***
Ракеш: История была стара как мир. Правильная кошечка из хорошей семьи, дорвавшись до свободной университетской жизни, оказалась не в том месте и не в той компании. И не то что имя, даже лицо случайного знакомого, затащившего ее в постель, потом вспомнить не смогла. Скрыть беременность не удалось, родители, узнав о случившемся, тут же отправили ее на ферму. Ведь убить нерожденного ребенка — страшный грех, ну а дочь... Ну оступилась, бывает, не она первая, не она последняя, как говорится. А ребенок — это как Божественная захочет, вдруг да родится чистокровным. Но когда на свет появился сфинкс... Незаконнорожденного выродка сразу же отправили в столичный приют. Роженице дали пару дней, чтобы прийти в себя, а затем... А затем в храме провели обряд отречения от рода и выставили ее на улицу. Без денег и без вещей. По иронии судьбы, несчастная изгнанная приходилась дальней родственницей жене Мартина. Тот каким-то образом узнал об этом, между делом заинтересовался, подпоил одну тетушку, разговорил другую, сопоставил даты... В общем, сложил два и два и получил результат. Хотелось без затей набить морду гаденышу, но я сдержался. Отправил оцепеневшего от ужаса Тагира в машину, объяснил персу, что его ждет, если все это выйдет наружу, и взял у него номера коммов. Так, на всякий случай. Чует мое сердце, что это только начало.Глава 31 Шкафы и скелеты
11 октября 2015 г. в 10:01
Тагир:
Ракеш неторопливо насыщался, искоса поглядывая в мою сторону. Я бездумно разглядывал разрисованные стены.
В другое время я, наверно, непременно бы восхитился уютом ресторана, красотой интерьера и изысканностью подаваемых блюд. Наверно. Сейчас в голове крутилась только одна мысль: почему?
Ракеш снова что-то спросил, я посмотрел на него, с усилием заставляя себя вслушаться в родной голос.
— Я спрашиваю, ты есть будешь?
Я глянул на безупречно сервированный стол, прислушался к себе.
Есть не хотелось. Хотелось вернуться домой, залезть под душ и попробовать смыть с себя всю эту грязь.
За что? Как можно было вот так поступить с собственным ребенком? Даже если он оступился, он же все равно остается твоим ребенком? Или же нет?
Я не знал ответа.
В окружающем мире вдруг что-то изменилось.
— ...пей.
— Что? — К моим губам поднесли рюмку, резкий запах ударил в нос.
— Пей, говорю.
Я послушно глотнул. В горло тут же ворвался огонь, вихрем пронесся по желудку, заставляя его скрутиться тугим комком. Ох-х!
— Что это? — Горло горело. Кокон, в котором я старательно удерживал себя последние два часа, вдруг осыпался звонкими осколками.
— Коньяк шестидесятилетней выдержки. Полегчало?
— Ага, - просипел я.
— А теперь слушай меня, — Ракеш обхватил меня за плечи, другой рукой приподнял подбородок, заставляя посмотреть в глаза. — Не вздумай себя жалеть. Ты ни в чем не виноват. И она не виновата. И исправить уже ничего нельзя. Если хочешь, можем сейчас заехать в храм, попросить о милосердии для нее.
— А для них? — Огоньки свечей вдруг поплыли вверх, заплясали по стенам тенями.
— А они пусть сами перед Божественной оправдываются. У-у-у, да ты уже спишь. Поехали-ка домой, милый. Завтра со всем разберемся.
— А о чем ты хотел поговорить? — решился спросить я, когда мы уже подъезжали к дому. С заднего сиденья аппетитно пахло едой: Старший попросил упаковать все с собой.
— Ну, — он вдруг заметно смутился. — Понимаешь, Ирвин... в общем, ему очень понравилась твоя подружка. Он просил меня узнать, свободна ли она.
Я недоуменно вытаращился на него.
— Вера? Понравилась? Вот этому вот хищнику?
— Ну да, - кивнул Ракеш, заезжая на стоянку. — А лучше номер комма дай, пусть сам с ней договаривается. Эй, ты чего?
— Ничего, — я всхлипнул, стараясь сдержать вернувшиеся вдруг эмоции, — просто я думал, что я... что...
Договорить не получилось — слезы хлынули неудержимым потоком, смывая все печали сегодняшнего дня.
Я смутно помню, как Ракеш вытащил меня из машины и взял на руки, как тогда. Как уложил в постель, укрыл одеялом. Помню лишь его руки, сильные и нежные, помню поцелуй в щеку и ласковый шепот:
— Спи. Все будет хорошо.
И я уснул.