нужно перейти в новый год с определённостью в отношениях. До следующего понедельника я буду на даче, ждать твоего решения. Потрудись и приедь сам. Обойдись без сообщений и звонков. Жду. Ты складываешь листок и запихиваешь записку обратно в карман. Что от тебя хочет солист - довольно понятно, как всё обдумать за столь короткий временной отрезок – нет. И что я должен предпринять? Рухнуть на одно колено и предложить руку, сердце, печень и почки? Послать тебя нахуй и продолжать жить обычной жизнью, мотаясь по концертам и сводя альбомы? Что я вообще должен решать? Есть ли будущее у пидоров? Пидор ли я? Лёва не приходит в гримёрку после концерта, поэтому ты остаёшься один на один со всеми вопросами. Около получаса куришь в небольшом помещении, выпуская струйки дыма в потолок, наблюдая за исчезающими полупрозрачными фигурами. Единственная дельная мысль, подкинутая подсознанием – поехать домой, отоспаться и разбираться уже на свежую голову. Что ты и делаешь. На следующий день ты просыпаешься совершенно разбитым. За окном темно и недружелюбно, но приходится заставить себя выйти из дома за сигаретами и какой-то едой. До понедельника чуть больше суток, а ответ до сих пор не формируется в голове. Мысли быстро сменяют друг друга, порой цепляясь за собратьев, образуя логическую цепочку, а порой смешиваясь в огромный ком бессвязных предположений с догадками. Все нутро противится подобному мозговому штурму и требует передышки, но ты упорно прокручиваешь в голове содержание записки, заставляя подсознание работать. Нужно что-то решить. Нужно. Что-то. - Так, надо рассуждать логически, - говоришь ты самому себе, устроившись на кухне с початой пачкой сигарет. – Бортника я не люблю, определённо. Как партнера для отношений не рассматриваю. Замолкаешь, обдумывая произнесённые слова. Принимать решения хуево, когда тело и разум не в состоянии работать слаженно. Второй твердит о полном равнодушии, граничащим с безразличием, первое – инстинктивно отзывается на любые взаимодействия с Лёвой, будь то непринужденный разговор перед выступлением или нарушение личного пространства. С одной стороны, хочется плюнуть на всё, махнуть рукой и уйти в отказ, забывая про всю эту гейскую поебень. С другой же ощущается острая необходимость в непрерывном контактировании, совместных вечерах и разговорах до восхода солнца. - Так, - ты пытаешься упорядочить хаотичные размышления, разложив их по полочкам в порядке важности. Но эмоции тесно сплетаются с логическими доводами, образуя противоречивый комок чувств. – Нихуя не так. Выдыхаешь, обессиленно смотря в окно. Где-то истошно лает свора собак, под ухом тикают настенные часы, пальцы обжигает забытая сигарета. Внутри всё кувырком, привычный уклад вещей отходит на второй план, рациональное мышление вопит о невозможности, память утверждает об обратном. Видать, так и съезжают с катушек. Неудивительно. Подобный пиздец на регулярной основе выдержать практически невозможно. На улице ночь вступает в свои права, разгоняя гуляющие парочки по домам и обрамляя небо тускло-светлым ореолом луны. Почти видны звезды, которым необходимо вести свою регулярную ночную вахту на небосклоне. Постепенно в домах исчезает свет, создавая из многоэтажек одноцветных монстров, высящихся над жалкими людишками. Ты, совершено вымотанный, засыпаешь прямо за столом, положив голову на скрещённые руки. Сон не приносит успокоения и внутренней гармонии, лишь демонстрирует серые обрывки прошлого, погружая в беспробудную апатию. Всё вертится, кружится и норовит сбить с толку. Отголоски юношества; нереализованные амбиции, заручившиеся поддержкой у несбывшихся желаний; невыраженные чувства; умершие надежды; вера в собственное благоразумие и темнота – они окружают со всех сторон, давя на самое больное. Умело бьют по слабым местам, надавливая на болевые точки, вынуждая впасть в полубезумное состояние. Ты вздрагиваешь и отгоняешь остатки сна, щурясь с непривычки. За окном появляются первые отголоски подступающего рассвета. Небо, не позволяющее ранее портить тёмную гамму, добавляет в природную палитру красноватые пятна. Яркие предвестники нового дня с удовольствием поглощают беспробудно-пугающий цвет, расползаясь по всему небосклону. Крутишь зажигалку, прижав её к столешнице и залипая на повторяющихся движениях пальцев. В голове пусто, ужасающе пусто. Тебе хочется окунуться в прошлое, ища ответы на непроизнесённые вопросы, но омут воспоминаний раз за разом выкидывает в реальность, не позволяя совершить путешествие во времени. У тебя нет прошлого. Нет будущего. Есть только настоящее и восемнадцать часов до принятия решения. Руки машинально включают кофе-машину, насыпая зерна. Действуешь, как любимый герой из мультфильма – автоматизированно. Все процессы выполняются без твоего непосредственного осмысления – сходить в туалет, умыться, выпить чего-то горячего, покурить. Это как ритуал, доведенный до механизации, где нет необходимости включать мыслительный поток. Тратишь ещё час на щелканье пультом, не в состоянии остановиться на определенном канале телепередач. Утренние новости, интервью у популярного актёра, продолжение ситкома, повторы сериала, мультики для самых юных зрителей, утренние новости, интервью…Всё по кругу, зацикливая какофонию звуков. Нет надобности останавливаться на чём-то одном. Это лишь убийство времени, что тягуче двигается, сменяя степень освещённости вида за окошком. Впадаешь в некий анабиоз без мыслей и душевных терзаний, исполняя лишь низменные потребности организма. Когда телевизор начинает раздражать, выключаешь его, беря в руки гитару. Долго возишься, настраивая. Проводишь пальцами, рождая жалобный стон инструмента. Перебираешь струны бездумно, не пытаясь даже сыграть собственные песни, которые знаешь досконально. Какие-то аккорды, какие-то мелодии, кто-то это поёт. - Память...терять маяки, - почему-то поёшь ты, осознавая, что пальцы играют знакомую мелодию. – Любовь без огня. Победа без боя. Восстать себе вопреки и мёртвые души задеть за живое. Отставляешь гитару, не проронив больше ни слова. Когда рождаемые звуки начинают приобретать явный облик собственного творчества, делать движения на автомате не получается. Руки находят новое занятие – рисование каракулей в блокноте, предназначенном для заметок. Сперва получаются круги, постепенно разрастающиеся и приобретающие чёрную середину и раскидистые окружности по краям. Потом ручка замирает, чтобы через минуту начать выводить буквы. Они пляшут, не попадая в разлинованные странички, разрушая выставленные рамки. Буквы не складываются в слова, образуя лишь нечитаемые обрывки, не похожие даже на предложения. То одни согласные, то череда гласных, тянущихся непрерывной вереницей. Почерк становится мельче, пытаешься уместить всё на одном развороте, избегая переворачивания страниц. Лёва. Не замечаешь, как выводишь знакомое слово, повторив его несколько раз для надежности. Смотришь на сероватую бумагу, пытаясь разобрать прежнюю запись. Чей-то телефон с указанием владельца. Плевать. Все важные контакты давно в мобильном. Смотришь на часы, мирно сокращающие отпущенное время. Остаётся всего тринадцать часов. Время тягучее и медленное, не спешащее, не мимолетное. Оно плетётся за тобой, попутно останавливаясь при любом удобном случае. Стрелки часов то и дело замирают на определённой отметке, не двигаясь целую вечность. Секунды растягиваются до часов, минуты сплетаются в бесконечные недели. Час приравнивается к маленькой жизни, состоящий из определённых биологических процессов, телодвижений, звуков, запахов. Вибрирует телефон, отдаваясь звуком в черепной коробке. Давяще-настойчиво, принуждая протянуть руку к гаджету и снять блокировку. Одно входящее сообщение. Открываешь. Читаешь. “Найди в себе силы приехать, Уман.” Пришло полчаса назад, а кажется, что между оповещением и прочтением короткой фразы прошло несколько секунд. Трёшь глаза, сильно надавливая пальцами на глазные яблоки. Всё так и есть. Теперь счёт времени невозможен. Оно несётся с бешеной скоростью, слепляя отрезки дня в небольшую ленту событий. Мимолётная хронология проскальзывает внутри, демонстрируя со стороны медлительное поведение и удовлетворение низменных потребностей. Ты словно смотришь фильм с собой в главной роли, прокручивая его в голове. Вот ты поёшь вашу песню, вот маленькими глотками опустошаешь чашку, вот моешь руки, вот споласкиваешь посуду, вот тушишь бычок в пепельнице. Всё так обыденно и бесполезно. Мозг начинает работать. Как будто обдолбался. Собираешь волосы в хвост, шумно выдыхая. Забвение постепенно отступает, возвращая тебя к реальной жизни. Перегруженный организм вновь пытается уйти в несознанку, но ты не позволяешь сознанию потонуть в пустоте. Хватаешься за телефон, перечитывая сообщение, помогая себе восстановить разумное мышление. Дача. Лёва. Отношения. - Так, Шурка, хватит отвлекаться от насущного, - повышаешь голос, чтобы не попасть во временную дыру снова. Нужно думать, анализировать. Остаётся всего шесть часов, а ты даже не обдумал ситуацию. – Лёва мне дорог, как человек, друг и партнёр. Усмехаешься, поднимаясь с места и начиная прохаживаться по комнате от угла до угла. Постепенно шаги становятся вымеренными, в аккурат от окна до противоположной стенки. С одинаковым размахом и временем, затраченным на преодоление расстояния. - Хочу ли я быть его любовником? Любовником. Лю-бо-вни-ком, – пробуешь это слово на вкус, пытаясь понять, что оно из себя представляет. Тебе не разобрать ощущения, появляющиеся при употреблении слов “любовь” и “Лёва” в одном предложении. Любовник ведь считается однокоренным к “любовь”? Стоп, не туда. - Хочу ли я его целовать по утрам? Хочу ли я вообще встречать утро? Есть ли у нас в целом возможность увидеть рассвет вместе? Будет ли солнце вставать для нас двоих? А ночь подарит приятное расслабление? А есть ли вероятность появления наших ночей? Вопросы, возникающие на языке, цепляются друг за друга, комкая последние слова и вырываясь наружу. Они склеиваются самым надёжным инструментом в мире – невозможностью дать ответы. Именно непонимание ситуации в дальнейшем позволяют мозгу генерировать новые бессмысленные вопросы в никуда. Миллион продолжений с изогнутым знаком препинания в конце. Ни одного с ответом. - А сможем ли мы существовать не как отдельные единицы, а как слияние в единое целое? А существуют ли вообще у общества шансы заполучить полноценную пару в нашем лице? А мы – реальны? Мы не как два друга с общими целями, а как два влюбленных индивидуума с невозможностью существовать раздельно? Мы – две буквы и нихуя понимания. Ты садишься на диван, переводя дух. Пол медленно плывёт, ускользая из-под ног, лишая последней уверенности в жизни. Даже тело отказывается иметь устойчивость, что уж говорить про воспалённый разум. Нет ориентиров. Нет маяков. Нет опознавательных точек соприкосновения. Мобильный телефон пищит, вытаскивая тебя из состояния полудрёмы. Время в углу экрана – 22:30. Куда проебались остальные часы? Твое болезненное сознание отключилось, погрузив организм в сон. Без ярких картинок и цветных образов, просто чёрное полотно. Без бликов, просветов, намёков на смешение с другими цветами. Встаёшь, покачиваясь. Нужна перезагрузка. Но ты не системный блок. Реанимации с помощью новых деталей не подлежишь. Бредёшь на кухню, восполняя энергию кружкой быстрорастворимого кофе и первой сигаретой за долгое время. Дым, попадающий в лёгкие, немного успокаивает и отгоняет остатки сонливости. Нужно ехать. Вызываешь такси, с трудом вспоминая собственный адрес и место назначения. Тебе обещают скорую подачу машины, но ты уже на улице. Здесь прохлада не позволит отключиться на несколько часов, а морозная вьюга обязательно вытрясет занудные мысли из головы, заставляя только сетовать на разбушевавшийся мороз. Водитель - хмурый и заспанный парнишка лет двадцати. Постоянно курит, не закрывая окна. В салон врываются ледяные порывы ветра, холодя пальцы. Тебя это вполне устраивает. Поездка оказывается долгой – дороги за городом в плачевном состоянии, и даже мощной иномарке сложно пробраться через снежные овраги. Наконец ты расплачиваешься с уставшим таксистом, вручая сумму вдвое больше, и покидаешь авто. Дачный участок Лёвы хранит множество приятных воспоминаний, начиная от летних посиделок с шашлыками и заканчивая беспробудными пьянками в любое время года. Ваша молодость прошла здесь, когда вы ещё арендовали этот домишко у приветливого старичка. Прежняя полуразваленная лачуга превратилась в добротную крепость, на которую Бортник не жалел ни времени, ни денег. Выкупить старую халупу всем казалось гиблой идеей, кроме тебя и его. Вы всегда находили в этом месте особое очарование, то ли связанное с молодостью, то ли с долгими ночами, проведёнными вдвоем. В те бессонные часы вы разговаривали, деля немногочисленные сигареты и допивая остатки спиртного. Было хорошо. Вдвоём. Ты отгоняешь воспоминания, словно назойливых насекомых, и идешь к воротам. Не успеваешь даже схватиться за массивную ручку, когда калитка открывается с другой стороны. На улицу выползает пьяный Бортник, с трудом переставляющий ноги. - Лёва, - кидаешься к нему, подхватывая падающее тело, - я здесь. Тащишь его в дом, прикладывая все усилия. Несмотря на небольшой вес, он кажется тебе тяжелой ношей. Твоё физическое развитие всегда уступало духовному. А творчество донести наебенившегося солиста до порога не способно. - Пожалуйста, помоги мне, - обращаешься то ли к Бортнику, то ли к Всевышнему, в которого не особо веришь. - Нахуя ты приехал? – выплёвывает колкие слова пьянчуга, вырываясь. Ему почти удаётся избавиться от твоих рук, но ноги предательски скользят и разъезжаются. Лёва падает на землю, громко матерясь прорезавшимся голосом. - Пошли, - пытаешься во второй раз транспортировать тело в помещение. С трудом это удаётся, он даже немного перебирает ногами, смирившись с подобными действиями. Лёва норовит завалиться на диванчик в коридоре, но ты не позволяешь ему насладиться такой роскошью, как беспробудный сон. Тащишь мужчину в ванную, выкручивая вентиль по максимуму. Горячая вода игнорируется, поэтому алкоголику-поэту предстоит плескаться под ледяными струями. - Раздевайся, - ухмыляешься, думая об абсурдности ситуации. Бортник возмущённо пыхтит, не собираясь вылезать из мятой кофты и домашних штанов. Прислоняешь мужчину к стене, давая ему опору. – Либо ты сам разденешься, либо это сделаю я. - Пидор, - злобно шепчет Лёва, поднимая руки вверх, выражая готовность избавляться от одежды. Стаскиваешь с него кофту, пропитанную потом и алкоголем, немного путаясь в рукавах. Следом идёт и облегающая майка-алкашка, запачканная чем-то красным. Его грудь тяжело вздымается, а кожа покрывается мурашками, заставляя ёжиться. В комнате прохладно, да и твой насмешливый взгляд не позволяет расслабленно нести пьяную пургу. - Брюки сам снимешь? – кладешь руки на ремень, который он зачем-то таскает с домашними штанами. Ребра ладоней упираются в оголенный живот, касаясь кожи. Она тёплая, приятная наощупь. Хочется потрогать её основательно, проведя рукой по обнаженному торсу. Так, никаких поглаживаний. Соберись, мудила. - Нихуя, - Лёва мотает головой, увлечённо наблюдая за твоими руками, опустив голову. Сальные русые пряди нависают на лицо, избавляя тебя от зрительного контакта с пьяным другом. Скользишь пальцами по пряжке, быстро расстёгивая механизм. Медленно тащишь на себя, снимая кожаную полоску с металлическими вставками. Она легко поддаётся, скользя по мягкой ткани брюк. Практически избавляешься от ремня, но железный наконечник застревает в первой петельке. Подходишь ближе, стараясь отогнуть небольшую полоску ткани и продолжить раздевание солиста. - Ты красивый, - шепчет одними губами голубоглазый, когда его тело соприкасается с твоей одеждой. Ты пропускаешь комплимент мимо ушей, откидывая пояс куда-то в сторону. Остаются брюки. – Я тебя люблю, Шурка. - Да, да, - отмахиваешься от пьяных откровений, скользнув рукой к ширинке. Мужчина моментально напрягается, смотря куда-то в сторону. Опускаешь собачку на молнии, наполняя помещение не только громким дыханием солиста, но и характерным звуком. Подцепляешь пальцами небольшую пуговицу и вытаскиваешь из петли, позволяя растянутым штанам упасть с бёдер. Теперь самое сложное. - Вылези из штанов, Ромео. - А ты Джульетта? – прыскает в кулак хозяин дома, пьяно хихикая. Бухой Лёва – невыносимый Лёва. Он даже не собирается помогать тебе освободиться от одежды, поэтому ты принимаешь решение отпиздить этого мудака утром. А пока – опуститься на колени. – Шур…ты…это…вставай давай… Бортник не на шутку пугается, видимо, своим видениям из затуманенной головы. Потому что тебя данная ситуация только злит. Стараешься не думать о том, что твоя голова находится на уровне его паха. - Постарайся не возбудиться, окей? – пытаешься отшутиться, но выходит слишком странно. Поднимаешь поочерёдно его ноги, стаскивая предмет гардероба окончательно. Теперь Лёва стоит в разных носках и трусах, плотно облегающих бёдра. – Будешь в носочках принимать ванны. Тащишь молчащего друга к бортику, отмечая, что воды набралось достаточно. Выключаешь её и выжидательно смотришь на пьянчугу. Тот лезть не собирается и вообще становится похож на восковую мумию, не двигаясь, не издавая звуков, даже не моргая. - Залезай уже, бля, - ты злишься на зашкаливающий градус пойла, которое плещется в мужчине, одурманивая голову. Тот отрицательно мотает головой и пятится назад. - Я не п-п-п-полезу, - стучит зубами то ли от испуга, то ли от холода. – Так н-н-н-н-не честн-н-но. - Сука, Бортник, залезай в ванную, - повышаешь голос, ловя его за предплечье. Пару минут возни, и преимущество на твоей стороне, усаживаешь поэта на бортик ванны, а потом и запихиваешь в холодную воду. Он дрожит как ненормальный, отбивая чечётку зубами. Обхватывает плечи руками и раскачивается из стороны в сторону, стараясь согреться. Всё тело покрыто мурашками, а кончики пальцев начинают белеть. Снимаешь душ и поливаешь друга ледяной водой, надеясь, что алкоголь начнёт отпускать бренное тело. Лёвчик стоически переносит все пытки, видимо, потерявший надежду на спасение. Но ты зря теряешь бдительность, ведь через секунду он цепляется за твои джинсы и с силой тащит вниз. Падаешь в ледяную воду, рыча от неприятных ощущений. Куртка относительно спасает от холода, а вот джинсы моментально пропитываются влагой и липнут к телу. - Я тебя убью, - произносишь сквозь зубы, вылезая и вытаскивая солиста. Через четверть часа вы сидите на кухне, попивая чай из больших кружек. Горячая субстанция приятно обволакивает горло, спускаясь вниз. Пальцы согреваются о керамическую поверхность, даря коже точечное покалывание в местах соприкосновения. Лёва после всех манипуляций действительно становится адекватнее, утрачивая образ невменяемого алкаша, подверженного истерическим припадкам. - Зачем ты приехал? - Бортник ищет что-то на дне кружки, старательно всматриваясь в тёмную жидкость. - Ты же сам просил, чтобы я явился лично, - усмехаешься, отставляя посудину на край стола и пододвигая к себе пустую банку, служившую пепельницей. - Ты же понимаешь, что ничего хорошего из этой ночи не выйдет? Я не в состоянии сдерживаться, да и речь фильтровать пока не могу. Приключения ищешь на свою задницу? - Тебе нравится моя задница? Шура, нахуй, о чём ты вообще спрашиваешь? Включи мозг, приём, Шура. - Нравится, - солист не увиливает, отвечая честно. – Мне нравишься весь ты. Нравятся твои уши, которые ты ненавидишь за то, что они топорщатся, и прячешь за длинными прядями. Нравится твой голос, подстраивающийся под обстоятельства, меняющийся от мягкого баритона до прокуренного хрипа местного алкоголика. Нравится твоя скованность на сцене, когда ты не находишь места своим рукам, хватаясь то за гитару, то за микрофон, то за полотенце. Нравится твоя манера вворачивать english words к месту и нет. Нравится то, что ты умеешь понимать и чувствовать музыку, отдаваясь ей без остатка, без обязательств, без правил, без взаимных требований. - Лёв, - хрипло обрываешь монолог, опуская руку на его, накрывая теплой ладонью пальцы. – Мы со всем справимся. - Мы? – переспрашивает солист, вкладывая в произношение все доступные ему эмоции. Старается, чтобы до тебя дошел истинный смысл местоимения, произнесенного твоим собеседником. - Мы. Бортник, ты удивительный мужик. Даже из брутального натурала способен сделать романтичного пидора.