Наброски миров.

Предательство — это удар, которого не ждешь. Паоло Коэльо

      Хэйджи оставил ребенка на кровати. Мальчик тяжело дышал, стонал и хрипел, свернувшись в позу эмбриона. Вряд ли он что-то воспринимал, но Хаттори тихо произнес: — Прости меня, Шиничи. Если бы я только мог… Чистя пистолет и прислушиваясь к тишине за дверью, Хэйджи размышлял над своей жизнью. «Думаю, ты понимаешь, что будет с теми, кого ты любишь. Отец, мать… Казуха-чан. Прелестная девчушка. Как жаль, что она… нет, не умрет. Она красивая девушка, не так ли, Хейджи-онии-сан?» Парень стиснул зубы и закрыл уши руками. Нет, он не мог. Не мог отступить. За дверью послышался стон. Уже не ребенка, а молодого человека. «Твоя цель — найти Кудо Шиничи. Босс беспокоиться, что он мог выжить. Не беспокойся, это не ограничено во времени.» Шорох, попытка открыть дверь, тихое чертыхание. Шиничи просчитывает варианты побега. Но Хаттори предусмотрел все. «Нашел хоть какую-то зацепку о Кудо? Хм. Его родители не в трауре, а подруга считает, что он жив и даже созванивается с ним время от времени? Расследуй дальше. Я понимаю, что ты вряд ли сможешь… Что? С Эдогавой Конаном? Хорошо, так ты можешь быть ближе к Кудо.» Единственное, что может сделать Хэйджи — дать Шиничи увидеть свое лицо. Предатель, убийца — вот кто он, человек, которого ты называл своим другом, Кудо. Пистолет начищен уже так, что больно смотреть. Хаттори решается и встает. Руки дрожат, во рту сухо… Шиничи стоит к нему спиной, задумчиво глядя в окно. На нем синяя юката, небрежно подвязанная поясом. Кудо резко оборачивается и изумленно открывает рот, когда его взгляд падает на пистолет. Хаттори не спешит, пряча эмоции под маской равнодушия с толикой злорадного ехидства. — Ты… — Да, Кудо, я, — хмыкает Хэйджи, поднимая пистолет. Пути назад нет. Он должен предоставить видеозапись убийства Шиничи. Это место выбрано не случайно. Старое здание, которое через полчаса должны снести. И никто даже не подумает проверить, есть ли здесь люди. — Хаттори, все это время… — Ты был моим заданием, — парень пожимает плечами. Кудо смотрит потерянно, испуганно. Медленно поднимает руку, делает шаг вперед, словно хочет что-то сказать… и отступает. Он раздавлен. Уже убит. Глаза пусты, плечи опущены. — Как ты выжил? — задает вопрос Хейджи. Шиничи вскидывает голову, щуриться… и слегка улыбается. — Да, — одними губами, благо камера смотрит ему в спину, произносит Хаттори. — Ты прав. Я не рассказал им о том, что уже давным-давно нашел тебя. Детектив тоскливо усмехается и прикрывает глаза, благодаря. За что? За то, что позволил пожить еще немного? Лучше бы ты никогда не нашел антидот, Шиничи. Тогда все было бы проще. — Впрочем, это не важно. Кого ты предупредил о том, что возвращаешься? — Никого, — устало произносит Кудо. Он стоит, не шевелясь, как загипнотизированный смотрит на слегка покачивающееся дуло пистолета. Дурак ты. Значит, только Агаса, Хайбара… и Хаттори. — Ты действительно убьешь меня? — Да. На моих руках столько крови, что мне уже все равно. Он сглатывает. Хэйджи легонько дергает пистолетом и приказывает: — На колени! — в глазах жертвы испуг, сменяющийся упрямством. Оглушительный выстрел — и по щеке Кудо течет кровь. Он неверяще поднимает руку, дотрагиваясь до царапины. — Следующий будет очень болезненным, но не смертельным, — тихо произносит Хэйджи. Шиничи, отводя глаза, опускается на колени, держа руки на высоте груди. — Прости, — шепчет одними губами Хаттори, выстреливая. «Целься в грудь, Хэйджи-онии-чан. Почти в сердце. Ровно в пять здание взорвут, я хочу, что бы он помучился перед смертью. Главное, не дай ему сбежать.» В глазах Кудо мольба о помощи. Кого ты просишь? Убийцу? Он не может не подойти. Время без четверти пять, он оттягивал время убийства как мог. — Я знал о тебе, — тихо шепчет Кудо, облизывая искусанные губы. Кашляет, выплевывая кровь. Правая рука прижата к груди, сдерживая внутри жизнь. Только бесполезно, она все равно толчками выходит наружу. — Знал, что ты служишь им… Сакэ. Хэйджи смотрит на умирающего и не верит. Не верит, что этот чертов парень, доверчиво попросивший позаботиться о нем, знает. — Почему же тогда ты поверил, глупец… — спрашивает с такой тоской, что самому хочется убиться. Щелкают наручники, приковывая запястье умирающего к батарее. Убийца встает, забирает камеру, проверяет запись — ничего компрометирующего. И уходит. Не оглядываясь. Он слишком многих убил, что бы скорбить об еще одном. Только вот глухая тоска, что жрет его сердце, говорит совсем о другом.