Тагир:
До первого экзамена оставался день, а я занимался тем, что пытался выкинуть из головы тот случай со Старшим. Вот и сейчас, при воспоминании об этом лицо залил жаркий румянец, и я так и остался стоять у невытертого стола с тряпкой в лапе.
Старший ушел полчаса назад, и я решил навести внеочередную генеральную уборку в кухне, раз уж мысли об учебе шли коту под хвост.
Последние дни я даже смотреть на него нормально не мог, чувствуя, как одолевает смущение, и поэтому находил себе какое угодно занятие, лишь бы не встретиться взглядом с глубокими, словно омуты, зелеными глазами.
Но избегать Старшего совсем было еще опасней. Он мог потребовать ответа, что со мной происходит или почему я так старательно исчезаю из комнат, стоит лишь ему появиться.
Опасность заключалась в том, что я не был уверен, смогу ли его обмануть. И не потому что Ракеш довольно проницателен, просто мне вовсе не хотелось этого делать. От одной мысли о том, что придется говорить неправду, становилось не по себе, словно я должен солгать богине, глядя прямо в глаза. Старший ни разу не повел себя несправедливо по отношению ко мне, все, что я от него видел, было исключительно добрым и правильным. Даже наказал он меня совсем слегка. Как я мог ему лгать? Нет, это совершенно недопустимо.
Но и сказать правду я не могу.
Стоило Ракешу оставить меня одного в комнате после наказания, как я поспешил прикрыть лапами пах. Кровь сжигала щеки, шею и уши. Так стыдно мне еще не было никогда.
Оказавшись перед Старшим со спущенными шортами, я очень странно себя почувствовал. Это не было похоже на то, как нас наказывали в приюте. Тогда, кроме дикого ужаса от грозившего разбить кожу в кровь ремня, я не испытывал больше ничего. Пытка могла длиться безумно долго и все, что оставалось, это цепляться когтями о стену и закусывать до боли губу, пока слезы тихо капают на пол.
В этот раз я, скорее, ощутил пронизывающую тело дрожь и сильный испуг. Про смущение и неловкость, думаю, говорить не стоит. А потом он заговорил со мной таким низким, таким вибрирующим голосом, что у меня затряслись поджилки. Внизу томительно потянуло. Так бывало, когда я долго рассматривал постеры в специальных журналах, контрабандой пронесенных на территорию приюта и припрятанных для всех желающих скоротать вечерок. Или когда слишком засматривался на короткие юбки кошечек в школе. Но почему я так реагировал на грозившее наказание? Я не знаю.
Я слышал, как он приближался, и меня охватывал благоговейный трепет. Я был готов молиться, чтобы все поскорее закончилось, и в тоже время жаждал узнать, что же случится дальше. Наконец кожи коснулся ремень, провел не спеша, предвкушая. Я прикусил язык, чтобы не издать ни звука, боясь боли. Когти выступили сами собой, а сердце сорвалось в нестройный галоп.
Но когда Старший назвал меня «плохим котенком», я чуть не замурлыкал от острого желания повалиться на спину и задрать лапки, подставляя незащищенный живот на усмотрение Хозяина. А потом он коснулся моей спины, заставив ощутить желание выпятить оголенную попу сильнее.
Что же это такое?!
Он что-то говорил, но от грохота в ушах я не расслышал. Новое прикосновение длилось дольше. Коснулось везде. А потом последовал ощутимый шлепок, заставивший меня толкнуться в матрац кушетки…
Оставшись в комнате один, я поспешил подобрать шорты и вытереть следы преступления. Майка была достаточно длинной, но все же едва прикрывала срамные места. Старший запретил мне надевать шорты и пришлось разбираться с беспорядком как есть, старательно помня, что не следует поворачиваться хвостом к дверному проему, если я не желаю опозориться еще сильнее.
Пока я занимался уборкой, в дверь раздался звонок. Через пару минут Ракеш позвал меня на кухню.
На столе ожидал заваренный чай и огромная, уже раскрытая коробка с пиццей; на куске поджаристого теста салями, грибы, несколько сортов сыра… пальчики оближешь. Я даже не заметил, как съел три куска.
Мы молча поужинали, я решил помыть посуду вручную, не прибегая к помощи посудомоечной машины. Я насытился раньше, а молча сидеть и смотреть в сторону было неуютно. Правда, о том, что я без шорт, вспомнил только тогда, когда развернулся к Старшему спиной. О, Божественная, как же стыдно!
Но это был урок, и я его усвоил — следует быть осторожнее и больше доверять Старшему. В нашем доме мне нечего опасаться. Он даже ударил почти неощутимо и, сам того не зная, заставил проникнуться к нему еще большим доверием.
***
И все же я так и не разобрался, почему наказание мне немного понравилось…
***
«Три.»
***
В восемь тридцать я стоял у дверей общественного центра в толпе таких же бедолаг, сжимая в руках пакет с документами и думая лишь о том, как бы не запнуться о ступени новыми сандалиями. Сандалии и брючный костюм мне вчера подарил Старший. А еще повесил на шею древнюю монетку на серебряной цепочке, сказал — на удачу. Мол, он всегда экзамены с этим кулоном сдавал, вдруг мне тоже поможет.
К моему удивлению, из одноклассников ко мне никто не цеплялся. Смотрели — да. Искоса, настороженно, но близко не подходили. Может, мой новый внешний вид отпугивал, а может, просто не до того было — говорили, что в этом году экзамены будут проходить по каким-то новым правилам и оценки будут считать по-другому. Народ волновался, переговаривался, кто-то лихорадочно листал конспекты. Напряжение нарастало.
Через толпу ко мне пробралась Вера. В новом сарафане, аккуратно причесанная, с кожаным браслетом на левой руке, подруга выглядела потрясающе. На нее оборачивались, кто-то даже присвистнул вслед.
— Видел Мартина? — спросила она, отдышавшись.
— Нет, а что с ним? Опять подрался?
— Если бы. Окольцевался. На прощальной вечеринке пытался к одной кошечке приставать, потащил в туалет, а та заорала не дуром, охрана набежала. В общем, родители решили уладить дело миром. Как у тебя дела? Хорошо выглядишь.
Ответить я не успел — двери открылись.
Четыре здоровенных мейнкуна мигом разгородили проходы, выставив ограждения. В толпе зашушукались. На ступени вышел пятый мейнкун с рупором в руках.
— Внимание, — начал он. — Заходите по одному, подходите к столам, регистрируетесь и проходите по указателям в зал. Кроме документов с собой можно взять бутылку воды. Все остальное — в камеры хранения. Всем все понятно? Вперед!
Мне достался четвертый стол в четвертом ряду. И билет за номером сорок четыре. Кажется, Мусалкаф сегодня добра ко мне, иначе чем объяснить такое совпадение? Что ж, посмотрим.
Я развернул листок с заданиями, взял ручку, подвинул к себе чистый лист бумаги. Аккуратно вывел: Вопрос первый. Награждение и наказание…
***
— …А тетушки подарили мне этот браслет. За проявленное мужество. Таги, да ты не слушаешь?
— Извини, отвлекся, — спохватился я. — Душно здесь. А тот кот, он выжил?
Вера заливисто рассмеялась.
Мы сидели в кафе с самого утра. Информация об оценках задерживалась уже на три часа, кафе было забито нервничающими учениками и их родителями, и кондиционеры уже не справлялись.
— Может, пойдем на воздух? — предложила подруга. Я кивнул. Мы покинули кафе и медленно пошли по дорожке.
— Таги, — Вера наконец не выдержала, — у тебя действительно все хорошо?
— Да, я же тебе рассказывал. Все хорошо, не о чем беспокоиться. — «Стоит ли рассказывать подруге о том дне? Нет. Это только мое.» — Ты лучше скажи, тебя Грас не достает?
— А он же уволился. — Вера остановилась, повернулась ко мне. — На следующий день после того, как тебя забрали. Лиза сказала, твой Старший его так отделал, что смотреть приятно было. А когда он с вещами выходил, ему торжественные проводы устроили, с аплодисментами и дудками. Представляешь?
— А директор? — отсмеявшись, спросил я.
— А директор сделал вид, что он не при чем. Мердок умный кот, несмотря на все свои закидоны. Я тебе не рассказывала про тот день, ну когда… — она замялась.
— Нет. Не говори, если не хочешь.
— А говорить и не о чем. Не было ничего. Я когда к директору в кабинет вошла, там уже Бестер был, и Мизар, ну и сам Мердок. Грас следом за мной, и дверь сразу закрыл…
