Босоногая пастушка

            Девочка скользнула пальцем по пепельно-серой коже покойной матери. Вне сомнений. Она умерла.       Её дыхание остановилось после борьбы с чахоткой, и не было никакого шанса заставить сердце женщины снова биться. Остекленевшие глаза смотрели в грязный, покрытый трещинами потолок. Последний приступ был настолько страшным и мучительным, что душа бедняжки стремительно покинула тело через последний вздох. Айникки сглотнула слёзы и присела на холодный пол.       Намедни к ним пришёл сельский доктор, грубый, но знающий своё дело человек. Был поздний вечер, зяблый ветер бил в держащееся на честном слове окно и завывал на все лады, заставляя Айникки трястись от страха и озноба. Мужчина потребовал разжечь камин, но топить его было нечем, и девочке пришлось положить туда немного соломы из матраса. Врач не стал выгонять девчонку из единственной в доме комнаты и надрезал материнскую руку на её глазах, собирая заражённую кровь в ведро. Айникки дрожала, разрываясь между желаниями мужественно дождаться окончания процедуры и закричать, прервать эту пытку, но взгляд молодой, угасающей женщины был полон надежды. И Айникки поверила, что кровопускание действительно поможет, что скоро маме станет легче.       Напоследок врач дал матери странную книжку и строго-настрого повелел читать её каждое утро и вечер вслух, вымаливая у кого-то прощения за свои грехи. Девочка спросила, что такое грех, а доктор угрюмо бросил: «Сельская невежда». Если бы он знал, что они обе не умеют читать и могут считать лишь до пяти, он бы возмущался ещё больше.       Когда доктор вышел, Айникки подползла к матери и повторила свой вопрос. На что женщина только измученно улыбнулась. От вида окровавленной тряпки у девочки закружилась голова, её тошнило. Что нужно делать с этой старой, потрепанной книжкой? В ней даже нет картинок. Это слишком скучно и... жутко. Зажжённая свечка из козьего жира оплывала, давая тусклый, то и дело грозящий потухнуть свет. Он освещал маленький уголок у постели матери, дыры в стенах и немытый пол. Тогда девочка ходила каждый день в ближайший лес и собирала хворост, лишь бы огонь в печи, согревающий дом и сердце, не потухал.        Однако мама так и не встала с постели. Ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц, хотя читала усердно молитвы, придуманные на ходу, денно и нощно, в бреду и горячке. Она умерла, так и не увидев своего любимого леса, где она вместе с дочкой любила гулять. Не видела солнца, не слышала стука дождя. Она чувствовала только касания тёплой руки дочери. А теперь она не чувствовала даже этого.        Айникки взглянула на лицо умершей. Она никогда не видела смерть, а мама умерла на порванном матраце, будучи в самом расцвете сил, ещё недавно красивая и крепкая женщина. Ещё немного, и на девочку глянет пустыми глазницами череп и оскалится. Так улыбается сама смерть. От ужаса у малютки задрожали ноги. Бежать. Бежать из пропахшей сыростью и гнилью лачужки. Но страх пробрался под кожу и остудил кровь, спёр дыхание и убил все другие чувства в маленьком сердце девочки. Контрольный удар в виде внезапно выпавшей из рук покойной книги рассыпал в прах всю неуверенность малютки, и та, словно оленёнок, вскочила и выбежала за дверь...       Малютка очнулась и, переведя дыхание после долгого бега, огляделась. Она обнаружила себя под одной из увесистых сосен в окружении ржавчины гнилой травы да снежного налёта кое-где. Айникки поджала к груди колени, противно ноющие от непосильной для ребёнка нагрузки. Нежная кожа пропиталась первыми осенними заморозками, казалось, что она стала хрупкой, тонкой, как стекло, и настолько чувствительной, что из-за бешеного пульса под ней она вздрагивала, ломалась на сотни осколков и впивалась крошечными шипами в плоть. Из-за морозного воздуха и страха тяжело дышать. Над ней тяжёлыми лапами висят ветки сосны, подобно балахону скрывающие беглянку от налитого свинцом неба. Парок дыхания растворялся, и напуганной и без того Айни всюду мерещились привидения, какие-то люди, но лес был совершенно пуст. Возможно, где-то вспорхнёт птица, прошмыгнёт зверь, но человечьим духом тут уже не пахло давно. Природа готовилась ко сну, и ей было не до гостей, которых нужно развлекать зеленью, солнцем и тёплым ветерком. Не было никакой разницы, что сидеть дома или здесь, подле деревьев-великанов, разве что было просторнее, в какую сторону ни посмотри — везде были открыты дороги. Но куда идти, к кому, Айникки не знала, ведь она осталась на этом свете совсем одна. Разве что бродить, петляя, по лесу, по ближайшей местности в поисках крова?       Стряхнув порошу с юбки, сирота прошла мимо сосен и была едва не сбита с ног встречной позёмкой. Поблизости проухала сова, сорвалась с насиженного места и пролетела прямо над головой Айни, а та так и замерла, раскрыв рот. Звенящее, будто промёрзшее насквозь безмолвие окружило Айникки. Она невольно подчинялась этой царственной тишине и шла чуть слышно, так, что шуршали листья и ломались иссохшие веточки. Девочка и сама не знала, где она брела, поскольку место это было ей едва знакомо. Видимо, она забежала так далеко, в самую чащу. Но делать нечего – нужно было как-то выбираться отсюда, или её скоро растерзают голодные волки. Одна эта мысль подстегнула девочку, и та, забыв про усталость, дала дёру в неясном направлении. И вскоре она услышала странные звуки, которые при приближении всё больше становились похожими на блеяние овец. Айникки не ошиблась. Она рванула на звук и вскоре вышла на опушку, заросшую кустарниками и деревцами. А за ними, не более чем в ста метрах, у подножья горы, паслось целое стадо белокурых животных. И пастух – дородный детина под два метра ростом – лениво околачивался рядом, держа в руках длинную палку.       Айникки притаилась в зарослях, не спуская глаз с пастуха, пытаясь разглядеть его как следует. Впрочем, он сам прошёл в опасной близости от неё. Выглядел он отнюдь не злым, а даже вполне добродушным, с приятными чертами лица, коих не портил крупный нос с горбинкой. Тут он обернулся, и их взгляды встретились. Айникки в ту секунду забыла, как дышать, только боязливо хлопала глазами и смотрела на нововстреченного. — Тебе хорошо там сидеть? — с улыбкой поинтересовался он. Айникки молчала. Но детское любопытство взяло своё, и она встала, качая головой в знак отрицания. — Ну выходи тогда, не бойся. Я не обижу. — Этой улыбке невозможно было не верить, так что девочка решила выйти навстречу. Поцарапанная сверху донизу, продрогшая до костей, вся в грязи она предстала перед пастухом. Тот медленно оглядел её, усмехнулся и снова начал с расспросов: — Откуда ты такая пришла, а? Немая, поди... — Парень задумчиво почесал подбородок и опустил глаза. Потом он оглянулся на стадо. — Ты заблудилась, верно? Заигралась? — спросил он, не поворачиваясь. Верно, что сейчас он обдумывал, и не что иное, как помочь этой крошке. По крайней мере, это было на нём написано. Над горой вздымалась грозовая туча. — Я сейчас отвожу овечек домой. Хочешь пойти со мной? Обогреешься, отдохнёшь, а там видно будет. Ну так что? — улыбнувшись опять, пастух выжидающе смотрел на оробевшую девочку, которая всё никак не могла сделать правильный выбор. — Ты ведь ещё и голодная, да?       Он был прав: Айникки действительно хотела есть, а от бега её мучила жажда. Посмотрев на это доброе, простое лицо нового знакомого, невинная детская душа дрогнула, и финка ступила вперёд, протянула ручку. Добряк мягко сжал её крупной, тёплой ладонью и повёл к крошечному замку вдали. Он был как вдавлен чьим-то огромным пальцем в густую, потемневшую под тучей зелень, и Айникки представила, как с неба склоняется ладонь и ставит крепость на радость будущим жителям. Однако, при приближении к нему, он уже не казался таким маленьким, по меньшей мере, он выглядел вполне солидно, но мрачно и глухо. «А вдруг там привидения?..» — подумалось малышке, и она стиснула ладонь пастуха. Ослабевшие ножки едва волочились, а парень шёл быстрым, широким шагом. — Нам лучше поспешить, иначе несдобровать мне и овцам. Ты замёрзла? — обеспокоился он, глядя, как девочку пробивает озноб, то ли со страху, то ли с холода. Недолго думая, он поднял лёгкую, как пушинку, Айникки на руки всего на полпути к загадочной обители. А та притихла, вертя слабо головкой и разглядывая плетущихся за пастухом овец. Впервые после матери её обнимали тёплые, заботливые руки. Айни сжала голенькие стопы вместе, чтобы сохранить больше тепла, и прикрыла глаза. Очень хотелось спать. Пахло грозой. — Успеешь ещё поспать, малышка. Тебе нужно перекусить. — Айникки усадили на мягкий стул, и девочка почувствовала острый запах сена и древесины. Неужели она продремала всего минуту на руках у пастуха, или так глубоко впала в сон, что не заметила, как быстро было преодолено расстояние между подножьем гор и хлевом при замке? Почему-то всё происходило так мгновенно; все события пролетали перед её глазами разноцветными лоскутками, преимущественно мягких, тёплых цветов. Наиболее ярко финке запомнилась простая, но такая вкусная еда, которой угостил её пастух. К сожалению, желудок совершенно не был солидарен с желаниями голодной хозяйки, и поэтому ей пришлось остановиться, проглотив третий ломтик хрустящего хлеба с козьим сыром и вторую кружку ароматного молока. Помнится, после этого её снова потянуло в сон, и в мгновение ока она оказалась на копне пахучей соломы, завёрнутой в своего рода одеяло. Всего этого бедной девочке хватило, чтобы ненадолго забыться и сладко уснуть.

***

— Хорошо. Где эта девочка?       Айникки разлепила глаза и ручонкой убрала от лица приставучие соломинки. На широкой полосе утреннего света, заливающего собой всё пространство от открытой двери, проявились два силуэта, один из которых, вне сомнений, принадлежал пастуху. — Она пока спит, господин. Мне кажется, стоит покамест разыскать её родителей, или подождать, пока она проснётся, и отпустить её с богом? — Гм, — кратко ответил ему собеседник низким голосом. — Сложный выбор. — Она просто заплутала, с кем не бывает... А может, стоит её проводить? Она не может говорить, да и выглядела она так... ошарашено, что ли, — таинственно зашептал парень. — Тем не менее, — пробасил тот же голос. — Девочке надо отдохнуть. И я не против, чтобы она оставалась здесь до тех пор, пока мы не найдём её дом или хотя бы родителей. — Вы очень великодушны... — Тень изогнулась в почтительном поклоне. — Когда она проснётся, приведи её ко мне. А сам отправляйся пасти овец и коз. — Слушаюсь, господин...       Поняв, что ей дают добро на хороший сон и отдых, Ай мысленно поблагодарила этого бескорыстного господина и перевернулась, шурша сухой травой, на другой бок.