Билет в будущее

– У тебя есть тональный крем? – этот вопрос Лена готова была услышать от кого угодно, только не от Бориса. Девушка прищурилась и придирчиво прошлась взглядом по лицу танцора. Не найдя там следов, которые необходимо было скрыть, она недобро оскалилась. – Ты все-таки ему врезал? Нужно скрыть улики? Борис удивленно приподнял брови, всем своим видом выражая недоумение. – Да ладно тебе, – понимающе усмехнулась Лена и махнула рукой, – между вами только что искры не проскакивали. Может, кто-то и слепой, только не я. И правильно сделал! Ты на сцене так грохнулся, я думала, костей не соберешь. У Бориса не было сил разубеждать упрямую девушку. Вместо того, чтобы доказывать, что между ним и Олегом ничего нет, он просто приподнял край майки, показывая проступивший на левом боку синяк. – Это для меня, – признался он. – Хочу выйти на сольный танец с оголенным торсом. – Рёбра хоть целы? – нахмурившись, участливо поинтересовалась Лена. – Да. Девушка села на пол, взяла на колени сумку и стала рыться в ней в поисках нужного тюбика. Ей не нужно было объяснять, что значило для танцора выйти на сцену с травмой. – Спасибо, – Борис взял крем и, избегая сочувствующего взгляда, направился к туалету, чтобы там перед зеркалом нанести тон на тело. Лена смотрела ему вслед, поджав губы. Ей было искренне жаль парня. Всего сутки назад он выглядел счастливым. А сейчас вместо веселых искр в глазах пустота и обреченность. Нельзя ему в таком состоянии выходить на сцену. Борис был благодарен Лене за участие и понимание. Это было неожиданно – чтобы совершенно посторонний человек проявил сочувствие. Заканчивая маскировать синяк, Борис услышал шаги в коридоре. Он быстро закрутил крышку и спрятал тюбик в карман. Смыв лишний крем с пальцев, он потянулся за бумажным полотенцем, когда дверь со стуком распахнулась. На пороге появился Олег. Он явно не рассчитывал встретить здесь Бориса и не знал, как теперь себя с ним вести. Сердце Бориса предательски ёкнуло и забилось в неровном ритме. Смотреть на Олега было все еще больно. Рана, через которую вытащили его душу, чтобы растоптать, не зажила – предательски царапала рёбра неровными краями. Олег сделал шаг вперед, но, споткнувшись о полный ненависти и презрения взгляд, замер на месте, как пригвожденный. Вытерев руки, Борис поспешил выйти. Даже находиться рядом с Олегом в одном помещении было для него пыткой. Парень виновато опустил голову и, казалось, готов был принять любое наказание, но Борис не удостоил его даже словом. Он прошел мимо, задев Олега плечом. Дверь закрылась с тихим щелчком, но Олег вздрогнул, крепко зажмурив глаза, будто ею хватили со всей силы. «Собраться, нужно собраться…», – твердил Борис, как мантру, прохаживаясь за кулисами, только чтобы не стоять на одном месте и не думать ни о чем, кроме выступления. Сейчас для него самым главным было выйти на сцену и выплеснуть там свои эмоции, чтобы самому в них не захлебнуться. Как ни странно, но образ главного героя спектакля, соло из которого он собирался танцевать, полностью отзеркаливал его душевное состояние. Пустой зал без зрителей, четверка судей и голая сцена были сейчас в полной его власти. Борис вышел в центр, дико волнуясь, но не показывая этого внешне. Камера, закреплённая на подъемном кране, подлетела ближе, и равнодушный глаз объектива, как дуло пистолета, нацелился ему в лицо. Пусть… Пусть снимают и делают из этого шоу… Он покажет, как выражают эмоции телом, не произнося ни слова. Включилась музыка, и танцор сделал первые движения, не сводя глаз с молчаливого собеседника с цифровой памятью. Это было легче, чем рассказывать свою историю живому человеку. Камера запомнит его именно таким – честным, открытым, напряженным, как оголенный нерв… С летящей душой, у которой подрезали крылья, но даже такая она пела в танце, потому что танец – это все, что у неё осталось. Он ломал в танце свое тело, забывая о боли. Подчинялся музыке, выполняя прыжки и трюки, падал и снова поднимался, несмотря на усталость. Это было его лебединой песней, апофеозом его участия в конкурсе, ему казалось, что в какой-то момент он вырвет из груди сердце и, как Данко, будет освещать себе путь в непроглядной, мутной тьме... Борис не сразу осознал, что музыка стихла и номер закончился. Казалось, заиграй она снова, он продолжит с того же места, где и закончил. Все… Это действительно все! Он вывернул свое нутро наизнанку и, как смог, выразил себя – настоящего. Судьи молчали, никто не хотел высказываться первым. Перед Борисом поставили микрофон, и он подошел к нему, выравнивая дыхание. Он чувствовал себя настолько выжатым, будто не показывал двухминутный номер, а разгружал всю ночь вагоны. Он ждал, что скажут судьи, но не строил иллюзий на свой счет. Двое, Влад и Татьяна, весь номер не открывали глаз от движущейся фигуры на сцене и проживали вместе с ним его историю. Они понимали – такой внутренний надрыв должно было что-то спровоцировать, раз это вылилось в такое отчаянное исполнение на грани срыва. Влад начал первым: – Боря, скажи, пожалуйста, почему в Двадцатку мы должны выбрать именно тебя? Это был стандартный вопрос. Борис слышал, как его задавали другим участникам, пока он ожидал своей очереди за кулисами, но не задумывался над тем, как сам на него ответит. Он переждал пару секунд, чтобы собраться с мыслями, и ответил честно, не лукавя. – Этот проект очень важен для меня, потому что даже самые близкие мне люди не верили, что я вообще смогу сюда попасть. И я хочу доказать… им, – он сделал паузу перед этим словом, – и, прежде всего, себе, что я могу, что я чего-то стою, – слова давались с трудом из-за того сумбура, который творился у него в голове. – Спасибо, до вечера. Его отпустили. Борис медленно брел к выходу, чувствуя, как с каждым шагом, отдаляющим его от сцены, на него всё сильнее наваливается усталость, как деревенеют мышцы. Хотелось забиться куда-то в угол, свернуться калачиком и просидеть так несколько часов, чтобы собрать себя воедино. Но его поджидали на выходе с переносной камерой, сунули микрофон в лицо, не дали даже прийти в себя. Снова пришлось говорить – через силу, с трудом подбирая слова и почти в полуобморочном состоянии. Вопросы сыпались, как мелкий, колючий град. Резко, хлестко, вызывая раздражение и желание поскорее избавиться от всевидящего ока камеры. Он попытался отказаться от интервью, но ему напомнили о правилах проекта и контракте, так что пришлось остаться на месте и выдавливать из себя ответы. – Я не расстроен, – объяснял он свое состояние, – просто накопилось за пять дней… Ну, сейчас уже все закончилось. Ждем только объявления результатов. Большего от него ничего не смогли добиться, несмотря на все усилия редактора. Съемочная группа переключилась на другого участника, и Борис облегченно вздохнул. До времени Икс оставалось еще несколько часов. Вечер неумолимо приближался. Горстка танцоров, оставшихся после всех испытаний в лагере, готовилась к нему со всей серьезностью. Ребята приводили себя в порядок, подбирали лучшую одежду. Они выложились на все сто процентов и добрались до финала, обойдя на поворотах слабых и сомневающихся. Путем нехитрых вычислений получалось, что каждый второй из них сегодня получит отказ. Но даже уходить нужно было красиво, с высоко поднятой головой. Их повезли автобусом к уже знакомой площадке посреди огромного поля, где они разучивали хореографию от Поклитару. Сегодня это место преобразилось до неузнаваемости. По всему периметру сцены расположились прожекторы, а на углах высились башни металлических конструкций, удерживающих на плечах прямоугольный свод. Узкое возвышение, ведущее к сцене, освещалось с обеих сторон вращающимися софитами. Ребята сгруппировались на узком помосте, стоявшем в отдалении от главной сцены. Несмотря на теплый вечер, было прохладно из-за пронизывающего ветра. Волнение давно уже перевалило за допустимую отметку, мысли скакали как сумасшедшие, нетерпение охватило всех без исключения. Наконец, танцоры дождались выхода судей. Четверка по случаю финала была одета празднично и с небывалым шиком. Татьяна надела цилиндр, её наряд был похож на стильный мужской костюм конца девятнадцатого века. Затаив дыхание, ребята ждали, кого из них вызовут. – Виталик… Первый! Виталик прошел по узкому проходу к сцене в стиле ча-ча-ча, сумев поднять настроение как судьям, так и сходящим с ума от волнения конкурсантам. Борис вместе с остальными танцорами вслушивался в то, что говорили Виталику, и обрадованно выкрикнул что-то несвязное, когда понял, что того берут в Двадцатку. После вызвали следующего, потом – ещё одного… Десять парней и десять девчонок попадут в финал. И с каждым новым танцором, которого судьи оставляли в шоу, шансы Бориса стремительно падали. Когда судьи решали, что кто-то из ребят еще не готов идти дальше, они говорили долго, тщательно взвешивая слова, и облекали свой отказ в очень вежливую упаковку. Эти танцоры уходили со сцены под аккомпанемент собственных шагов – в полной тишине. Их не приветствовали аплодисментами, не принимали в дружеские объятия те, кому сегодня повезло. Они спускались вниз со сцены, и темнота поглощала их силуэты, стирая их историю из проекта. Для них шоу заканчивалось. Борис настолько погрузился в себя, что даже вздрогнул от удивления, осознав, что половина Двадцатки уже набрана. Оставалось только пять свободных мест для парней. – Олег… Раду Поклитару позвал танцора на сцену, и тот сорвался с места. – Привет, Олег. У меня дежа-вю. Парень несмело улыбнулся в ответ. – У меня тоже. – В прошлом году ты уже стоял на этой сцене, и мы сказали «нет». Что в тебе изменилось за этот год? Это был момент истины. Олегу так хотелось пройти дальше, оказаться в дружной семье избранных танцоров, что он как на духу выдал то, что накопилось у него на сердце. – Я пахал, практически не выходя из зала целыми днями. Создавал себя по частям. С новым опытом, с новыми знаниями я пришел к вам в этом году, – он был искренним, верил в то, что говорил, и при этом ужасно волновался. Даже с того места, где стоял Борис, это было заметно. Он понимал, что если Олегу сейчас скажут «да», то это перечеркнет его шанс на дальнейшее участие в шоу. Если верить словам Наташи, подслушавшей разговор судей, для двух равноценных танцоров в Двадцатке места не будет. Те ребята, которых уже отобрали, полностью подтверждали эту теорию. Они были разными по фактуре, внешним данным и стилям танца. Раду тянул с ответом, тем самым увеличивая пытку ожиданием и для Олега, и для Бориса. – Олег, ты понимаешь, что в танцорах-мужчинах мы ищем настоящую, первозданную мужественность? – Понимаю. – Нам кажется, что этот год прошел для тебя не зря, и ты – настоящий мужик, и ты – с нами! Олег выдохнул с облегчением, не скрывая счастливой улыбки. Борис же замер в отчаянии. Это конец! Борис закрыл глаза, мысленно взывая к высшим силам, и чуть не пропустил тот момент, когда его позвали на главную сцену. Борис шел на негнущихся ногах, чувствуя себя тряпичной куклой, выкинутой за ненадобностью. Последние шаги к микрофону показались дорогой к Голгофе. Сейчас его начнут распинать мнимой жалостью, потом пригвоздят сочувствием и оставят под обжигающими лучами софитов в одиночестве. Борис честно попытался приветливо улыбнуться судьям, показать, что он хладнокровно выслушает их решение и с достоинством примет поражение. Слово взяла Татьяна. – Борис, все, что происходит с нами и меняет нашу жизнь, – не случайность. Что-то важное созревает внутри нас и ждет повода, чтобы вырваться и выразиться. Парень пытался вслушиваться в слова, произносимые Денисовой, но их общий смысл терялся, сливаясь в монотонный шум. В этот момент он был настроен на прием только двух слова: «да» или «нет». – Так вот, ты оказался здесь, и наш проект стал испытанием для твоей веры и для твоей воли. Ты говорил, что в тебя не верили даже близкие, и эта неуверенность порой сдерживала тебя. Хотя я считаю, что сдержанность лишь украшает мужчину. Как же много она говорила! Борис боялся даже пошевелиться, чтобы не пропустить самого важного. Он не мог предугадать, чем закончится этот монолог. Побелевшими пальцами одной руки он вцепился в микрофон, вторую сжал в кулак, впиваясь ногтями в нежную кожу. Татьяна продолжала словесную пытку, постепенно подбираясь к финалу самой длинной речи на сегодняшнем отборе. – Нужно быть слепыми глупцами, чтобы не заметить такого артиста, Борис. Седьмой сезон не состоится без тебя. Ты – в Двадцатке! – Да!!! – Борис подпрыгнул, как сжатая пружина, вырвавшаяся на свободу. – Спасибо! – выдохнул он в микрофон и бросился к ребятам, стоящим на краю сцены. Двадцатка приняла его в дружеские объятия, радуясь вместе с ним. Он видел счастливые лица Лены, Ильи, Виталика и Даниеля. Совсем рядом промелькнула робкая улыбка Олега. Борис чувствовал себя в этот момент абсолютно счастливым, наполненным до краёв восторгом, будто выпил волшебного эликсира. Хотелось петь, танцевать и совершать безумства. К нему вернулась былая легкость и сила, будто и не было этих нескольких дней изнурительного танцевального марафона. Объявление Двадцатки закончилось. Заиграла музыка, соответствующая торжественному моменту, и сверху на них полетело золотистое конфетти. Раздался оглушительный треск, и небо вспыхнуло разноцветными огнями, опадая яркими звёздами в ночную траву. В эту минуту оглушительного счастья, свалившегося на него, Борис вспомнил о тех, кому сегодня отказали. Он оглянулся и заметил внизу, в темноте, небольшую группу людей – тех танцоров, которые вместе с ними плечом к плечу проходили все испытания, и которым сегодня не повезло. Ребята, задрав голову, смотрели на фейерверк. Разница между ними и теми, кто веселился на сцене, была огромной. Казалось бы, всего лишь несколько метров, но на самом деле – огромная пропасть между забвением и популярностью. В этот момент он неожиданно для самого себя смог понять поступок Олега. Нет, не простить, но хотя бы понять. Почувствовать его страх перед этой пропастью, нежелание испытать все то, что с ним произошло в прошлом году, еще раз. Борис оглянулся, чтобы найти Олега глазами. Как ни странно, но парень тоже смотрел на тех, кому сегодня отказали. Борис сделал несколько шагов и подошел к нему с боку, его рука опустилась на плечо Олега, и тот, повернув голову, замер, боясь пошевелиться. – Тебе… – голос Бориса внезапно стал хриплым от волнения, – …тяжело было смотреть снизу на прошлогодних счастливчиков? Олег кивнул, подтверждая. Он боялся даже дышать, чтобы не спугнуть этот хрупкий миг примирения. – Я… – начал он и осекся. Борис увидел, как подозрительно заблестели глаза Олега, когда парень попытался что-то сказать. – Я не хотел этого, я не думал в тот момент ни о чем другом, только о том, как буду снова стоять там, в темноте, и… Борис ничего не ответил. Он поднял голову к небу, рассекаемому яркими стрелами разноцветных огней. Олег ничего не услышал от него, но почувствовал, как его плечо сжала теплая ладонь. Это и было ответом.