Поймай судьбу за хвост!

      Ракеш:       Я планировал ехать домой, никуда не сворачивая, но вид котенка, сжавшегося в клубок на заднем сидении, напрягал. Ему явно было плохо, поэтому я решительно свернул с центральной дороги на незаметную грунтовку.       Древний храм Бастет находился в глубине старого парка и поэтому посторонние сюда не приходили, только те, кто знал о его существовании. Я случайно наткнулся на него год назад, когда осваивался в новом для меня районе, и с тех пор заходил регулярно.       Мне нравилось здесь бывать.       Нравилась непохожесть на другие храмы. Нравилось любоваться разноцветными бликами на стенах, отбрасываемыми старинными, причудливой формы светильниками, слушать перестук деревянных колокольчиков, вдыхать чистый, с горчинкой, аромат благовоний. Порой мне казалось, что время внутри храма течет по-другому.       Надеюсь, котенку здесь тоже понравится.       Тагир, стоя на коленях перед алтарем, что-то шептал. Я сидел на ступенях и не вслушивался, меня более привлекало веселое журчание маленького фонтанчика возле входа. Оно расслабляло, успокаивало, очищало сознание от ненужных мыслей, давая возможность вычленить наиболее важную, принять единственно правильное решение.       Сзади, почти на грани слышимости, не перебивая течения воды, раздался шорох. Я обернулся — в трех шагах от меня стояла жрица.       Высокий раздвоенный геннин, накрытый прозрачной вуалью, многослойный хитон, полностью скрывающий фигуру — жрицы этого храма тоже были непохожи на других. Они не читали нотаций, не требовали пожертвований. Наблюдали, помогали при проведении обряда, если в том была необходимость, выслушивали исповеди — и все это молча, изредка пользуясь жестами. Услышать слово от жрицы было великой редкостью.       Я хотел было приветствовать ее, как полагается, но жрица помотала головой, приложив палец к губам, и указала в сторону алтаря.       Тагир закончил молитву и теперь аккуратно разливал по плошкам жертвенное молоко.       — Хороший мальчик, — раздался за спиной шелестящий голос, — это ты его обидел?       Я возмущенно дернулся, но неожиданно сильная рука удержала меня за плечо.       — Не ты. Теперь вижу. Прости.       — Видишь?       — Любопытный котенок, — в голосе слышалось веселье, — хочешь посмотреть?       Я молча кивнул — в горле пересохло.       — Закрой глаза.       Она на миг положила свою руку мне на затылок, дотронулась до ушей, провела по переносице. Я подчинялся, не раздумывая.       — Умный котенок, — похвалила жрица, — а теперь закрой рот и открой глаза.       Мир был другим. Невероятным.       Подлинным.       Меня охватили неведомые до сих пор ощущения — настоящего блаженства, полного покоя, манящего уюта, полного счастья.       Потолок искрил яркими нитями облаков, пол разливался разноцветной водой. Со стен срывались вихри запахов, переплетались в быстром танце, разлетались, уступая место новым — это было настолько правильно, что я чуть не сорвался в радостный крик.       Жрица сжала мое плечо.       — Смотри.       Переливающееся всеми оттенками золота, тонкое юное тело, застывшее у алтаря, портили несколько уродливых серых пятен. Одно на голове, два на плечах, на ногах, напротив сердца, еще одно, особенно мерзкое — ниже поясницы.       Статуя Бастет вдруг шевельнула ушами, потянулась, переступила лапами. С алтаря скользнули две огромные тени.       Обходили неподвижного котенка, прикасались боками, дотрагивались хвостами — ластились. Пятна истончались, сползали в воду, растекались, исчезали…       — Забудь…       Пространство вдруг прорезала яркая вспышка, я зажмурился… помотал головой. Надо же, заслушался песней фонтана и уснул. Даже сон видел какой-то… не помню…       Тагир тихонько сидел рядом.       — Прости, что-то я задремал, день был тяжелый. Ты все? Едем?       — Да, — ответил он, не отводя взгляда темных глаз.

***

      «Гирта, Всевидящая, за что? Чем я тебя прогневал, что ты послала мне этого идиота? За какие грехи я расплачиваюсь?»       Джош Мердок, директор Дома Милосердия для детей и подростков по улице Вечерней зари, смотрел в окно своего кабинета, барабаня пальцами по столу. Смотреть на собеседника ему не хотелось. Выглядящий и в обычное время не слишком привлекательно, тот сейчас больше всего походил на… на…       «Облезлая крыса», — хмыкнул Мердок, найдя, наконец, подходящий эпитет. — «И характер такой же крысиный. Только и умеешь, что пакостничать по-мелкому, на большее мозгов не хватает. Надо же было додуматься до такого. Ох, Божественная, помоги.»       Директор повернулся к Грасу, поморщился — нет, надо же соображать, к кому лезешь и в какой ситуации. Хорошо еще, Старший вовремя остановился, удовлетворясь разодранными в клочья ушами и парой сломанных ребер. А мог бы и голову снести за обиду члена семьи, имел на это полное право.       Грас тяжело вздохнул, поднимая голову:       — Я… это…       — Ты это самое, — донельзя ласковым тоном произнес Мердок. — Скажи мне, Антон, ты каким местом думал, когда к Тагиру полез? Тебе Веры мало было? И что теперь с тобой делать? Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Тебя сейчас даже твой высокопоставленный папаша не отмажет. Чего молчишь?       Грас хотел что-то сказать, повернулся — и зашипел от боли.       — Больно? А в тюрьме будет еще больнее. Впрочем, ты до тюрьмы не доберешься, в полиции пришибут, — злорадно посочувствовал ему директор. — Там насильников очень любят. В прямом смысле.       — Думаете, Старший пойдет в полицию? — Грас собрался с силами. — Из-за этого недоноска?       Директор задумчиво отбил пальцами какой-то замысловатый ритм.       — Кто ж его знает, что он делать будет, — нехотя ответил он. — Может, пойдет, а может, сам разберется, без полиции. Ты обидел члена его семьи, а такое не прощают. Документы на полное опекунство уже готовы. Тагирчик у нас теперь полноправный член общества. А вот что делать с тобой? Ладно, садись, пиши: заявление. Дату вчерашнюю поставь. Прошу перевести меня на должность младшего помощника в Дом милосердия для престарелых по улице Последней Надежды.       Грас чуть не выронил ручку.       — Г-господин директор, не надо, я же…       — Пиши, говорю, — рыкнул Мердок, — и благодари Божественную за то, что хоть такое место для тебя нашлось. Впрочем, если не хочешь — дверь там. Только учти — на работу тебя никто и нигде не возьмет, разве что туалеты мыть в ночном кафе устроишься.       Антон Грас горестно вздохнул и принялся писать.       Ничего, Тагир еще свое получит. Он еще доберется до этой лысой дряни. И отыграется по полной. И бенгал этот тоже огребет, на всякий случай. Недаром он, Грас, сын заместителя мэра, хоть и незаконный, непризнанный, но сын. А директор тоже та еще тварь. Нашел куда переводить. Думает, наверно, что этим отвяжется от папули. Ну нет. Он тоже свое получит.       Они все получат.