Сын мой

      Шершавая рука скользнула по нежной коже, чего юноша вовсе не ожидал. Шагнул в сторону и обернулся, гневно сводя брови и пытаясь плотнее укутаться в широкий церемониальный плащ, под которым ничего, кроме его тела, не было.       — Не дергайся, — коротко велел стоявший рядом мужчина.       — Рыс! Какого...       — Хочешь все прочувствовать сполна?       На такое юноша вздрогнул и замолчал, уже не пытаясь отшатнуться, когда мозолистые от оружия пальцы снова скользнули под плащ и коснулись его между ног. Даже чуть наклонился, повинуясь сильной руке, и только губу закусил, когда внутрь протолкнули что-то небольшое и прохладное.       — Пока дойдет до церемонии, оно как раз растает, — спокойно сообщил Рыс, обтирая пальцы краем собственного короткого плаща. Не из брезгливости — просто прихваченная холодом мазь, или что это там было, уже успела подтаять в его руках, оставив чуть маслянистые пятна.       — Спасибо...       Рыс только щекой странно дернул, что юноша истолковал как: «За что тут благодарить-то». Ну и то ладно.       Честно говоря, когда он только думал о том, что должно было произойти, решимости было побольше. И уж точно больше чем сейчас, когда воин коротко кивнул, говоря, что пора идти.       Сердце гулко бухало где-то у самого горла, когда он медленно прошел коротким коридором, к занавешенному черной тканью проему. Отдернул её, шагнул вперед, стараясь сосредотачиваться на гладком холоде камня под ногами, а не на фигурах, выстроившихся вдоль стен.       Да, лица их закрывали капюшоны, но он мог сказать кто где и так. Фигура, манера держаться, какие-то еще неуловимые детали, вплоть до запаха, сейчас почти заглушенного дымом от неярко горящих свечей, расставленных вокруг алтаря.       Все чувства обострились до предела, так, что он даже с такого расстояния видел чуть неестественно расширенные зрачки мужчины, ждущего его у массивного камня. Самую малость, на пару волосков, так, что никто другой не замечал.       Но он слишком хорошо знал своего владыку, знал все выражения его глаз, и такое видел одновременно впервые — и не первый раз. Только обычно это выражение было вполне естественно, а не достигнуто порцией возбуждающей настойки, отмеренной так четко, что не учуяли бы никакие маги. А даже если бы и учуяли... Без нее, видят боги, все равно бы ничего не вышло.       Еще несколько шагов. Подозрительно много — с десяток, кажется. Большой какой-то зал, сколько же сюда народу набивается, если все проходит не при минимальном количестве свидетелей? Сознание концентрировалось на чем угодно, лишь бы не думать о предстоящем.       Он остановился около камня, развернулся к нему спиной и замер, внешне спокойный и невозмутимый, целомудренно закутанный в плащ, так же, как и стоящий рядом. Отец всегда учил его держать лицо — и сам поступал так, сейчас, когда маги затянули какое-то длинное, полное повторяющихся блоков заклинание.       Двенадцать раз прозвучали слова, каждый раз другим голосом, различаясь лишь строками в самом конце. Двенадцать клятв, двенадцать наблюдателей — минимальное количество магов для этого ритуала. Хорошо бы еще, конечно, обычных зрителей, которых магия тоже учтет, как свидетелей — но от них отец отказался, выдержав настоящий бой.       Двенадцать пар глаз — это много или мало?       Магия дрожала, наполняя алтарь силой. От камня уже ощутимо несло теплом, нет, даже не теплом — жаром, так контрастирующим с пробирающим снизу холодом.       Время вышло. Плащи полетели на пол, оставляя лишь обнаженные тела.       Прикосновений был необходимый минимум. Дело было даже не в ритуале, который предписывал если не все, то многое. Просто юноша и сам знал, что делать. Наклониться, лечь грудью на камень, жаркий и будто прогнувшийся, чтобы максимально удобно принять вес его тела. Расставить ноги, постараться расслабиться.       Теорию он знал прекрасно, и вообще все знал, даже то, что не возбраняется уткнуться лицом в сложенные руки. Ну, например затем, чтобы никто не увидел, что он не кривится и не закусывает губу, или что там еще полагается от боли. Боли не было. Внизу все слегка онемело, и чужое тело едва ощущалось.       Даже то, как оно медленно придвигалось все ближе и ближе, пока наконец не прижалось вплотную, а руки отца не легли на бедра.       Дурацкая мысль, но перед глазами почему-то высветилась из темноты картина: точеные черные кисти на белой-белой коже. Красиво...       Первый толчок, не смотря на все, заставил вздрогнуть, чуть прогибаясь в спине.       Проклятый ритуал. Проклятые маги. Проклятые светлые. И проклятые темные законы.       Слабый стон слетел с губ, и вместе с ним внезапно волной накрыл стыд. Кровь прилила к щекам так, что они наверное стали горячее камня, а уши уж точно пылали в полумраке зала. Пока все было чисто механически, он почему-то не ощущал такого, но сейчас, когда тело откликнулось...       Что там было кроме обезболивающего и масла, тоже какой-нибудь афродизиак?       С Рыса бы сталось. Он вообще был мужик умный и понимал, что ритуал ритуалом, тело телом, а вот головой перестать думать — ну никак. Какой тут перестать, когда на тебя пялятся в такой момент, а осторожные руки, чуть сдвигающие тебя, чтобы новый толчок был легче и проще, принадлежат тому, кого ты любишь всей душой — но вовсе не в том смысле!       Его собственная плоть терлась о гладкий камень, будто нарочно провалившийся выемкой именно там, где надо. Проклятая магия-я-я...       Кажется, последнее он простонал вслух, не смотря на стиснутые зубы.       А потом уже стало не до чего. Магия плавила его тело, огнем лилась по жилам, так, что хотелось выть от боли и от наслаждения, мучительно мерно накатывающего изнутри. Голова уже не лежала безвольно на руках, нет, собственные пальцы помимо воли вцеплялись в край алтаря, издевательски острый и врезающийся в ладони, а в спине выгибало так, что невидящий взгляд упирался куда-то в потолок, где все туже закручивался вихрь силы, готовый обрушиться в момент кульминации этого безумия.       Удерживали его сейчас только твердые руки да понимание, что когда-нибудь это все закончится.       И оно закончилось. Резко, как подлый удар кинжалом, накатило такое блаженство, что крик рвался помимо воли, а тело било в судороге, выплескивая семя на жадно впитывающий его камень. И так же, со сдавленным рыком, билось тело сзади, вколачиваясь в него последние разы.       Юноша практически упал на алтарь, судорожно хватая ртом воздух. Чужая, еще незнакомая, но уже не чуждая магия текла внутри, приноравливаясь к новому вместилищу. Он бы, наверное, сосредоточился на этом покалывании в кончиках пальцев, и все было бы хорошо, если бы кто-то не шевельнулся. Взгляд невольно метнулся к фигуре у стены, пробежался по остальным — и юноша судорожно всхлипнул, зажмуриваясь так, будто больше никогда не хотел открывать глаза.       А потом обмяк.       — Этис? — коротко, на выдохе, против всех правил и обычаев. Точно так же неправильно, как безвольно свесившаяся с алтаря рука.